Поднимается шум, народ приходит в волнение. Далее описано у Плутарха:

«Те, что находились подальше, недоумевали, и в ответ на их крики Тиберий коснулся рукой головы — он дал понять, что его жизнь в опасности, прибегнув к жесту, раз голоса не было слышно. Но противники, увидевши это, помчались в сенат с известием, что Тиберий требует себе царской диадемы и что тому есть прямое доказательство: он притронулся рукой к голове! Все пришли в смятение. Назика призвал консула защитить государство и свергнуть тирана. Когда же консул сдержанно возразил, что первым к насилию не прибегнет и никого из граждан казнить без суда не будет, но если Тиберий убедит или же принудит народ постановить что-то вопреки законам, то с таким постановлением он считаться не станет, — Назика, вскочив с места, закричал: «Ну что ж, если глава государства — изменник, тогда все, кто готов защищать законы, — за мной!» И с этими словами, накинув край тоги на голову, он двинулся к Капитолию. Каждый из шагающих следом сенаторов обернул тогу вокруг левой руки, а правой расчищал себе путь, и так велико было уважение к этим людям, что никто не смел оказать сопротивления, но все разбегались, топча друг друга. Те, кто их сопровождал, несли захваченные из дому дубины и палки, а сами сенаторы подбирали обломки и ножки скамей, разбитых бежавшей толпой, и шли прямо на Тиберия, разя всех, кто стоял впереди него. Многие испустили дух под ударами, остальные бросились врассыпную. Тиберий тоже бежал, кто-то ухватил его за тогу, он сбросил ее с плеч и пустился дальше в одной тунике, но поскользнулся и рухнул на трупы тех, что пали раньше него. Он пытался привстать, но тут Публий Сатурей, один из его товарищей по должности, первым ударил его по голове ножкой скамьи».[22]

Возможно, все было несколько иначе, и Гракх пал не от предательской руки товарища. Тиберия в суматохе вполне мог пырнуть Корнелий Сципион Назика, верховный понтифик (жрец), которому не полагалось носить тогу с пурпурной каймой, но зато в качестве отличительного знака при нем всегда был железный нож. А если учесть, что Назика первым призвал бить реформатора и спасать Рим, то…

Впрочем, для нас это не важно, поскольку при любом исходе противостояния «перестройщика» Тиберия и оптиматов смута была неизбежна.

Смутные времена: Гай Гракх

После гибели брата младший Гай Семпроний весьма разумно отступил в тень, на первых порах не привлекая к себе внимания политических противников реформ. Но его деятельная натура не могла долго пребывать в безвестности. А тут еще и вещий сон…

В трактатах одного выдающегося деятеля, современника Цезаря, есть про него упоминание: «Гай Гракх многим говорил, что видел во сне своего брата Тиберия, который сказал ему: «Рано или поздно ты должен будешь умереть той же смертью, что и я». Это Гай Гракх говорил многим еще до того, как стал народным трибуном».[23]

Не важно, какими были его побудительные причины, да и римлянину отступать перед трудностями было не к лицу. И вот Гай блестяще выступает на судебном слушании, защищая своего друга, причем, как писал Плутарх, «он доставил народу такую радость и вызвал такое неистовое воодушевление, что все прочие ораторы показались по сравнению с ним жалкими мальчишками».

Оптиматы, естественно, насторожились. Вскоре, к их радости, Гаю выпадает жребий уехать на Сардинию, чтобы служить квестором у консула Ореста. Радость была недолгой, Гракх, выяснилось, и на Сардинии оказался Гракхом.

Он быстро добивается благосклонности консула своими воинскими подвигами, исполнительностью и трудолюбием. По всей видимости, именно Гай уговорил Ореста обеспечить римских легионеров в холодное время теплой одеждой за счет городов Сардинии. Городские власти не проявили энтузиазма, мало того, мгновенно пожаловались в сенат. Сенаторы, не желая обострять отношения с Сардинией, велели консулу изыскать другие возможности для зимней экипировки, но к этому времени Гай успел объехать города на острове и своим ораторским мастерством убедить горожан добровольно помочь армии. Оптиматов это привело в волнение — Гракх становился популярным. К тому же в это время из Африки прибывает посольство и сообщает, что царь Мициспа послал хлебные припасы для воинского контингента на Сардинию в знак расположения к Гракху.

Это настолько не понравилось сенаторам, что они, изменив свойственной римлянам выдержке, прогнали послов и тут же постановили немедленно сменить войска на Сардинии. Полагая, что Гракх успел их распропагандировать в свою пользу, они приказали полководцу, то есть консулу Оресту, оставаться на острове и принять под свое командование новые войска. Предполагалось, что квестор Гай останется при консуле, но сенаторы не учли, что, начав действовать, Гракх будет действовать быстро и решительно. И поэтому его появление в Риме стало для них неожиданностью.

Надо сказать, что к этому времени аграрная реформа привела если не к хаосу в вопросах землевладения на италийских территориях, то к чему-то очень похожему на хаос. Судебные процессы нарастали как снежный ком: крупные землевладельцы саботировали работу триумвирата, масса проблем возникала при проверке договорных документов, переселение с одних участков на другие порождало новые трения. Народ роптал, и больше всех выказывали недовольство так называемые италики — население Италии, не имеющее счастье иметь гражданство Рима.

Защитником италиков стал, по их просьбе, Корнелий Сципион, знаменитый разрушитель Карфагена. Отметим, что он был женат на Корнелии Семпронии, сестре Гракхов, и в общем-то не был замечен до того в рядах противников реформ и, скорее всего, был популяром. Но поскольку италийцы помогали Сципиону во время войны, то он счел себя обязанным помочь им. Он выступил в Сенате и, не критикуя действия триумвирата, предложил, чтобы спорные земельные вопросы все же разбирали не те, кто разделял и распределял наделы, а другие лица. Его предложение было принято, и тогдашнему консулу было поручено заняться этим вопросом. После ряда судебных разбирательств консул быстро понял, что надолго увязнет в этом трудоемком, неблагодарном деле, и ушел в поход на Иллирию. Те же, кто распределял землю, уже не могли вмешиваться в споры, и всё надолго пришло в расстройство. Народ опять возроптал, былые заслуги Сципиона были мгновенно забыты, и его противники начали распространять слухи о том, что он собирается вообще отменить земельный закон Тиберия Гракха, а тех, кто будет сопротивляться, перебьют.

Сципион готовится к выступлению в Сенате, чтобы опровергнуть все обвинения в свой адрес, однако утром его находят мертвым на своем ложе без, как сейчас пишут в протоколах, видимых следов насильственной смерти.

Версии странной смерти или убийства были разные. Одни уверяли, что это было самоубийство от отчаяния, другие говорили, что, по показаниям домашних рабов, Сципиона якобы задушили некие иноземцы, проникшие ночью в дом. Аппиан же был уверен, что «это было делом рук Корнелии, матери Гракха, с целью воспрепятствовать отмене проведенного им закона; она действовала в данном случае при помощи своей дочери Корнелии Семпронии, бывшей замужем за Сципионом; она была некрасива и бесплодна и не пользовалась его любовью, да и сама не любила его».[24] При всей правдоподобности аппиановской версии сбрасывать со счетов показания рабов тоже не стоит — кто знает, какие чувства обуревали карфагенян, когда пылал их город? Месть — дело правое.

Итак, Гай Гракх снова в Риме. Его прибытие не только вызывает гнев оптиматов, но и крайнее недоумение народа, который считал Гракхов своими защитниками. Он ждет ответного хода противников и явно к нему подготовился. И когда его вызывают в суд, Гай Гракх, как мы вполне можем предположить, решил, что час его пробил.

Пустив в ход свое высочайшее ораторское мастерство (а ведь он, по свидетельству Плутарха, к тому же обладал «могучим, на редкость звучным голосом»), Гай легко и непринужденно опроверг все обвинения. Оказалось, что закон на его стороне — он прослужил в армии двенадцать лет вместо положенных десяти и был квестором три года вместо положенных двух лет. А затем Гракх выложил, как сейчас сказали бы, козырную карту: он единственный из всех, кого послали служить на Сардинию, взял с собой полный кошелек, а вернулся с пустым. Это был сильный ход, все знали, что в провинции едут налегке, чтобы везти оттуда золото и серебро.