Сам Лермонтов постоянно обращается мыслями к драме. Первую попытку драматизировать сюжет представляют «Цыганы» Пушкина. Он хотел превратить эту поэму в либретто для оперы, но работа осталась незаконченной (1829 год). Частично он сохранял пушкинский текст, частично — где считал нужным — вставлял собственные стихи, писал монолог прозой или выписывал из «Московского вестника» подходящую цыганскую песню.

Постепенно Лермонтов увлекается драмой настолько, что все прочитанное тут же превращается в его фантазии в пьесу. Прочитан роман Шатобриана «Аттала» — и тут же в тетради появляется заметка: «Сюжет трагедии. — В Америке. — Дикие, угнетенные испанцами. — Из романа французского «Аттала»». Читает Лермонтов русскую историю — в уме драматизируется сюжет «Мстислава Черного» (в финале израненный Мстислав умирает под деревом, прося одного из бегущих мимо поселян рассказать о нем какому-нибудь певцу, «чтобы этой песнью возбудить жар любви к родине в душе потомков»).

В тетрадях 1830 года после сюжета «Мстислав» встречается целый ряд набросков, один другого причудливее и кровавее. Юный поэт полагает, что сила трагедии как раз и заключается в ужасном — в убийствах, в крови.

«Сюжет трагедии. Отец с дочерью, ожидают сына, военного, который приедет в отпуск. Отец разбойничает в своей деревне, и дочь самая злая убийца. Сын хочет сюрприз сделать отцу и прежде, нежели писал, отправляется. Приехав, недалеко от деревни становится в трактире… Вдруг разбойники ночью приезжают. Он защищается и отрубает руку одного… Приносит труп своей любезной, клянется отомстить…

Дочь примеривает платья убитых несколько дней тому назад… Прибегает вскоре сын, сказывает о себе, его впускают, он рассказывает сестре свое несчастие — вдруг отец — он без руки…»

«Сюжет трагедии. Молодой человек в России, который не дворянского происхождения, отвергаем обществом, любовью, унижаем начальниками… Он застреливается».

Все эти фантазии клубятся в голове поэта, не отливаясь в «твердую форму». Тем временем занятия возобновились и шли своим чередом до 6 апреля, когда состоялось торжественное собрание в Московском университетском благородном пансионе по случаю девятого выпуска. Присутствовал поэт И. И. Дмитриев, другие почетные гости. Среди отличившихся воспитанников был назван и Михаил Лермонтов.

Теперь можно уезжать на отдых.

Лето в Середникове

Лето 1829 года Лермонтов с бабушкой проводят в Середникове под Москвой — имении покойного брата Елизаветы Алексеевны, Дмитрия Алексеевича Столыпина. Оно лежит в двадцати верстах от Москвы, по дороге в Ильинское, в прекрасной местности. Тогдашней владелицей его была вдова Дмитрия Алексеевича — Екатерина Апраксеевна Столыпина. Дмитрий Алексеевич был человеком замечательно образованным, прогрессивным. Командуя корпусом в Южной армии, он завел там ланкастерские школы. Известно, что ланкастерским школам взаимного обучения (названы по имени основателя — английского педагога Ланкастера) уделялось большое внимание в среде декабристов. Дмитрий Алексеевич скоропостижно скончался в Середникове во время арестов после 14 декабря 1825 года. Живя в Москве, бабушка Арсеньева с внуком проводила там летние месяцы.

Август ознаменовался печальным событием — умер гувернер Лермонтова Жан-Пьер Коллет-Жандро, о чем московский обер-полицмейстер генерал-майор Шульгин в секретном отношении сообщал московскому генерал-губернатору Голицыну 10 августа: «Находящийся по предписанию вашего сиятельства под полицейским надзором французский подданный Жан-Пьер Коллет-Жандро 8 числа сего месяца в ночи после продолжительной болезни кончил жизнь».

Для Лермонтова утрата была болезненной: «Миша особенно уважал бывшего при нем француза Жандро… умершего в доме Арсеньевой». Жандро был эмигрантом, капитаном наполеоновской гвардии. Третье отделение считало его неблагонадежным, почему он и состоял под наздором. По словам Акима Шан-Гирея, Жандро «…почтенный добрый старик, был, однако, строг и взыскателен и держал нас в руках». От Жандро, свидетеля многих исторических событий, слышал Лермонтов рассказы о Революции, о Наполеоне.

«Умер M-r Cindrot, на место его поступил M-r Winson, англичанин, и под его руководством Мишель начал учиться по-английски… Мишель начал учиться английскому языку по Байрону и через несколько месяцев стал свободно понимать его; читал Мура и поэтические произведения Вальтера Скотта (кроме этих трех, других поэтов Англии я у него никогда не видал), но свободно объясняться по-английски [Лермонтов] никогда не мог, французским же и немецким языком владел как собственным», — сообщает Аким Шан-Гирей.

Увлечение Лермонтова редким в ту пору для России английским языком довольно любопытно. Англичанина, мистера Винсона, Елизавета Алексеевна взяла в дом на место умершего гувернера — учиться «по билетам» Мишель не желал. Винсон считался дорогим педагогом: три тысячи рублей в год на всем готовом, включая помещение (для англичанина с его русской женой сняли отдельный флигель).

Винсон не стал мучить питомца учебными текстами, а сразу дал ему Байрона…

Позднее недоброжелательно настроенный и к Лермонтову, и к Московскому университету вообще бывший однокашник поэта П. Ф. Вистенгоф опишет такую сценку:

«Как-то раз несколько товарищей обратились ко мне с предложением отыскать какой-нибудь предлог для начатия разговора с Лермонтовым и тем вызвать его на какое-нибудь сообщение.

— Вы подойдите к Лермонтову и спросите его, какую он читает книгу с таким постоянным напряженным вниманием. Это предлог для начатия разговора самый основательный.

Не долго думая, я отправился.

— Позвольте спросить вас, Лермонтов, какую это книгу вы читаете? Без сомнения очень интересную, судя по тому, как углубились вы в нее; нельзя ли поделиться ею и с нами? — обратился я к нему не без некоторого волнения.

Он мгновенно оторвался от чтения. Как удар молнии, сверкнули глаза его. Трудно было выдержать этот неприветливый, насквозь пронизывающий взгляд.

— Для чего вам хочется это знать? Будет бесполезно, если я удовлетворю ваше любопытство. Содержание этой книги вас нисколько не может заинтересовать…

Как ужаленный, отскочил я от него, успев лишь мельком заглянуть в его книгу, — она была английская».

В конце 1829 года последовала экзаменационная сессия — десять дней «испытаний». «Пансионская жизнь Мишеля была мне мало известна, знаю только, что там с ним никаких не было историй… — сообщает Аким Шан-Гирей. — Я сам в пансионе был один только раз, на выпускном акте, где Мишель декламировал стихи Жуковского: «Безмолвное море, лазурное море, стою очарован над бездной твоей». Впрочем, он не был мастер декламировать и даже впоследствии читал свои стихи довольно плохо».

Помимо декламации (кстати, наставник Лермонтова Зиновьев, напротив, считал ее «прекрасной» и «заслужившей громкие рукоплескания»), экзамены были по юриспруденции, богословию, математике, естествознанию, физике, военному делу; а кроме того — в искусствах: «Михайло Лермонтов… на скрипке аллегро из Маурерова концерта» (весь концерт в ту эпоху исполняли самые искусные виртуозы).

Начало «Демона»

1829 годом датирована первая редакция самой знаменитой поэмы Лермонтова — «Демон». Поэмы, к которой он возвращался практически всю жизнь.

Всего редакций «Демона», включая неоконченные наброски, — восемь. Первая редакция содержит посвящение и всего 92 стиха, а также два прозаических конспекта сюжета, из которых второй без сколько-нибудь значительных изменений воплотится во всех ранних редакциях:

«Демон влюбляется в смертную (монахиню), и она его наконец любит, но демон видит ее ангела-хранителя и от зависти и ненависти решается погубить ее. Она умирает, душа ее улетает в ад, и демон, встречая ангела, который плачет с высот неба, упрекает его язвительной улыбкой».

Начало 1830 года знаменуется появлением второй редакции. Это уже вполне законченное произведение, сравнительно небольшое (442 стиха), в котором воплощен тот самый сюжет, что был изложен прозой в первой редакции. Демон слышит пение молодой монахини и роняет «свинцовую слезу». Он готов любить. Монахиня — бедная сирота неизвестного происхождения — сперва была прекрасна и чиста,