Поднимаясь выше дуба у колодца, барберос окинул симпотами всю компанию, собравшуюся возле странной сущности, которую млекопитающие называли Туманный Кот, и решил, что так называемый Кот всё расскажет или он его так размажет, что тот будет собирать своё эго не меньше ста гигапрасеков.

К его удивлению кроха Кот, именуемый Туманным, легко согласился обменяться содержимым глифом и Бандрандос заподозрил неладное, но снова взглянув на кроху, понял, что Туманному Коту деваться некуда, кроме как раскрыться. К тому же сам барберос не боялся раскрыться, так как любой, познавший его философию, становился его сторонником. Кот, пусть и мелочь, но приятно. Таких маленьких сущностей у него в стаде не было и это тешило его эго.

С этой мыслью Бандрандос раскрылся, объединяя свои глифомы с глифомами Туманного Кота, и погрузил свои симпоты внутрь общего пространства памяти. Захлестнувшая его волна эмоций, похлеще амомедаров, выбила его эго из колеи, увлекая в столь странный мир, наполненный яркими красками ощущений, неведанных им никогда, что Бандрандос потерялся и не помнил, кто он.

— Кто я? — спросил он у Туманного Кота.

— Ты мышка, — объяснил Кот, подбрасывая из глифом образ мышки.

Бандрандос тут же превратился в громадную мышку и Марэлай за спиной родителей некстати захихикала:

— Котик сделал себе мышку!

Огромная мышка, осмыслив себя и своё место в пищевой цепочке, увидела новыми глазами Туманного Кота и так задрожала, что в деревне Леметрии, находящейся не совсем далеко от избушки Манароис, подумали о землетрясении, явлении редком, но возможном.

— Ты меня съешь? — спросил Бандрандос, задрожав ещё больше, так, что у Витера, стоящего ближе всех к нему, зубы начали выбивать чечётку.

— Нет, — ответил Туманный Кот, —  ты мне друг и в обиду я тебя никому не дам.

С этими словами он лизнул Бандрандоса в нос, а тот, не веря в чудо и подумав, что его начинают кушать, благополучно брякнулся в обморок. Туманный Кот, видя, что переборщил, сказал Перчику:

— Принесите ведро воды, — а сам начал впрыскивать в сущность новоявленной мыши эмоции эйфории. Перчик с маху плюхнул ведро воды в острую морду громадной мышки и та пришла в себя:

— О, тёпленькая пошла, — вытянула она из глифом чьи-то эмоции, хотя вода была колодезная и холодная, как лёд.

 — Ты мне друг? — спросила мышь, обнимая передними лапками Туманного Кота, который исчез под этими лапками.

— Друг, — подтвердил Туманный Кот, выныривая из-под необъятной мышки.

* * *

Находиться в плену у влюблённого маньяка оказалось не так просто, и Маргина задним числом пожалела Байли, просидевшую в Эссенариуме намного больше дней. Если в первое время её забавляли возникающие на стене надписи, то на следующий день они уже вызывали раздражение и желание завыть волком, чтобы разорвать на куски Харома.

Она не знала, что придумал товарищ Тёмный, который пообещал вернуться и всё уладить, но ждала его с нетерпением, и не только из-за Харома. Почему-то так получалось, что все её мужчины обожали ходить на сторону, а потом исчезали из её жизни. «Может, товарищ Тёмный такой же, соблазнил даму и бросил!?» — подумала Маргина и решила, что если и этот сбежит от неё, то она поставит на мужчинах три больших креста.

Чтобы не тратить время зря, Маргина надумала попробовать себя на поприще психиатра и на второй день вызвала Харома к себе, чтобы он явился перед её ясные очи. Тот надписью на стене сообщил, что не может появиться перед любимой в своём виде, так как не хочет её пугать.

«Какие скромные у нас пошли маньяки», — подумала Маргина и почувствовала, что её слова не очень понравились Харому. Она решила, что разговора не избежать и предложила:

— Ты можешь принять облик Мо, — и Харом ответил на стене: «Могу», — появляясь перед Маргиной огромным рыжим котом. Маргина рассмеялась – она-то думала, что Харом появится в человеческом образе Мо.

«Человеческий вид Мо вызывает у тебя неприязнь», — ментально сообщил ей Харом и Маргина, ещё вздрагивая от хохота, с удовольствием уцепилась руками в так знакомую шерсть кота. «Ах, как приятно!» — млела она и, забравшись коту на спину, приказала:

— Вези меня в сад!

Она прилегла на мягкий рыжий ковер и закрыла глаза, ощущая плавную ходу Харома. «А, ну его, разговор этот», — расслабилась Маргина, откладывая лечебные процедуры для Харома на потом ... потом ... потом ...

Проснулась оттого, что ей стало холодно. Оказалось, что она совсем погрузилась в человеческие рецепторы, заснула и почувствовала холод, несмотря на то, что ей никакой мороз не страшен и, даже, в космосе она свободно может существовать. Харом, словно заведенный пружиной, всё также кружился по саду, невзирая на то, что был уже вечер.

Несмотря на то, что сон ей был не нужен, она чувствовала огромный подъем сил, и подумала, что напрасно Хранители пренебрегают таким человеческим способом концентрации внимания. Поднявшись и усевшись на Харома, она посмотрела на звёзды, вынырнувшие в небе, потянулась и спросила:

— Харом, какое лицо у Фатенот.

— Волшебное, — заворожённо ответил Харом, и Маргина с любопытством заглянула в его глифомы. Она увидела лицо невзрачной женщины со странно искривленным ртом, делившим лицо на две половинки: одна улыбалась, а вторая казалась печальной.

«Что он в ней нашёл?» — подумала Маргина, и, спохватившись, быстро закрыла свои глифомы, чтобы Харом нечаянно туда не заглянул. Но ей не стоило беспокоиться, так как Харом поплыл на волнах воспоминаний, распечатывая их из глифом и извлекая под свет загоревшихся в небе звёзд. «Чтобы моль не съела», — хихикнула Маргина, закрываясь от Харома совсем, так как не хотела разрушать его святыню.

— Я похожа на неё? — спросила Маргина, погасив в себе все каверзные мысли, которые, как шило в мешке, так и пыжились проткнуть её добродетельную мину.

— Ты? — удивился Харом, безжалостно отвлечённый от своего идеала.

— Нет, — возмутился он, уличая Маргину в посягательстве на святое.

— Не похожа? — невинно переспросила Маргина.

— Да, — согласился Харом, потом растерянно добавил: — Нет ... да ... нет ... — он зациклился, и Маргина почувствовала, что мыслительный процесс в теле кота взорвался по экспоненциальной кривой, так что температура его тела мгновенно подскочила на пару тысяч градусов. Если бы вместо Маргины на Хароме сидела Фатенот, то расплавилась бы за пару секунд, каплями стекая на землю. Запахло жареным.

Маргина, дымясь, соскочила с Харома, а он, потеряв образ кота, сгрудился яркой разжаренной кучей, которая постепенно остывала, темнея внизу. Решив, что для начала достаточно, Маргина ушла во дворец, где стала под душ, который с шипением её остудил.

А потом легла в чистую кровать, прикрывшись крахмальной простыней, и включила человеческие чувства, радостно засыпая и улыбаясь человеческим снам, которые собиралась извлечь из своих глифом, точно барберос, сосущий амомедара.

* * *

Вообще-то, добираться на перекладных до Земли не очень приятно, тем не менее, товарищ Тёмный преодолел длинный путь и теперь, широко раскинув крылья, снижался над Крымом, догоняя Ил-96, летящий из Турции в Москву. Стюардесса Ксения, которая принесла воды командиру, совершенно случайно выглянула в иллюминатор кабины и увидела за бортом самолёта товарища Тёмного в лошадиной ипостаси, лихо ей подмигивающего.

— Михаил Семёнович, лошади летают? — спросила Ксения, предполагая, что командир экипажа знает всё.

— Летают, — сообщил командир и добавил: — Пегасы. Стихи хочешь писать?

— Нет, не хочу, — сообщила Ксения и снова спросила: — А лошади подмигивают?

— Лошади нет, — глубокомысленно изрёк Михаил Семёнович и, посмотрев на второго пилота, добавил: — А, вот, жеребцы – непременно!