Вспышка превращается в ослепительное желтое полушарие прямо над поверхностью пустыни — «как взошедшее наполовину солнце, разве что раза в два больше». Достигнув максимального диаметра в восемьсот метров, это солнце оставляет позади себя кратер. Змеи, суслики, ящерицы, лягушки — все живое стерто с лица земли. Земля кипит так, что вокруг светящегося полушария вздымается темная корона из сокрушенной в прах материи. Полушарие угрожающе отрывается от земли и превращается в огненный шар. Несколько сотен тонн песка испаряется. Материя всасывается внутрь шара, бурно перемешивается с радиоактивными частицами и затем снова изрыгается комьями никогда доселе не виданного зеленоватого и слегка лучистого стекла.
Эмилио Сегре и его ассистент Джек Эби должны зафиксировать излучение продуктов ядерного расщепления. К потере двух приборов Сегре был готов еще тогда, когда закреплял их на аэростате заграждения всего в полукилометре от нулевого пункта. В течение одной миллисекунды они еще успевают передать некоторые данные на главный пульт в южный бункер по проводу с двойной экранировкой, прежде чем испарятся в атомной вспышке.
Через полминуты после взрыва огненный шар все еще слишком ярок, чтобы наблюдать его подъем невооруженным глазом, сообщает Эдвин Макмиллан, находившийся в Compacia Hill. Сооткрыватель плутония оценивает размеры шара, зависшего на высоте около шести тысяч метров, в полтора километра. Задымление усиливается, и от этого черно-красный шар постепенно бледнеет, зато в игру вступает «чрезвычайно примечательный эффект»: вся поверхность шара секунд пять светится в синих и фиолетовых тонах. Виктор Вайскопф, находящийся в лагере, объясняет это явление тем, что «облако отдает в воздух гамма-излучение». Процесс расщепления ядер высвобождает, по приблизительным расчетам, триста шестьдесят радиоактивных изотопов, которые борются в облаке за свое краткосрочное существование. Вайскопф оценивает величину радиоактивности на этот момент «в тысячу миллиардов кюри». Эта чудовищная активность распада, должно быть, и вызвала явления синего свечения. Один кюри — это излучение, которое дает один грамм радия. В утренних сумерках этого летнего дня в пустынном воздухе Нью-Мексико мечутся в ураганном вихре продукты расщепления, которые соответствуют активности миллиона тонн чистого радия.
Между тем огненный шар становится облаком чада, которое с землей соединяет толстый темно-коричневый столб дыма. Макмиллану эта фигура напоминает бокал. Луис Альварес, ответственный за высокоточные капсюли-детонаторы бомбы Тринити, смотрит на весь этот спектакль сверху. Он стоит на коленях в кабине бомбардировщика В-29 между первым и вторым пилотами. Бомбардировщик пролетает на высоте в восемь тысяч метров. Из его перспективы шар вновь приобретает полукруглую форму и становится похож на «надутый ветром парашют». Когда Альваресу удается заглянуть в дыру в его куполе, он видит могучий ствол из коричневого дыма и пыли, который соединяет «парашют» с землей. По всему его куполу расходятся темные линии. Вначале они напоминают Альваресу «меридианы, которые сбегают от полюса к экватору». Однако их можно было трактовать и как пластины под шляпкой гриба. Так он и написал: «Эта фигура уж очень походила на гигантский гриб».
Джорджа Кистяковского обратный отсчет времени застает в утренних сумерках на крыше южного бункера. Профессор химии хоть и уверен, что его взрывные линзы сработают безукоризненно, но он никак не ожидает эффекта, намного превышающего тот, что был седьмого мая при взрыве ста тонн тротила. Тем больше он захвачен масштабом происходящего и не может оторваться от зрелища света «ста солнц» над пустыней. Он настолько поглощен созерцанием облака-гриба, что воздушная ударная волна, налетевшая через тридцать секунд после вспышки, застала его врасплох и сбила с ног.
Всего в нескольких метрах от него стоит Франк Оппенгеймер рядом со своим братом Робертом. Первые слова брата после взрыва Франк не запомнил. Но ему кажется, что они наперебой заверяли друг друга: «Сработало! Сработало!».
Теперь в дело вступает грохот взрыва: «Он налетел на скалы и продолжал раскатываться дальше — уж не знаю, на что он там еще натыкался. Но казалось, это никогда не прекратится... Это был очень устрашающий момент...».
После минуты немого удивления некоторые наблюдатели южного бункера на радостях пускаются в пляс. Напряжение сменяется облегчением. Оппенгеймера осыпают поздравлениями. Сбитый с ног Кистяковский уже снова поднялся, подошел к Роберту Оппенгеймеру, похлопал его по плечу и напомнил: «Оппи, вы должны мне десять долларов».
Энрико Ферми в лагере подготовился к ударной волне и ждал ее с нарезанной бумагой в кармане и с неизменной логарифмической линейкой в руках. Кеннет Грейсен, который закреплял на бомбе капсюли-детонаторы, видит, как над землей скользят, расходясь концентрическими кругами, желтые светящиеся облака. Они медленно надвигаются на лагерь. С двухметровой высоты Ферми бросает в воздух свои бумажные обрезки — до, во время и после прохождения ударных волн. Поскольку ветра в это время нет, то по дистанции между захваченными ударной волной бумажками и теми, что были брошены раньше, можно будет заключить о взрывной силе бомбы. Однако этот кустарный метод, похоже, следовало проработать лучше. Полученный результат в десять тысяч тонн тротила заметно отличается от полученных позднее, уточненных 18 600 тонн. Бомба оказалась намного сильнее, чем ожидало большинство физиков. Исидор Айзек Раби срывает джекпот своей последней ставкой в пари в восемнадцать тысяч тонн. Через восемь минут атомный гриб дорос уже до высоты тринадцать километров, и ветер постепенно разрушает его симметричную структуру. Фил Моррисон наблюдает распад гриба на три отдельных облака. Среднее поворачивает в сторону севера и движется к бункеру, в котором установлены камеры Брикснера. Официальный фотограф Тринити первым замечает новую угрозу, которая исходит из развязанной атомной энергии, а именно выпадение радиоактивных осадков: «Я глянул вверх и заметил красноватую пелену; похоже, она опускалась на нас». Генри Барнетт, военный врач медсанчасти и ответственный северного бункера за контроль над излучением, регистрирует рост значений на своем измерительном приборе и отдает распоряжение на всякий случай тут же всем эвакуироваться. На Брикснера тревога Барнетта не произвела впечатления. Он садится в джип лишь после того, как в него погружены все камеры. На других пунктах наблюдения тревогу не поднимали. Благоприятное направление ветра гонит облака с их невероятно высокой активностью распада дальше в тропосферу, при этом излучение убывает пропорционально квадрату расстояния. Дрейф облаков обеспечивает довольно тонкое распределение осадка радиоактивных частиц, приставших к пылинкам, по территории в несколько тысяч квадратных километров. Контролеры излучения Джон Маги и Джозеф Хиршфельдер едут на своем джипе вслед за радиоактивным облаком и в придорожном магазинчике в двадцати пяти километрах севернее нулевой точки получают первый отклик на случившееся от ни о чем не ведающего населения: «Ну что, ребята, провернули нынче дельце, а? — сказали им вместо приветствия. — Солнце взошло на западе, но что-то быстро закатилось». Тем, кто живет в этой малонаселенной местности — в городках Сан-Антонио и Сокорро, в Кафф-Карризозо или на уединенной ферме, — хорошо известно, что в закрытой военной зоне Хорнады в последнее время царило бурное оживление. Один фермер даже работал сварщиком в зоне на строительстве башни Тринити и неплохо заработал. Но смысла его работы ему так никто и не объяснил. Тяжелогрузный транспорт и заметный наплыв армейских лимузинов в выходные стали темой обсуждений в магазинах, барах и у садовых оград. Но, несмотря на любопытство, вопросов здесь никто не задает. Американские войска еще воюют. Япония пока что не побеждена.
Деревенский дурачок из Карризозо шел по улице, увидел в утренних сумерках небесное явление и принялся вопить о нападении японцев с воздуха. Другие жители подумали кто про землетрясение, кто про падение метеорита или про рухнувший бомбардировщик В-29, когда со столов падала посуда и лопались стекла в окнах. Что бы там ни взорвали сегодня ребята, а те, кто в эту рань уже был на ногах или внезапно проснулся от сильного свечения, уже никогда не забудут этот момент. Фермеры-скотоводы рассказывали о том, как лошади пускались наутек. То чабан, то работник фермы, то отец, собравшийся со своим сыном с утра пораньше ехать в Санта-Фе, то несколько путников, ехавших по ближнему шоссе, подтверждают историю, которую Эд Лэйн рассказал репортеру из местной газеты. Эд — машинист тепловоза железнодорожной компании Санта-Фе, и в половине шестого он вел свой товарный поезд из Альбукерка, штат Нью-Мексико, в Эль-Пасо, штат Техас, «и тут мне показалось, что солнце ни с того ни с сего вдруг вырвалось из темноты. Я увидел мощную вспышку. За ней последовал яркий красный свет, а в это время в небе клубились три гигантских кольца дыма, как будто их закрутила могучая сила».