Куда ей спешить? В Токио, где ни родных, ни друзей? В Кавадзаки, в пивной бар? Нет, нет, только не туда. Да никто и не поверит ей: ни хозяин, ни девушки...

С чемоданом в руке Мицу пошла по незнакомой улице. В витринах была выставлена косметика, а за пыльными стеклами ресторанчика - китайская лапша, сделанная из парафина. Раньше Мицу и внимания не обратила бы на это, но сейчас она жадно рассматривала все, что попадалось ей на пути. После больницы, где пахнет хлоркой и смертью, она радовалась всем сердцем встрече с самыми обычными вещами.

Из магазина пластинок слышалась песня в исполнении Табаси Ёсио - любимого певца Мицу.

Она отправилась смотреть «Мы матросы», хотя уже видела этот фильм. Главную роль в нем исполнял Сата Кэйдзи - актер, которого Мицу не очень любила. Но при виде яркой рекламы она заволновалась и купила билет. В зале, полном знакомых запахов, было малолюдно. Плакали дети; какой-то сорванец, встав перед экраном, поднимал руки. Жуя земляные орехи, Мицу часто вздыхала.

Уже смеркалось, когда она вышла из кинотеатра. Тесную улицу заполнила толпа. В доме напротив кто-то играл на сямисене ⁶.

Мицу вернулась на вокзал и, узнав расписание поездов, присела на скамейку в зале ожидания. Альпинисты в широкополых шляпах и с альпенштоками спорили, каким поездом ехать.

Три недели назад здесь, в зале ожидания, тоже сидели альпинисты. Шел дождь, и они сетовали на непогоду. Одна из девушек угостила Мицу карамелью.

...Как тяжело было у нее на душе в тот день!

Мицу поглядела на запястье и вспомнила мокрую кошку во дворе клиники... вспомнила, как шла, еле волоча ноги, от больницы до вокзала Синдзуку.

Зачем, зачем все это было?

Может быть, права сестра Ямагата и во всем этом действительно есть смысл.

Прибыл пассажирский поезд. Постукивая молотком по колесам, вдоль состава прошел железнодорожник.

- Мит-тян! Неужели это ты? - раздался за спиной Мицу удивленный голос. Ее догнала загорелая девушка в белом платье, со спортивной сумкой в руках. - Не узнаешь?

Нет, Мицу не забыла Миура Марико, но продолжала молчать.

- Что с тобой, Мицу?

- Я рада видеть тебя, Миура-сан.

- Наконец-то узнала.

Мицу помнила, как три недели назад она притворилась, будто не видит Марико. Тогда она впервые поняла, какая между ними пропасть.

- Я еду с дядей на пикник на озеро Гако. Случайно увидела тебя из окна машины. Где ты сейчас работаешь? В Токио?

Лицо Марико выражало дружелюбие, она так и сыпала вопросами.

- Нехорошо, Мит-тян. Ты не написала мне ни одного письма. Я уж думала, что ты вышла замуж.

Слабо улыбнувшись, Мицу покачала головой. У нее не хватало сил отвечать.

- А я думала, что вы вышли замуж, - с трудом выдавила она.

- Пока нет, но у меня есть жених...

- Да?

- Мы работаем в одной конторе. Как говорится, производственная любовь.

С вокзальной площади послышался гудок автомобиля.

- Это меня. Ну пока. Будь здорова...

Автомобиль тронулся с места, и Мицу долго смотрела ему вслед. Она не чувствовала ни малейшей зависти к Марико, а лишь печаль оттого, что такие разные судьбы им были уготованы с самого рождения.

На платформе, где уже собралось много народу, Мицу заметила молоденькую девушку с косичками. У ее ног стоял чемодан. Пожилая женщина, вероятно мать девушки, и брат провожали ее.

- Смотри не потеряй билет, - говорила мать.

- Не волнуйся, - ответила девушка.

- Адрес у тебя в кармане, - мать беспокойно заглянула в сверток, который держала девушка. - Не забудь отправить открытку дяде.

- Ладно. Не волнуйся. Все помню, - повторяла девушка, и щеки ее краснели, как яблоки.

Глядя на нее, Мицу вспомнила, как, окончив гимназию, она впервые уезжала в Токио. Провожала ее тетка, которая, как и эта женщина, без устали давала советы, проверяла свертки, боясь, не забыла ли что-нибудь Мицу.

Мицу хорошо представляла, что ожидает эту девушку в Токио. Она будет следить за каждым своим движением, боясь, что в ней узнают деревенщину, работать с утра до вечера шесть дней в неделю, по воскресеньям ходить в кино и ночью глядеть на звездное небо. Она будет вспоминать мать и брата, родную деревню и думать о своем одиночестве.

А что ожидает Мицу?

Мицу вспомнила свою холодную комнатку в Кавадзаки. Голая, тусклая лампа; под окном, в грязном дворе оправляются пьяные, выходящие из бара. Мицу часто ложилась на кровать и, натянув до подбородка одеяло, неподвижно глядела в потолок. На душе было пусто и холодно. Девушку ожидает то же, но ее будут согревать воспоминания о матери и брате. А о ком было вспоминать Мицу, ушедшей из дому, где она всем мешала?

И вдруг Мицу подумала, что ее и теперь ожидает в Токио лишь одиночество. Она вспомнила, как однажды ночью в конце прошлого года она одна, как паршивая кошка, сидела в фасовочном цехе, грея над очагом озябшие руки. Грохотала электричка; дрожали окна, обклеенные газетами.

«Нет, больше я не хочу так жить. Не хочу!»

Если бы рядом с Мицу был человек, который согрел бы ей руки и душу, друг, с которым можно было бы посмеяться и посмотреть фильм с Исикавой!.. Если бы у нее был хоть кто-нибудь, кому она могла бы выложить свои бесхитростные жалобы!

Мицу пробежала взглядом по лицам людей, толпившихся на вокзале. Но никто не обращал внимания на невзрачную девчонку со старым чемоданом в руках. У каждого были свои заботы, свои дела. Все спешили: подходили к кассе, затем почти бежали к платформе.

- Внимание! Прибывает пассажирский поезд на Токио.

Пуская пар, мимо платформы проплыл серый паровоз, тащивший за собой обшарпанные вагоны.

Токио... Но разве что-нибудь хорошее ожидает ее там?..

И чем лепрозорий хуже Токио?.. Везде - в Синдзуку и в Кавадзаки - толпятся люди, как на этом вокзале... мешают друг другу... всем холодно, и никому нет дела до другого...

Поезд остановился, и пассажиры побежали к вагонам, стараясь опередить друг друга, чтобы занять место получше. У дверей вагонов моментально образовалась толпа.

Девушка с косами уже была в вагоне и, высунув голову из окна, разговаривала с братом и матерью. Мать достала из кармана кошелек и отдала дочери деньги.

Ударили в колокол.

«Скорей... Я еще успею».

Опять у нее перед глазами встал лепрозорий: серые, унылые, словно казармы, бараки; шум капель, которые падают по ночам со вздрагивающих деревьев. Сейчас женщины вышивают в мастерской, а Кано Таэко, наверное, сидит одна в своей комнате.

Поезд тронулся. Дым из трубы паровоза пополз по платформе, обволакивая колеса вагонов.

Мицу взяла чемодан, вышла с вокзала и медленно направилась к автобусной станции.

***

- Ты ли это, Морита-сан? - У входа в лечебный корпус Мицу встретила сестру Ямагата. - Опоздала на поезд?

- Да нет, - сказала Мицу, и на лице ее появилась добродушная улыбка, хорошо знакомая сестре Ямагата.

- А почему ты вернулась? - Ямагата взяла из рук Мицу чемодан и пошла в гостиную. В окнах напротив отражался розовый огонь заката. - Ну в чем дело, что случилось? - тревожно спросила Ямагата.

- Ничего. Просто я решила вернуться.

- Вернуться? Почему?

- Почему? - застенчиво пробормотала Мицу, подыскивая слова. - Я... знаете... мне... мне... А куда мне идти? - она водила пальцем по столу. - В Токио у меня никого нет... мне...

- Но ведь здесь больница для прокаженных. Здесь прокаженные.

- Я не боюсь. Сначала мне было неприятно, но теперь я привыкла.

- Что ты говоришь? Ведь ты здорова, совершенно здорова. Здесь, среди больных и страждущих, тебе нечего делать. Зачем ты вернулась?

- А как же вы здесь живете? - это было сказано так простодушно, что сестра Ямагата удивленно подняла брови.

- Мы? Мы... ведь... сестры милосердия... Мы посвятили этому всю жизнь.

- Я тоже хочу посвятить свою.

- Не шути так, Морита-сан, - Ямагата нахмурилась. - Возьми себя в руки. Такими словами нельзя бросаться под влиянием минуты. Сентиментальные гимназистки обращаются к нам с просьбой устроить их в лепрозорий. А когда они видят больных, слышат их стоны, они бледнеют от страха.