Лишенные возможности отстоять свои права по суду, холопы выражали социальный протест путем побегов от своих владельцев. Побеги холопов сопровождались иногда хищениями ими у господ и порчей крепостных документов. Так, в 1485–1490 гг. на суде один из вотчинников — И. А. Носов, которому было предложено подтвердить документами свое право собственности на спорную землю, заявил судье: «Во се, господине, у меня на ту мою землю, дедину и вотчину, были грамоты духовные и купчие деда моего и отца моего, да холоп их, господине, пократчи, да попортил у них печяти»[900].

Крестьяне формально пользовались правом ухода от землевладельцев, но это право было ограничено, как я указывал, введением института старожильства. Примерно с середины XV в. феодальное государство фактически начинает расценивать переход крестьян из одного владения в другое как побег. Такое отношение органов власти к уходам крестьян было в значительной мере вызвано массовым запустением вотчин в период феодальной войны второй четверти XV в., когда обострилась борьба в лагере господствующего класса за землю и за крестьян.

Документы, относящиеся к середине XV в., когда феодальная война уже закончилась, отмечают, что некоторые феодальные владения «опустели», «люди деи из них разошлись по иным местом», и «живущих деи людеи осталося мало». Одну из причин, заставлявших крестьян сниматься с тех мест, где они жили, и уходить, грамоты видят в непосильном податном гнете («…от потугов не по силе»)[901].

Когда в качестве срока легального «отказа» сельского населения от землевладельцев государство стало вводить Юрьев день осенний (26 ноября), крестьяне начали нарушать этот срок и покидать вотчины феодалов в неурочное время. Органы великокняжеской власти (как об этом уже говорилось в другой связи) оказывали содействие землевладельцам в борьбе с крестьянскими выходами, не в Юрьев день. Так, в грамоте Ивана III в Ярославль боярину и наместнику князю И. В. Оболенскому 60-х годов XV в. было сказано, что великий князь «не велел» «отпущати» крестьян, уходящих не в урочное время из сел Троице-Сергиева монастыря и приказал силой возвращать тех, кто не будет слушаться («А хотя хто у них и откажется не о Юрьеве дни, и яз им того вывести велел назад»)[902]. В 1467–1473 гг. от имени великого князя Ивана III была отправлена окружная грамота в Суздаль, в Юрьев и в села и слободы, расположенные в уездах названных городов, с извещением о посылке специально пристава для розыска и возврата крестьян, ушедших из владений Троице-Сергиева монастыря с нарушением правила о Юрьеве дне осеннем («…вышли хрестьяне сее зимы о Зборе»). Княжеская администрация должна была оказывать содействие приставу в поимке крестьян и в водворении их на прежние места жительства («и где пристав мои их наедет… и пристав мои тех их хрестьян монастырьских опять выведет вь их села… да посадит по их старым местом…»)[903].

Итак с середины, примерно, XV в. феодальное право постепенно начинает квалифицировать уходы крестьян от своих землевладельцев как побеги. Крестьянские выходы из феодальных имений все более приобретают характер социального протеста.

Протест зависимого сельского населения вызывало и увеличение феодальных повинностей. Одной из форм классовой борьбы была борьба за фиксированную (на основе старинного вотчинного права) ренту. Так, в 1391 г. крестьяне («сироты») митрополичьего Царевоконстантиновского монастыря жаловались митрополиту Киприану на игумена Ефрема, который произвольно повысил норму оброка и барщины: «наряжает нам, господине, дело не по пошлине, чего, господине, при первых игуменех не бывало; пошлины, господине, у нас емлет, чего иные игумены не имали». По жалобе крестьян митрополитом было произведено расследование, выяснен характер той «пошлины», на которую ссылались «сироты», а затем от имени митрополита Киприана была составлена грамота с перечислением крестьянских повинностей как основа дальнейших взаимоотношений между игуменом Царевоконстантиновского монастыря и сельским населением монастырских вотчин. Уставная грамота митрополита Киприана 1391 г. — документ, порожденный классовой борьбой крестьянства[904].

Середина и конец XV в. — это время, когда борьба крестьян против феодальной эксплуатации приобретает особенно острый характер. С другой стороны, централизация аппарата власти, достигшая уже к этому времени значительных результатов, обеспечивала феодалам средства защиты их привилегий. Окончив в середине XV в. феодальную войну, господствующий класс сплотил свои силы для подавления выступлений крестьян.

В результате развития классовых противоречий в феодальной деревне на почве повышения размеров взимаемой с крестьян феодальной ренты в середине XV в. появилась «рядная» грамота крестьян Робичинской волости с новгородским Юрьевым монастырем, фиксирующая крестьянские повинности. Грамота предусматривала возможность сопротивления крестьян, которые «не почнут… управливатися в тех успах [натуральные повинности хлебом] и в тех пошлинах»[905]. В случае «неуправы» «христьян робичичан» монастырские власти могли рассчитывать («по старым по княжим грамотам и по новгороцким») на содействие со стороны князя и боярского руководства Новгородской феодальной республики. Следовательно, «рядная» по форме грамота представляла собой по существу документ, являвшийся в руках феодалов орудием борьбы с крестьянством.

Для конца XV — начала XVI в. также известны случаи отказов крестьян в связи с увеличением феодальной ренты выполнять повинности в том объеме, в каком этого требовали землевладельцы, Так, например, заслуживает внимания поведение крестьян в вотчинах владимирского Царевоконстантиновского монастыря. Монастырские власти обратились к высшему представителю церковной иерархии — митрополиту Симону с просьбой принудить крестьян, которые «монастырские деи пашут пашни мало», исполнять барщинные работы в увеличенном размере[906].

В вотчинах владимирского Сновидского монастыря в то же время отмечены случаи неповиновения монастырских серебреников духовным феодалам. Серебреники отказывались уплачивать монастырю «ростовое серебро» («…иные де хрестиане ростов не платят»). По распоряжению митрополита Симона в монастырские владения был направлен специальный агент, который должен был произвести «обыск» про «серебрецо церковное на людех» и составить опись должников, «на ком что будет церковнаго серебра»[907].

Крестьяне уклонялись и от выполнения государственных повинностей. Из жалованной грамоты Василия II игумену Троице-Сергиева монастыря Вассиану 1455–1462 гг. (которую я выше привлекал в другой связи) видно, что крестьяне монастырских вотчин, расположенных в Угличском уезде, не желая выполнять по предписанию монастырских властей сторожевую военную службу по охране речных бродов, через которые совершались татарские нападения («не хотя ехати на мою службу, великого князя, к берегу»), перешли в великокняжеские и боярские села. Игумену Вассиану и монастырской братии было предоставлено великим князем право обратного вывода разошедшегося сельского населения («…велел есмь те люди вывести опять назад»). Монастырь получил также разрешение от московского князя не допускать в дальнейшем «отказов» со стороны крестьян, которые в момент выдачи грамоты проживали в монастырских вотчинах: «а которые люди живут в их селех нынеча, и яз, князь великий, тех людей не велел пущати прочь»[908]. Для возвращения крестьян, не пожелавших нести береговую службу и в силу этого покинувших монастырские села, монастырский посельский мог обратиться к угличскому наместнику. Рассмотренный документ интересен тем, что ставит запрещение крестьянских переходов в тесную связь с нежеланием крестьян выполнять повинности, т. е. с проявлением социального протеста.