Судя по всему, Гейзенберг сказал ему, что если война продлится достаточно долго, то ее исход, возможно, будет решаться атомным оружием. И при этом не дал Бору ни малейшего намека на собственные усилия воспрепятствовать такому развитию. Но особенную боль Бору причинила та уверенность в победе, которую Гейзенберг, а еще больше Вайцзеккер распространяли во время их недельного пребывания в Копенгагене. Сенсационно успешный поход против России, казалось, воспламенил и их национальную гордость. Гейзенберг сожалеет об оккупации Дании, однако все же читает проповеди о «биологической необходимости войны» и, будучи антикоммунистом, предпочитает советской гегемонии меньшее зло: Европу под властью Гитлера. Не считаясь с чувствами датчан, которые больше всего на свете желали поражения немцев, гости не скрывали своего убеждения в конечной победе Гитлера. Поэтому, подчеркивает Вайцзеккер, отказ датских физиков от сотрудничества с немцами совершенно не имеет смысла. Не по заданию ли своего отца он говорит это? Не вызывают ли у Бора эти и подобные замечания подозрение, что Вайцзеккер мог использовать Гейзенберга в качестве инструмента, чтобы тот уговорил Бора к кооперации с немецкими атомными физиками? А то и вовсе выведал у него что-нибудь об атомном проекте американцев? Это подозрение совпадает с мнением Пауля Хартека о том, что Карл Фридрих фон Вайцзеккер интриган и никогда не погнушался бы вовлечь политически наивного Гейзенберга в свои стратегические игры, мотивированные как личными интересами, так и политически.

Сотрудники института Бора докладывают своему начальнику, что Вайцзеккер мнит немецкую науку окрепшей вследствие войны, тем более что Гейзенберг, как намекал барон, еще внесет в окончательную победу чрезвычайный вклад.

Вернер Гейзенберг и Нильс Бор потрясены столь быстрым распадом их давней прочной дружбы. Ведь из их легендарных разговоров некогда вышли такие творения, как копенгагенская интерпретация квантовой механики. Правда, дипломат-любитель Вернер Гейзенберг и научный шпион Карл Фридрих фон Вайцзеккер очень скоро споткнулись уже при самых первых шагах по открытой прямой дороге к атомной бомбе.

Меморандум Отто Роберта Фриша и Рудольфа Пайерлса между тем достиг желаемого результата. Двадцать седьмого октября 1941 года на стол американского президента ложится отчет Национальной академии наук о реализуемости атомной бомбы. Документ основан где на расчетах, а где и на силе воображения двух работающих в Англии enemy aliens. Он должен подвигнуть Франклина Д. Рузвельта к тому, чтобы санкционировать обширную атомную программу. Математик и инженер Ванневар Буш в свой пятьдесят один год сконструировал первую аналоговую вычислительную машину для решения дифференциальных уравнений. Как научный советник президента, он передал ему свой отчет лично. В конце ноября того же года Вернер Гейзенберг предоставляет Управлению вооружений сообщение об актуальном состоянии урановых исследований. Дибнер хотел бы знать, когда он может рассчитывать на новое оружие. Ведь к этому времени германский вермахт столкнулся с новым беспощадным врагом в виде русской зимы. Солдаты и военная техника застряли в грязи в пятидесяти километрах от Москвы, вмерзли во льды и потонули в снегах. Молниеносная война пошла прахом. После того как два года исследований расщепления ядра не дали ощутимого результата, военные, судя по всему, занервничали. Гейзенберг прилагает усилия к тому, чтобы развеять скепсис, не позволяя, однако, при этом ввергнуть себя в цейтнот: «Уже не подлежит сомнению, что в принципе может быть создано самодействующее устройство... Эта основная цель должна быть достигнута максимально быстро...».

Шестого декабря 1941 года члены Американского уранового комитета встречаются в Вашингтоне, чтобы под руководством Ванневара Буша заново организовать и ускорить исследовательские действия в Беркли и в Нью-Йорке. В тот же самый день генерал Георгий Жуков отдает сотне советских дивизий приказ о контрнаступлении и начинает впервые оттеснять немецкие войска на запад. На следующий день японская авиация нападает на американскую военно-морскую базу Пёрл-Харбор на Гавайях. Сутки спустя Рузвельт объявляет Японии войну. А с одиннадцатого декабря Германия и США тоже становятся военными противниками.

Насколько велико предубеждение генерала Эмиля Лееба, шефа Управления вооружений, против корифеев Пауля Хартека и Карла Фридриха фон Вайцзеккера, становится до боли ясно, когда они внезапно получают на руки повестки о призыве на войну. Их статус открепленных по брони из-за важных в военном отношении исследований был снят без предупреждения. Благодаря хорошим связям Гейзенберга в высших военных кругах эти повестки снова отозваны. Управление вооружений явно хочет, чтобы тема производства взрывчатого вещества из урана была подвергнута переоценке. При этом постепенно, по шажочку намечается выход управления из проекта. Курт Дибнер знает, что об атомном оружии можно думать лишь тогда, когда уже имеется действующая урановая машина, которая вырабатывает материал для бомб. Но в Германии еще никто в глаза не видел плутоний, не говоря уже о том, чтобы иметь возможность его исследовать. Удельный вес элемента 94 неизвестен, и потому затруднителен предварительный расчет его критической массы. Оценки лежат в пределах от десяти до ста килограммов. Также и порядок величин производства плутония в реакторе остается неизвестен. Тем самым и надежда на скорое боеготовное атомное оружие для войны пока нереалистична. А посему Дибнеру по трезвом размышлении кажется также, что оборонно-техническое внедрение урановой машины в качестве привода для бомбардировщиков, линкоров и подводных лодок — более естественное решение. Конференция всех директоров «уранового клуба» должна прояснить будущее атомной программы. Рузвельт начертал свое «ОК» для Ванневара Буша черными чернилами на неприметной бумажке, датированной девятнадцатым января 1942 года. Верховный главнокомандующий американских вооруженных сил не имел в эти дни времени на длинные письма. Получателю он посоветовал лишь одно: «Я думаю, Вам лучше держать это в сейфе». То есть именно в тот момент, когда в Германии Управление вооружений начинает терять интерес к «урановому клубу», в Америке приводится в движение могучая машинерия, чтобы произвести никогда доселе не виданное оружие массового поражения. На следующий день, двадцатого января 1942 года в Берлине запускается следующий проект уничтожения в промышленном масштабе, не имеющий аналогов в истории. На Ванзейской конференции пятнадцать госсекретарей, высокопоставленные офицеры СС и руководящие лица гестапо санкционируют «окончательное решение еврейского вопроса».

Семья Ферми живет в уютном домике в нью-йоркском предместье Леония. Лаура и Энрико однажды проводят ночную акцию: под полом угольного подвала они прячут свинцовую трубку, в которой упакована часть нобелевских денег. Пока они являются итальянскими гражданами и боятся, что — по законам военного времени — будут проходить по разряду enemy aliens, имущество которых может подлежать конфискации. Однако Америка нуждается в Энрико Ферми. Для его опытов уже становятся тесноваты залы размерами с церковный неф. Лео Силард наконец раздобыл тридцать шесть тонн графитовых кирпичей, и их надо где-то размещать. Поэтому и Герберт Андерсон занят в эти первые недели 1942 года тем, что подыскивает в Нью-Йорке и окрестностях подходящее здание. Среди прочих помещений он осматривает ангар, в котором фирма «Goodyear» держит свои дирижабли. Правда, к двадцать четвертому января эта проблема разрешилась. Артур Комптон, знаток Библии и нобелевский лауреат по физике, а также член Атомного комитета Ванневара Буша, решает забрать исследователей плутония и конструкторов реактора в Чикаго и поставить под свое руководство. В оправдание своего непопулярного решения он зачитывает тем, кто не хочет переезжать, наставляющие на путь истинный пассажи из Священного Писания о послушании Богу. Пока Силард ломает голову над тем, как ему организовать транспортировку своих графитовых кирпичей в Чикаго, Лаура Ферми в Леонии машет метлой, чтобы отыскать под угольной пылью то место, где спрятан нобелевский клад.