Если топливо и корм имеются невдалеке от ночлега, то высылаются фуражиры, не иначе как при офицере.
27) На привалах и ночлегах войска располагаются в каре, внутри которого помещаются тяжести. Если, по разбросанности колодцев, на водопой придется посылать в сторону от колонны, то кавалерия посылается не иначе как командами, причем половина людей остается на коне, как прикрытие; верблюдов посылать также с прикрытием.
28) При движении вдали от неприятеля сторожевая служба ограничивается высылкою секретов перед каждым фасом каре, или как признано будет лучше. В сфере действия неприятеля сторожевая служба ведется по уставу. На аванпосты, по недостатку кавалерии, ставить пехоту, от казаков же и преимущественно на возвышенных местах ставить небольшое число пикетов.
Здесь можно заметить, что ночью вообще с низкого места лучше видно, чем с возвышенного, — значит, ставить часового «преимущественно на возвышенных местах», да еще конным, то есть еще выше над местностью, — совершенно непрактично. Да наконец, сам устав о сторожевой службе рекомендует ставить кавалерийские пикеты: днем на возвышенных местах, а на ночь сводить вниз.
29) С каждого привала, а также по приходе эшелона на ночлег и при выступлении с ночлега, начальники эшелонов дают об этом знать записками начальнику отряда и начальнику полевого штаба. Донесения эти отвозятся джигитом в ближайший эшелон и пересылаются далее.
Казалось бы, что джигит, посланный утром с известием о выступлении с ночлега, мог бы доставить и те бланки, с которыми на колодце оставлен нарочный, и таким образом ежедневный расход джигитов уменьшился бы, но, вероятно, составители инструкции имели целью вместе с тем и охранение колодцев, которые оставленный джигит, так сказать, сдавал с рук на руки следующему эшелону вместе с бланками.
30) Начальники частей должны вести отчетность о верблюдах. Обозначив принятое ими в начале похода количество верблюдов, они должны отмечать ежедневно, сколько верблюдов освобождается из-под провианта, сколько отстало, заболело, пало. Заметки эти на каждом ночлеге сообщаются начальнику эшелона, который вносит их в общую отчетность.
Если верблюд падет, то начальник эшелона должен лично на месте удостовериться, «пало ли животное от тягости похода, или же верблюд пропал вследствие того, что он был поставлен в отряд слабосильным и больным», в последнем случае за верблюда казна ничего не платит, а за павших от тягостей службы хозяин получает по 50 руб.
Такое правило едва ли справедливо; следовало бы не принимать в обоз такого верблюда, которому угрожает смерть даже и без вьюка, а раз что животное не забраковано, раз что оно сделало хоть шаг под казенным вьюком, и за его гибель казна обязана вознаградить хозяина.
Сортируя, за какого верблюда платить, а за какого нет, мы создали такие злоупотребления, которые, конечно, не способствуют популярности наших военных предприятий, и народ неохотно отдает в отряды своих верблюдов. Хозяева редко идут сами при своих верблюдах, а чаще выставляют и лаучей, которые, конечно, не весьма заинтересованы в судьбе доверенных им животных. Деньги за павших верблюдов отсылались обыкновенно к уездным начальникам, а теми выдавались старшинам аулов, от которых были выставлены верблюды. Спрашивается: какому хозяину дать, а какому не дать денег за павших в походе верблюдов? Начинаются споры, жалобы… Старшины нередко решали дело весьма просто: оставляли все деньги себе! Казна, мол, никому не хочет платить, и конец! Убеждение, что какого верблюда русским ни дай, всякого они сумеют искалечить, а не то и вовсе извести, а затем еще уверенность, что за верблюда можно будет получить разве только помесячную наемную плату, повели к тому, что добровольно ни один киргиз не дает своего верблюда, и так называемый «наем» — есть не что иное, как наряд с вознаграждением, устанавливаемым самим начальством. Понятное дело, что по наряду всякий старается спустить верблюда не из лучших…
Так различными переходами наша несправедливость при расплате за верблюдов обращается под конец на нашу же голову!
Последнее слово инструкции заключалось в указании правил для действий против неприятеля. Правил этих немного, и в 14 страницах печатной инструкции вся тактика заняла только 12 строк!
Мы приведем их целиком:
«Отнюдь не тратить артиллерийского огня и не производить стрельбы из орудий по одиночным всадникам, равно как и по рассеянным их толпам. Снимать одиночных всадников, открывать огонь по рассеянным толпам их предоставляется пехоте, лучшим из нее стрелкам, которые и открывают огонь, с разрешения начальника эшелона, или ближайшего начальника части.
Вообще в действиях против неприятеля, по возможности, избегать лишней траты патронов и артиллерийских снарядов.
Ослабляя собственную боевую силу, действия подобного рода не достигают цели и, наоборот, ободряют противника.
Артиллерийский огонь следует производить по скученным густым толпам неприятельским и притом с более близких дистанций. Ружейный огонь по отдельным всадникам и рассеянным их кучкам открывать не ранее 600 шагов; по более густым массам, огонь можно открывать и с большего расстояния».
Эти советы действительно были необходимы, и не столько младшим начальникам, сколько начальникам отрядов. В экспедицию 1868 года против Бухары нарезная артиллерия наша, по приказанию начальствовавшего Катта-Курганским отрядом генерала Головачева, открывала огонь по одиночным людям с расстояния, не обозначенного даже в таблицах, то есть навесно, причем под хоботом орудия вырывалась ямка, так как винт уже бывал в этих случаях довинчен вплотную!
Для поднятия войсковых тяжестей в отрядах Туркестанского округа требовалось 1673 верблюда, а для интендантских требовалось 5471 верблюд с 1008 лаучами; со штабными же всего исчислено 7258 верблюдов.
Путь был избран тот, который был в большей части пройден пишущим эти строки в рекогносцировку 1870 года и снят топографами маршрутно, а в остальной части определен им же по расспросам караван-башей, захваченных на Буканских горах, куда они только что пришли из Хивы. Тогда еще не знали, что против Хивы пойдут войска трех смежных округов, и полагали, что расправа с нею ляжет всею тяжестью на один Туркестанский округ. Не знали также, как отнесется к нашему движению обиженная нами Бухара, и потому искали дорогу в обход бухарских владений. В 1871 году этот же путь был проверен еще раз и снова снят рекогносцировкой генерала Головачева. Путь этот шел от Джизака вдоль северного склона Нуратынских гор на уроч. Тамды, далее чрез Буканские горы на кол. Мин-Булак, потом чрез г. Шураханы к Аму-Дарье. Хотя влево от этого караванного пути и есть дороги, выходящие также к реке, но, во-первых, они шли по бухарской земле, а во-вторых, это дороги перекочевок, когда верблюды идут налегке и большая часть без всякого груза. Кочевникам поэтому не страшны ни зыбучие пески, ни большие безводные переходы, так как дикари перекочевывают только раннею весной, а назад позднею осенью. Весной земля влажная, а осенью дожди. Отряду же, с тяжело нагруженными верблюдами, нельзя рисковать идти по этим дорогам в жаркое время, когда развивается сильная жажда, а воды нет.
Где же прошел тяжелый караван, там, значит, может смело идти и военный отряд, так как условия их довольно близки. Поэтому путь через Мин-Булак и был единственный для туркестанцев, обозначенный на составленной ротмистром Терентьевым для Кауфмана карте всех исследованных путей в Хиву, со стороны Кавказа, Оренбурга, Казалинска, Перовска и Джизака.
Казалинский и Перовский отряды должны были идти на Иркибай, устроить здесь укрепление для склада продовольствия, которое будет доставлено для них на обратный поход, а затем идти к Буканским горам, на соединение с джизакскою колонною, которая по дороге также строит укрепление в Тамды, для интендантского склада, на обратный поход свой.
Сюда предполагалось двинуть особо от последней колонны и севернее ее интендантский транспорт с провиантом на 2 месяца, чтобы отряд мог взять от него месячную пропорцию и идти далее.