«С первых чисел января в окрестностях нашего бивака в Чекишляре стали появляться из-за Атрека партии вооруженных туркмен с намерением отогнать у нас верблюдов… а также с целью перехватывать людей, высылаемых за хворостом, травою и проч.». Так начинает свой рапорт Маркозов от 19 февраля 1873 г. Зная уже крайность, испытываемую чекишлярцами в верблюдах, зная, что этих животных за Атреком непочатый край, читатель легко может догадаться, что при некоторой неразборчивости в средствах наш отряд, вероятно, двинется за Атрек наказать неугомонных туркмен и кстати попользоваться их верблюдами! Нужды нет, что мы только накануне сами проповедовали о святости границ, о законах международного права и прочем, никак до сих пор не укладывавшемся в голове хивинца и туркмена; нужды нет, что мы сами назначили р. Атрек предельною чертою наших помыслов и наших предприятий к стороне Персии… Вся задача сводилась к тому, чтобы представить начальству уважительные причины и придать своим действиям благовидный смысл «вынужденных злою необходимостью…» Весьма кстати для этого приспели старшины некоторых преданных нам туркменских родов, с просьбой о защите против атабаев и иомудов — племени Дьячи, отгоняющих у них скот, перерезывающих верблюдам ножные мышцы и проч., в отмщение за преданность русским. Маркозов тотчас выслал сильный патруль вдоль правого, т. е. нашего, берега Атрека из семи рот Ширванского полка, под начальством майора Мадчавариани. Отряд выступил 31 января и на протяжении 150 верст должен был отбивать набеги мелких партий, посягавших на отрядных верблюдов. Для поддержки патруля высланы были из Чекишляра еще 2 сотни казаков. Мадчавариани устроил укрепление против переправы Баят-ходжи и выслал казачьи разъезды вдоль берега.

Очевидно, что Маркозов решился испытать свое второе, не одобренное начальством средство: стать на пути перекочевок у главной переправы и взимать за пропуск натурою.[40]

Один из разъездов, в 15 человек, заметив 10 февраля вооруженную партию, погнался за нею, но туркмены успели переправиться через Атрек и дали с того берега несколько залпов, ранив у нас одного казака Кизляро-Гребенского полка. В то же время получено было известие о сборе за Атреком большой конной партии. Майор Мадчавариани, «не сомневаясь в злом умысле туркмен, признал, и совершенно рационально, за лучшее не ожидать нападения неприятеля». Совершенно рационально майор решил перейти персидскую границу, предоставляя уже самому начальству изворачиваться перед персидскими властями, как оно там знает!

Обе сотни казаков, поддержанные 120 штыками, начали переправу. Так как эта переправа совершилась поодиночке и стрелять было запрещено во избежание несчастий, то туркмены не замедлили этим воспользоваться, считая себя почему-то вправе защищать персидскую границу!

Один из первых переправившихся за Атрек, казак Лабазан Бактемиров, немедленно получил урок международного права в виде шестнадцати сабельных ударов! Затем туркмены стали отступать, увлекая за собою, конечно, и наш отряд. Преследование продолжалось до самого вечера, причем «неприятель» потерял несколько человек и лошадей убитыми и ранеными. Трофеями этого дня были 430 верблюдов, отхваченных по дороге, и закованный в цепи персиянин. К рассвету отряд переправился обратно.

Маркозов решил отдать захваченных верблюдов в пользу наших туркмен из числа наиболее пострадавших от набегов. Это, конечно, могло доказать не только туркменам, но и персиянам, что при движении за Атрек имелось в виду вовсе не «добывание» верблюдов, а единственно наказание враждебных нам туркмен! Отбитый персиянин был препровожден к начальнику астрабадской морской станции, для возвращения персидскому правительству. Это, конечно, должно было расположить персов к снисходительности и показать им, чего стоят их «подданные» туркмены, торгующие персиянами! Так как шайки барантачей продолжали тревожить наших туркмен и даже имели дерзость показыватья около Чекишляра и так как подобное положение дел, «совершенно несовместное с достоинством нашего государства», не могло быть, по мнению полковника Маркозова, терпимо долее, то он и донес помощнику главнокомандующего Кавказскою армиею, что де «я не могу ограничиться уроком, данным майором Мадчавариа-ни разбойничающим туркменам, и в скором времени предполагаю перейти Атрек для строгого наказания разбойников».

Полковник, как видит читатель, только уведомляет свое начальство о намерении перейти чужую границу, а не спрашивает на то разрешения. Можно подумать, что это разрешение уже было дано ранее… Из записки главнокомандующего Кавказскою армиею от 27 августа 1873 г., поданной императору Александру И, о причинах возвращения Красноводского отряда, видно, что в случае крайности это действительно было разрешено Маркозову 29 декабря его высочеством, перед отъездом его в Петербург, но в середине февраля из Петербурга пришла телеграмма, чтобы переходить Атрек избегали. Поэтому начальник кавказского штаба писал Маркозову, что переход через Атрек создал бы нам такие затруднения и неприятности, что лучше уж заплатить лишних 100 тысяч за верблюдов.

Прежде чем донесение от 19 февраля могло дойти по назначению, Маркозов уже выступил из Чекишляра. Ближайшим поводом к этому решительному шагу послужило следующее обстоятельство: 20 февраля, около 9 часов утра, часовой, стоявший у ружей, заметил двух конных туркмен у могилы Хаджибаят. Тотчас послан был разъезд из 6 казаков и 2 джигитов туркмен. Завидев разъезд, маячившие у могилы стали потихоньку отходить. Казаки наддали, увлеклись и наткнулись на засаду в сто человек, притаившихся в балке, верстах в двух от лагеря… Роли, конечно, переменились, и казаки стали утекать. За ними увязались до 30 самых доброконных туркмен. Лошадь одного казака (Фомы Марханова) стала приставать, и он получил за это три раны пиками в спину и руку. Товарищи его придержали лошадей и начали отстреливаться. Пикет, стоявший на горе, заметив опасное положение своих, дал выстрел и произвел тревогу в лагере, откуда немедленно двинулись три роты при 2-х горных орудиях. Партия немедленно ускакала по направлению к переправе Чатыли.

Ночью, с 20-го на 21-е число, та же партия снова подкралась к лагерю, но была открыта часовыми, которые и встретили ее огнем. Картечный выстрел довершил начатое цепью, и неприятель скрылся. Утром, однако же, разъезд открыл остатки партии; целый день туркмены вертелись около лагеря. Находившиеся при отряде джигиты высказали предположение, что цель всех этих тревог заключается вовсе не в желании отбить верблюдов, а в том, чтобы отвлечь наше внимание и дать время кочующим за Атреком переправиться со скотом у верховьев этой реки и перебраться в степь незамеченными через Кюрендагское ущелье.

Туркмены не попались на удочку, и надежда набрать верблюдов на переправе оказалась напрасною. Уверенность многих в пригодности и успешности этой меры была такова, что оренбуржцам и туркестанцам пророчили прогулку «впустую», разве только затем, чтобы принять из рук кавказцев забранные города и трофеи…

Что оставалось делать? Туркмены не идут к нам с верблюдами, а верблюды нужны, как Бог знает что, — без них нельзя идти в поход. Февраль на исходе, оренбуржцы и туркестанцы уже выступили… «Грустная необходимость заставила, наконец, меня положить предел дерзким набегам заатрекских туркмен», — начинает свой рапорт от 11 марта полковник Маркозов, для объяснения и оправдания своих действий. 27 февраля были двинуты из Чекишляра 2 колонны: одна из 5 Кабардинских рот, 3 Самурских и 2 ¹/₂ Дагестанских, с 60 казаками, при 1 полевом и 2 горных орудиях, под начальством самого Маркозова, направились к переправе Беюн-баши; другая из 3 Ширванских рот, взвода дагестанцев и 40 казаков, при двух горных орудиях, под командою полковника Араблинского направилась к переправе Гудрю-Оллум. Майору Мадчавариани также приказано было перейти Атрек с шестью ротами, одной сотней и двумя орудиями, оставив в Баят-Хаджи роту шир-ванцев. 28 февраля на рассвете все три колонны одновременно перешли Атрек. Туркмены отстреливались и отступали; отделившийся от главной колонны отряд майора Козловского (5 рот, 40 казаков и 2 горных орудия) перешел вслед за туркменами и р. Гюргень… Таким образом, русские внесли оружие в бесспорные пределы Персии.