Начали ужинать. Хачик вёл себя церемонно, даже картинно. Он, оказывается, работал в г. Грозном на такси. Я решил, что отдам ему деньги только утром. Он обошёл стаканом с водкой всех и только после этого предложил мне, но я привык в жизни ко всему и меня мало, чем удивишь.

После ужина расположились ко сну.

16. I. 1995 г. Проснулись утром, Хачик хотел ещё остаться здесь, но администратор сказал, что нельзя: будет новая партия беженцев вечером. Все стали собираться на вокзал в миграционную службу, а я взял бритву и прочее и пошёл на вокзал в платный туалет, где побрился и умылся. Когда я пришёл в вагон, там уже никого не было — все ушли, в том числе и Хачик с женой. Меня это немного удивило. Деньги перед этим я ему отдал, сказав, что с вечера деньги не отдают.

Ну что ж, надо и мне идти. Собрал вещи, заодно переоделся и пошёл на вокзал. Там выяснил, что надо идти в горисполком, в миграционную службу. Узнав, где это находится, пошёл пешком, перекинув через плечо поклажу.

Подхожу к горисполкому, там толпятся люди. Меня сразу узнают и встречают возгласами. Здесь оказалось много знакомых. Расспрашивал я. Расспрашивали меня. Некоторые здесь специально приходят, узнать о родственниках, которые остались в городе. Долго беседую с Иваном, мы вместе с ним работали в полевой партии и имеем общих знакомых. Он расспрашивает меня о Николае. Я о нём ничего не знаю. Последний раз встречал на Ленинской возле девятиэтажки с «Богатырём». Он был выпившим и меня буквально затащил в кафе на углу, выпить по 100 грамм. Ста граммами не ограничилось, пришлось выпить целый стакан и при расставании Коля дал мне ещё 1000 рублей. Я отказывался, но куда там! Он всунул мне их просто в карман.

Здесь был и Хачик (возле горисполкома). Я оставил свои вещи возле его вещей, и мы вместе с ним пошли на базар. Иван отказался. Дошли до магазина, Хачик стал говорить: «Давай не пойдём на базар». И мы зашли в магазин. Я купил «Пепси» две бутылки, одну себе, одну — Хачику. Здесь же выпили и вернулись в горисполком. Я пошёл в очередь, где стояла жена Хачика, а он остался сидеть возле вещей. Постояв в очереди, чтобы меня запомнили, а они, как после выяснилось, мне очередь не заняли, я спустился с Иваном вниз поболтать. Хачик сидел на какой-то конструкции и давился оставшейся со вчерашнего ужина печенью. Иван заметил: «Смотри, как твой друг проголодался!» На что я ответил: «Ничего особенного, пусть ест, все голодные».

Тут следует остановиться на очереди. Толпа была внушительная, а мы стояли почти в конце. Постоянно лезли без очереди. Шум, галдёж, ругань в забитом людьми коридоре, пробиться через который в сторону двери было трудно. Люди шли к двери, другие от двери — в результате пробка и постоянные причины для скандалов из-за толчеи.

Между стояниями в очереди я постоянно разговаривал то с одним, то с другим. У одного мужчины дети остались в Грозном у тёщи на посёлке Мичурина, а он интересовался как там. Перед этим он ко мне подошёл и поздоровался как к знакомому, и мне он показался знакомым, но при более близком знакомстве мы выяснили то, что близко знакомы мы никогда не были. Может быть просто жили в Грозном и где-то пересекались наши пути. Здесь многие ко мне обращались предполагая, что я живу в их районе. Одна чеченка спрашивала: не живу ли я на Бароновке. Она меня тоже где-то видела.

У меня начал болеть живот, и эти боли присоединились к болям в пояснице. Ко мне в это время подошёл мужчина (он живёт и его мать в доме возле АТС на тройку), но у меня так разболелось, что я не смог с ним беседовать и очень об этом жалею, что хотя бы в двух словах его успокоить, но я взял вещи и ушёл на вокзал, чтобы сдать их в камеру хранения и где-нибудь найти молока, чтобы хоть как-то убить боль. Да и что я мог рассказать, когда я дальше подъезда N1 никуда не ходил, но всё же…

В камеру (автоматическую) положил вещи за 2000 рублей и пошёл назад. Зашёл в магазин, здесь молочных продуктов нет. Пошёл на второй этаж, нашёл кафе, зашёл, здесь сидела девица с двумя мужиками и попивали, наслаждаясь музыкой и тихой обстановкой. Спрашиваю:

— Молоко есть?

Мне буфетчица отвечает:

— Не бывает.

Ловлю на себе косые взгляды с ухмылочкой. Выхожу. Иду. Продают мандарины. Подхожу и говорю:

— Продай один мандарин.

Продавец мнётся, соображая, потом добавляет ещё два и говорит:

— Сто рублей.

Я отдаю, подхожу к урне, чищу, ем — не вкусно, но всё же… Надо найти молоко. Иду в сторону базара. Это уже за горисполкомом, но чувствую усталость, да и что-то гвоздь колет палец в туфле. Я в Грозном ремонтировал и для крепости в носок вбил несколько гвоздей. К тому же просто устал и поворачиваю назад не доходя до базара. Подхожу к киоску и покупаю за 1000 рублей эскимо. Выхожу, сажусь на лавочку и съедаю в надежде, что боль поутихнет. Сижу, отдыхаю, но надо идти. Прихожу и становлюсь в очередь. Надо стоять, а то время от времени возникают споры типа «стоял-не стоял».

Нашу очередь развернули, и мы оказались снова в хвосте, т. к. те, что стояли без очереди оказались у дверей первыми, но говорят, что сегодня примут всех, а то назавтра ожидается большая группа новых беженцев.

Здесь же стоят несколько чеченок, но очередь воспринимает их враждебно, что чувствуется по редким репликам. Они рассуждают о Дудаеве, но я их не слушаю. Подходят трое молодых чеченцев. Возникает небольшой спор. Они, ругнувшись и проклиная, уходят.

Очередь медленно, но всё же движется. Уже нахожусь близко. Всё время спор: стоял-не стоял.

— Я же за Вами лично занимала, — говорит женщина жене Хачика.

— Нет, за мной мужчина.

Она показывает на меня. Женщину убеждают встать за мной. Она недовольно, но молча соглашается.

Возвращаются чеченцы и начинают говорить, что у них тоже разбомбило дома и на то воля Аллаха, а от людей ничего не зависит. С ними никто в спор не вступает.

Здесь же предлагают выступить по телевидению. Женщина, стоящая рядом, говорит, что вряд ли сможет выступить, так как не сможет сдержать рыданий. Я тоже представил себя в этом положении и, наверное, тоже не смог бы выступить из-за подступающего к горлу комка.

Наконец, захожу в дверь. За столом, за который сел, двое смотрят мои документы, заполняют какой-то лист. Я говорю, что живу с дочкой. Они говорят, что могут и её включить, но:

— Вас что выручат эти 20,5 тысяч рублей? Мы её по закону не можем включить.

Я не настаивал. На вопрос: вернусь ли я в Грозный, ответил утвердительно. Они мне выписали бумагу на билет до нужной станции через Краснодар, но я подумал, спросил:

— Могу ли я изменить маршрут, потому что на Краснодар поезд ходит только по чётным числам и придётся ждать сутки?

А это уже, как говориться, выше моих сил. Они не стали исправлять, и я, подумав, что решу этот вопрос на вокзале, отошёл к столу, где получали деньги. Здесь же стояла и жена Хачика. Она сказала, что получила талоны на питание. Я спросил:

— Где?

Она показала, и я подошёл к тому столику. Мужчина явно был недоволен, но я встал и сказал, чтобы мне выдали. Получив талон и деньги 20,5 тысяч рублей, вышел, чувствуя после всего этого растерянность. Хачик предложил пойти пообедать, и мы отправились на вокзал, где располагалось кафе, в котором кормили за талоны. Отойдя немного от горисполкома, встретил Валеру, с которым работал. Рассказал ему о положении в Грозном. Рассказывать мне было трудно. Временами из-за спазма и подступавших слёз я терял голос. Он меня успокаивал. Наконец, мы расстались. Мои попутчики ушли, и я один пошёл на вокзал.

Когда я пришёл в кафе, Хачик и его жена уже сидели за столиком. Я встал в очередь за обедом. Супа не хватило и мне предложили поджарку, как более дороге блюдо вместо положенной котлеты с супом. Я взял, попросив ещё стакан чая. Сел за столик, выпил стакан чая, начал есть поджарку, но есть не мог. Решил отложить в кружку. Оставил немного и начал есть. Та же история. Еда «не лезла в рот». Посидел, выпил второй чай. Сложил остатки в кружку и вышел, направившись в кассы вокзала.