Изменить стиль страницы

Иосиф Лаврецкий

БОЛИВАР

Боливар i_001.jpg

В ЗАПАДНЫХ ИНДИЯХ РАСТЕТ БЕСПОКОЙСТВО…

Меня увидишь ты! Сей самою рукой,
Которой рабства цепь влачу в неволе злой,
Я знамя вольности развею пред друзьями;
Сражусь с твоими я крылатыми громами…
Н. И. Гнедич. Перуанец к испанцу, 1805

Расстояние между венесуэльским портом Ла-Гуайрой и островом Кюрасао всего лишь несколько десятков миль, но молодому венесуэльскому полковнику Симону Боливару, покинувшему в конце августа 1812 года берега Венесуэлы, казалось, что потребуется целая вечность, чтобы преодолеть его.

Никогда еще время не тянулось так мучительно, как в эти дни, на английской шхуне. Ни грубые шутки капитана, знавшего еще его отца, ни крепкий душистый ямайский ром, которым настойчиво потчевал своего беспокойного пассажира хозяин шхуны, не могли заставить его хоть на мгновение забыть катастрофу, постигшую Венесуэлу, — гибель республики, триумф испанцев и злорадство их вожака, коварного Доминго Монтеверде, падение давнишнего кумира, генералиссимуса Франсиско де Миранды и позорную потерю крепости Пуэрто-Кабельо из-за его, Боливара, собственной беспечности и доверчивости.

Разве можно забыть обо всем этом, тем более что плывешь мимо того же Пуэрто-Кабельо, мимо Коро, откуда Доминго Монтеверде, этот испанский слуга, начал свой поход против свободолюбивого Каракаса? Разве уважающий себя кабальеро может после всего происшедшего думать о чем-либо другом, как не о смерти, которая смоет позор поражения? Теперь у патриотов Венесуэлы есть только одна цель в жизни, одна-единственная мечта — вновь разгромить испанцев, вновь завоевать независимость, возродить республику, доказать всему миру, что венесуэльцы не рабы, а герои, способные на грандиозные подвиги. Они завоюют свободу не только себе, но и всем народам Испанской Америки. Они освободят даже саму Испанию, испанский народ от королевского деспотизма. Для этого Боливар будет продолжать борьбу за свободу Венесуэлы, сражаться, сражаться и еще раз сражаться против испанских легионов, против всех этих монтеверде и прочих слуг деспотизма до последней капли крови, до полной и окончательной победы.

Постигшая Венесуэлу катастрофа многому научит патриотов, она очистит их ряды от трусов и предателей, она сплотит борцов за свободу в могучую когорту, способную преодолеть все трудности, избавит их от излишнего благодушия, научит их быть беспощадными к коварному и жестокому врагу.

Поражения шлифовали военное мастерство и политический талант Вашингтона и его современников — прославленных генералов французской революции. Испить горькую чашу поражений пришлось и Юлию Цезарю, прежде чем тот завоевал мировую славу. Что из того, что сейчас он, Симон Боливар, всего лишь лишенный родины и состояния беглец, зато он знает, что посвятил свою жизнь правому делу, которое победит, как победила революция в английских колониях, как победила французская революция…

Ах, черт возьми, как медленно ползет эта английская посудина по Карибскому морю… Поскорее бы добраться до Кюрасао, а оттуда в Новую Гранаду, где все еще реет знамя американской свободы. Капитан — опытный морской волк — знает, почему не находит себе места молодой каракасец, почему глаза его горят лихорадочным блеском, почему он так рассеян и не способен отдать должное крепкому и душистому ямайскому рому.

Когда же началось все это, когда он впервые задумался над судьбами своей родины и решил посвятить себя борьбе за ее свободу?

Случилось ли это в Каракасе, где азбуке его учил Симон Родригес, врожденный бунтарь и конспиратор, мечтавший гильотинировать всех коронованных особ Европы, или в Мадриде, когда он, юный креол, понял, как прогнила испанская монархия, а может быть, это произошло в Париже, на площади Бастилии, под победные крики санкюлотов, разрушавших твердыню тирании? Или в Риме, где он воочию увидел, как погряз в мирской суете тот, который именовал себя наместником бога на земле? Или это свершилось тогда, когда он впервые услышал легендарное имя своего знаменитого соотечественника Франсиско де Миранды, первым бросившего вызов испанскому деспотизму? А может быть, причины того, что он стал сражаться за свободу своей родины, лежат еще глубже и они не столько в нем самом, сколько в атмосфере возмущения и негодования испанским господством, в которой он рос и мужал в Каракасе?

Боливар не может оторвать взгляда от чернеющей вдали кромки его родной земли. Вновь и вновь мысленно возвращаясь в Каракас, он вспоминает далекое прошлое и события вчерашнего дня, сравнивает и сопоставляет их, стремясь найти разумный ответ на мучающие его вопросы.

После смерти брата (он погиб в морской катастрофе после начала освободительного движения) у этого рано осиротевшего и овдовевшего молодого креола нет другой любви, кроме его родины, Венесуэлы. Но как трудна и мучительна эта любовь, сколько сил и мужества она требует от него…

***

Гигантское сердце размером в миллион квадратных километров, верх которого омывается океаном, а острие упирается в девственные леса, где в таинственной чащобе переплетаются истоки двух великих американских рек — Амазонки и Ориноко, — это и есть Венесуэла. На ее западной границе вздымаются к небу горные хребты Анд. На севере от дельты Ориноко Анды спускаются к самому побережыо. Поблизости, обтекаемый изумрудными водами Карибского моря, расположен почти безводный остров Маргарита, населенный мужественными и суровыми людьми.

Сквозь горные расщелины реки пробиваются на север к океану. Здесь, утопая в бурной тропической растительности, раскинулись живописные портовые городки. Один из них — Коро, где в 1806 году высадился с отрядом добровольцев бесстрашный Франсиско де Миранда, полный решимости завоевать Венесуэле независимость. Дальше на востоке большое ущелье, заросшее зеленью и орошаемое ручьями, воды которых стекают в уединенную гавань Пуэрто-Кабельо. Тут испанцы построили мощную крепость. Невдалеке порт Ла-Гуайра — морские ворота столицы Венесуэлы Каракаса, а позади притулился степной городок Окумаре-дель-Туй. На западе и на юге вплоть до серебристой ленты Ориноко протянулись необозримые венесуэльские степи — льяносы, где пасутся огромные стада рогатого скота и табуны полудиких лошадей.

На полпути между лагуной Маракайбо и островом Маргарита, прячась среди прибрежных гор, лежат долины Каракаса, Арагуа и Эль-Туй. В этих местах склоны холмов покрыты зеленью, высокогорный воздух смягчает тропическую жару и охлаждает ночи; ручьи, незамерзающие зимой и не пересыхающие летом, заросшие бамбуком, мимозой и горьким дикорастущим сахарным тростником — капья амарга, текут очень медленно. Этим райским уголком владели венесуэльские помещики — мантуанцы[1], тут раскинулись их богатейшие поместья, на которых трудятся сотни рабов, выращивая кофе, индиго, какао, табак, сахар и самые разнообразные фрукты. Все это направляется в Ла-Гуайру, где грузится на корабли, идущие в далекую Испанию.

А из-за океана доставляют в Венесуэлу вино, оливковое масло, парчу, дамасские и толедские клинки, клавикорды, картины, книги, зеркала, посуду, обувь…

***

«Светлейшие, высочайшие и всемогущие владыки наши государи! — так начинал Христофор Колумб доклад королю Фердинанду и королеве Изабелле о своем третьем путешествии по Морю-океану, совершенному в 1498 году. — На сей раз я открыл большой остров, который назвал Тринидад в честь святой Троицы, нашей покровительницы. А рядом с этим островом новые, прекраснейшие густонаселенные земли.

вернуться

1

Так называли в Венесуэле местных аристократов-креолов, жены и дочери которых имели привилегию носить мантилью.