Изменить стиль страницы

— Щиты… — жалобно проныл эльф, — их прикрывают щитами…

— Ах так! — Ингви выпрямился, левой рукой рванул из тощей сумочки последние янарные шарики с оставшимся у него запасом маны, правую простер по направлению к зарослям, откуда в «Нивгу» палили ведуны и завыл заклинание. Огненный вихрь, сорвавшийся с его ладони, сразу затмил все предыдущие огни и огоньки, разгонявшие ночной мрак. В кустах на берегу, сразу превратившихся в огромный костер, кто-то завыл нечеловеческим голосом…

И стало тихо. Только еле слышно плескалась вода и с нежным шипением умирали зеленоватые огоньки на палубе — там, где контрзаклинания демона прибили магическое пламя друидов…

— Ну и здоров ты, твое демонское, огнем-то плеваться, — прохрипел Никлис, как-то незаметно перешедший на «ты» — я чего хотел-то сказать… Ну его, к Гангмару, в скалы прятаться. Мы же их побили, так что ли выходит — стало быть против устья на якорь и станем. Как герои-победители. Пусть нас видят и пощады просят.

Никто не ответил, только Филька бормотал, что стрелы викингов коротковаты, его эльфийский лук не натянешь как положено с такой стрелой…

Ингви вдруг резко сел прямо на палубу там, где стоял:

— Устал!.. — затем добавил, — правильно, бросайте якорь…

Два бородача взялись за якорь — здоровенный камень, обвязанный веревками — и перевалили его через борт…

На следующее утро от берега действительно отошла лодка с парламентерами. Сидящий в ней угрюмый дружинник с перевязанной рукой и закопченным лицом поинтересовался, чего ночные разбойники желают от великой королевы.

— Во-первых, — напыщенным тоном начал Филька, — если королева не извинится за ночных разбойников… мы ведь и днем можем нагрянуть…

Воин пробормотал что-то, что могло сойти за извинение.

— Ну тогда, — в разговор вступил Ингви, — мы желаем… Десять сундуков с мехами, таких, какие были обещаны купцу Проныре, сто перьев птицы радонк, также желаем получить на борт гермафродита с островов по имени Логен и все волшебные жезлы ваших жареных друидов.

Воин побледнел:

— Я не… не стану говорить этого Фее, она же меня живьем сварить прикажет… Уродец с островов провел ночь с ней — он не может покинуть Каменной Пристани… Святотатство…

— Не может, говоришь, — голос Ингви стал жестким, — тогда я сам за ним явлюсь… И будь по-твоему — он не покинет Каменной Пристани. Он покинет груду развалин. Все, вали отсюда!

— И с ответом не задерживайся, — поддакнула Ннаонна.

Воин посмотрел на нее дикими глазами и в сердцах простонал:

— Тебя только забыли спросить, мальчик.

— Я не мальчик, я девочка, дурак!!!

ГЛАВА 28

«Нивга» весело бежала на восток — навстречу багровому шару солнца, поднимающемуся из зеленоватых волн. Холодный ветерок, пропитанный солью и запахом тины, наполнял парус суденышка. Один из бородатых викингов, устроившись на носу пел о давних днях старины. Ингви, так и не покидавший облюбованного им места на корме, вполуха слушал заунывное тягучее пение, лишенное рифм и постоянной мелодии и тем не менее — притягивающее внимание и завораживающее. Воин пел о том, как бежал род его пращура от коварных, подлых и — ясное дело — трусливых врагов. Как прилетал на черных крыльях Студеный Ветер и звал в путь, и наполнял паруса «челнов малых» Как нашли братья-изгои далеко на севере холодные бесплодные земли. И старший брат сказал: «Вот родина мне новая», и младший брат сказал: «Нет, суровы и бесплодны эти камни, поищу иную родину». И Студеный Ветер чернокрылый предрек младшему славу, могущество, долгий путь и короткую память. И предрек старшему долгую память, много долгих путей его внукам, которые побьют многажды много раз внуков своих врагов, а заодно и внуков младшего брата. И с тем улетел, наполняя паруса судов младшего, который продолжил свой путь…

— Эй, воин, — окликнул певца Ингви, — не про детей ли Хаверка твоя песня?

— Верно, конунг, — отозвался тот, — так старики говорят, от «детей Хаверка», от старшего сына наш род… Только это давно было, при старых богах…

— Вот так, — подытожил Ингви, — круг замкнулся. Хотя и слишком просто — даже неинтересно.

— Это ты о людях? — спросила Ннаонна.

— Да. Видишь, как все складно. Вся эта дребедень, которую поют в Риодне об исходе людей — «детей Хаверка». Теперь вот эта песня… Здесь, правда, вместо двенадцати сыновей Хаверка осталось только два, но это ерунда… Старший сын осел где-то на севере, а младший поплыл искать теплые земли, нашел Мир и пошел в услужение к детям ложных богов… А кстати, как вам «Студеный Ветер чернокрылый»?

— М-да, — протянул Кендаг, — я понял. Черный. Отец.

— Именно. Он зачем-то привел людей в Мир.

— Ясно зачем — своим детям дать образец.

— Ну, Кендаг, я бы не стал так просто трактовать. Видишь ли, в трудах, скажем, Мерка, Гангмар — это неосознанная тяга к изменениям. Этакий чернокрылый ветер перемен… И я бы согласился, что, мол, он не существо, а идея… Если бы не видел его собственными глазами. Но, что интересно, у Мерка Гангмар — это идея изменения, а так оно и есть — то есть едва только Гунгилла наводит порядок, как он подбрасывает в Мир новый источник дисбаланса. Если все это принять применительно не к идее, а к личности — то видя равенство в борьбе сил Света и Тьмы (я использую термины попов не потому, что согласен с ними, а потому, что так удобнее), он вводит новую силу — людей, которые вообще не имеют отношения к этой борьбе, изначально не являясь ни Светом, ни Тьмой…

— Да ну вас с вашими разговорчиками заумными, — зевнул Филька, — любите все усложнить…

— А мне интересно, — встряла Ннаонна, — продолжай, Ингви.

— Да что продолжать, — смутился тот, — я так просто…

— Продолжай, продолжай… Дальше-то что с людьми? Гангмар их привел в Мир, ну, этот привел, чернокрылый…

— Да, а люди не оправдали его надежд, потому что примкнули к Свету, вместо того, чтобы стать третьей силой… Хотя нет, не так. Все же стали — поскольку и эльфов с гномами теперь теснят и гонят из Мира. Люди, выходит, эксперимент Гангмара, не знаю только — удачный или нет… Скорее удачный. Ведь явись, к примеру, Гунгилла к людям — так ее, пожалуй, ведьмой или еретичкой объявят…

— Но и Гангмару люди служить не станут, — вставил Кендаг.

— Да, потому что отравлены всей этой фигней насчет Света и Тьмы. Если Гангмар собирался их как-то использовать — то теперь напрямую этого сделать не сможет. Наверное, поэтому он взялся за людей других стран. Они слабее, зато не видят в нем Врага Мира. Кстати, интересно. Мы недавно видели, как люди Риодны отстали в развитии от тех, кто детям ложных богов продался. Возьмем, к примеру, военное дело. Эльфы дали людям верховых коней, гномы — пластинчатые латы. В итоге вышел рыцарь, который побьет и эльфа, и гнома, и человека Риодны. Правда, люди, получив опыт гномов и эльфов, получив их память, образно говоря, заплатили своей родовой памятью, ведь и в Риодне, и на северных островах о них помнят, а в Мире все забыто… «Как пришли в Мир люди — не знает никто» — вот как в летописях сказано. Но зато сила есть — ума не надо… Всех бьют. Кроме демона, — Ингви самодовольно ухмыльнулся.

Филька поморщился, а Кендаг заявил:

— Правильно, и у нас так говорят. А орк на образец посмотрит, научится и тоже — побьет и эльфа, и гнома, и…

— Но-но! Это мы еще поглядим, — Филька, как обычно, был всегда готов к перепалке с орком, тем более по вопросу, кто кого побьет…

Ннаонна, слушавшая рассуждения Ингви задумчиво и внимательно, заявила:

— Все это очень даже интересно, но ничего не говорит о вампирах. На островах Архипелага знают о вурдалаках, друид в Риодне пугал нас упырями… И ничего. То есть никого. Все же я должна добраться до реликвии в башне нашего старого замка — она как-то связана с историей рода. Ингви, помни — ты обещал…

* * *

Трудности начались к концу второй недели плавания. Ингви посчитал, что достаточно просто плыть на восток — и рано или поздно они достигнут Архипелага, который огромен — а значит миновать его невозможно. Ни Никлис, ни его «ребяты» не имели большого опыта в управлении судном. Единственное, за что ручался медлинг — что направление строго на восток он выдерживает четко. Ну, более или менее четко…