Боливар отказался слушать тех, кто соблазнял его титулом императора. Он ответил Паэсу: «Мне суждено быть Освободителем — это мой старый мундир. Звание Освободителя для меня ценнее всего, я не думаю обесчестить себя, сменив его на трон императора. Мы не похожи ни в чем на французов. Благодаря республике Колумбия приобрела славу и благополучие. Республика дала нам законы и свободу… Трон вызовет страх… Равенство будет отменено, возникнет новая аристократия, а цветные расы будут считать, что их права окончательно утрачены. Я откровенно признаюсь: этот план не подходит ни для Вас, ни для меня, ни для страны».

Итак, не Симон I, император Анд, а Боливар Освободитель — президент Андской конфедерации — вот к чему стремился каракасец.

Никто из соратников Боливара не мог претендовать на роль руководителя Андской конфедерации. Ни у Сантандера, ни у Паэса, ни у Сукре, не говоря уже о других, не было такого «континентального», как тогда говорили, авторитета, каким пользовался Боливар. Никто из них не рассчитывал стать его преемником на посту вождя Южной Америки. Будучи уверенными, что Андская конфедерация не переживет своего создателя, они открыто или тайно сопротивлялись ее учреждению.

Сантандер прямо заявлял Боливару, что следует распустить Великую Колумбию, пусть каждая из ее трех частей — Эквадор, Новая Гранада и Венесуэла — станет самостоятельной республикой: «Федерация к добру нас не приведет, у нас ежегодно будут восстания в Кито и Венесуэле. И если мы применим оружие для их подавления, это вызовет нескончаемые войны, которые неизбежно истощат нас… Федерация наших слабых республик приведет к тому, что мы вновь попадем под власть испанцев».

Боливар, однако, упорно верил, что ему удастся убедить как своих ближайших сподвижников, так и руководителей других республик в необходимости объединения. Еще в 1823 году он предложил созвать конгресс всех латиноамериканских республик в Панаме. Освободитель надеялся, что конгресс одобрит его план создания конфедерации. Боливар считал, что объединение новых республик не только укрепит их независимость, но и будет способствовать решению многих внутренних и межгосударственных политических и экономических проблем, унаследованных от колониального режима.

Направляя тогда своих представителей к руководителям других республик, Боливар разъяснял им: «В настоящий момент нет ничего важнее для правительства Колумбии, чем учреждение подлинно американской лиги наций. Предлагаемая конференция не должна вдохновляться исключительно идеей обычного союза в целях обороны или возмездия. Напротив, наше объединение должно быть более тесно скреплено, чем союз, созданный недавно европейскими державами в их попытке лишить народы свободы. Наше объединение должно быть лигой родственных наций. Хотя до сего времени по ряду причин каждая из них осуществляла право суверенитета индивидуально, если они объединятся и объединят силы и ресурсы, они смогут противостоять чужеземной агрессии.

Вы должны убедить их в том, насколько необходимо немедленно начать закладку фундамента союза соседствующих государств или ассамблеи полномочных представителей, способной отстаивать интересы американских государств и быть посредником в спорах между государствами, которые, хотя они и связаны общностью обычаев и деятельности, могут из-за отсутствия соответствующего института дать разразиться достойным сожаления конфликтам, подобным тем, которые возникли в других районах, находящихся в менее благоприятных условиях».

Тогда это предложение не встретило поддержки: слишком неустойчивым было политическое положение во многих республиках. Теперь же, после победы у Аякучо, Боливар вновь вернулся к своему прежнему проекту.

Сантандер и на этот раз выступил против плана Боливара. Он убеждал Освободителя, что Англия обеспокоена созывом континентального конгресса. Вопреки указаниям Боливара вице-президент Колумбии пригласил на панамский конгресс представителя США. Сантандер писал Боливару, что с окончанием войны он считает главной задачей добиться мира с Испанией и дипломатического признания со стороны великих держав, а этого будет якобы легче достигнуть, действуя в одиночку, чем коллективно. «У нас огромный дефицит, — писал вице-президент. — Мы расходуем ежегодно от 16 до 18 миллионов песо, а в казну поступает не больше 8 миллионов. Единственный выход из этого положения — сократить расходы на армию и отказаться от военного флота».

Нет, отвечал ему Боливар. Идя по этому пути, новые республики ослабеют настолько, что ими без труда завладеют великие державы. Нечего в угоду иностранным торгашам снижать таможенные налоги, следует повысить их, это пополнит республиканскую казну. Конфедерация сможет располагать 100-тысячной армией, которая освободит Кубу и Пуэрто-Рико и поможет испанскому народу сбросить с себя ярмо королевской тирании.

Боливар призывал к объединению республик для участия во всеобщей войне «народов против тиранов». Патриотам, утверждал он, необходимо добиваться нового политического равновесия в мире, которое лишило бы абсолютистскую Европу возможности покорять другие части света.

Были ли его проекты уж столь безосновательны? Например, посол Франции в Мадриде Мустье считал вполне реальной возможностью успешное вторжение колумбийцев в Испанию. В испанских портах, сообщал Мустье в Париж, наблюдается большое беспокойство в связи с действиями колумбийских корсаров. В этих портах, по словам Мустье, все большее число людей считает, что если появится у берегов Испании американская повстанческая эскадра, то будет невозможно задержать революционный взрыв.

Боливар так сформулировал основные цели конгресса в инструкциях перуанской делегации. Создание постоянной конфедерации, союза или лиги, действующей в условиях мира и войны, против любой страны, пытающейся подчинить себе Америку частично или полностью. Взаимные гарантии независимости, свободы и территориальной целостности. Заключение союзов с иностранными державами лишь при наличии обоюдного согласия, Обязательное вынесение всех конфликтов на рассмотрение постоянного конгресса, не прибегая к войне. Запрещение работорговли и создание объединенных вооруженных сил. И наконец, осуждение войн и политики завоеваний в отношениях, складывающихся между народами и правительствами.

НА ПЕРЕПУТЬЕ

Созванный по предложению Боливара континентальный конгресс в Панаме должен был состояться еще в 1825 году, вскоре после победы при Аякучо. Но прибывшие в Панаму перуанские делегаты вынуждены были ожидать шесть месяцев, пока к ним присоединились представители Колумбии. Наконец в июне 1826 года явились посланцы Мексики и Гватемалы, и 22-го числа того же месяца в здании местного францисканского монастыря открылся континентальный конгресс.

Впрочем, вряд ли можно столь громко назвать Панамскую встречу, в которой участвовало всего лишь восемь человек — по два делегата от каждой представленной республики. Делегат США явился после закрытия конгресса. Опоздал на конгресс делегат Боливии. В качестве наблюдателей присутствовали представители Англии и Голландии. Ни Чили, ни Аргентина своих делегатов не послали.

Конгресс заседал до 25 июля. Он принял резолюцию о «вечной конфедерации» испано-американских республик, договоры о взаимной защите и о запрете работорговли. И все же ни одна из республик, даже Великая Колумбия, не ратифицировала решений конгресса.

Континентальный конгресс постановил собираться раз в два года в городе Такубайе (Мексика). Это сильно обеспокоило Боливара. Близость Такубайи к США позволила бы североамериканскому правительству влиять в выгодном для него направлении на испано-американские республики. Конгресс в Панаме, писал Боливар, уподобился греческому безумцу, который с берега пытался управлять плывущим в море кораблем.

Боливар пытался преуменьшить значение панамского фиаско. Он характеризовал конгресс как своего рода театральный трюк. Своим друзьям он говорил: