В процессе освоения пустошей и возобновления на них жилых поселений возникали постоянные споры между черными крестьянами и феодалами (особенно монастырями), пытавшимися присвоить себе вновь заселяемые земли.

В 1485–1490 гг. черные крестьяне Залесской волости Костромского уезда Лаврок Фалелейков и Торопец Степанков сын Панафидина обвинялись в том, что они «поорали… и посеяли» пустошь Кашино, принадлежавшую якобы Троице-Сергиеву монастырю. Крестьяне утверждали, что эту пустошь им дали в надел староста и представители крестьянской общины Залесской волости. Ряд старожильцев подтвердили это показание. И тем не менее крестьяне проиграли дело.

Во время судебного разбирательства, происходившего в 1492–1494 гг. по делу о завладении Троице-Сергиевым монастырем пусто — шами в Мишутинской волости Переяславского уезда, вскрылась картина земельной практики монастырских старцев. Выяснилось, что ряд селищ, которые когда-то представляли собой места поселения великокняжеских черных крестьян, а теперь запустели, монастырские старцы велели пахать своим крестьянам. «Знахари» о рассказывали на суде: «монастырские крестьяне… пашут тех селищ много», «а те селища изстарины великого князя»[490].

XIV и особенно XV века — это время быстрого развития земледельческой культуры не только в результате восстановления хозяйства на пустошах, но и в результате расширения посевных площадей за счет сведения лесов. Многочисленные данные свидетельствуют о том, что леса вырубаются под крестьянские поселения и под пашню. В правых грамотах постоянны такие указания: «…а то, господине, россечен лес Гилевской, что поставил за великого князя Оверкей слоботчик, а называют Дубовицами, а розсекали, господине, тот лес хрестияне гилевские»; «то, господине, с нашей вотчины пришли подели, а х тому болоту». Монастырские власти отдают своим слугам в пользование «пустоши… в лесе» с обязательством их распахать и вернуть «и с хлебом, и з жывотиною»[491].

Монастыри, бояре, князья, привлекая, как было указано выше, крестьян для поселения на запустевших землях, одновременно стремятся использовать их труд для расширения пашни за счет поднятия целины, заведения земледельческого хозяйства на площадях, освобожденных из-под леса. Одним из стимулов, побуждающих крестьян селиться на лесных участках, как и на пустошах, была податная льгота.

Сохранились льготные грамоты 1496–1497 гг., выданные дворскими и десятскими Жабенской черной волости Кашинского уезда черным волостным крестьянам, получающим участки в лесу для разработки. Один крестьянин «порядился» «на лес на старь возле Старьское болото», другой — «на лес на старь на Зеленый остров»; двух крестьян дворский «посадил» «на селище на Матрен — кине». Таким образом, речь идет и о расширении площади пахотных земель путем вырубки лесов и заведения на их месте земледельческого хозяйства, и о восстановлении земледельческой культуры в тех ныне заброшенных местах, где она уже была в прежние времена. Во всех случаях крестьянам предоставляется льгота в податях на 15 лет[492].

К 1499 г. относится льготная грамота, выданная властями Троице-Сергиева монастыря крестьянину Сысою Лукину с детьми. Игумен Васьян «посадил» их «на лесу, на станище» (там, где раньше был стан), «в сутокех» (на месте слияния двух речек) и велел им «лес сечи и дворы ставити и огороды городити и пожни чистите». При этом крестьяне получили на шесть лет податную льготу, по истечении шестилетнего срока они взяли на себя обязательство «потянута со хрестьяны с своею братьею, как и иные хрестьяне дело наше монастырское делают»[493].

На освобожденных от леса местах устраивались новые земледельческие поселения — починки. В одной правой грамоте конца XV в. имеется очень интересное показание черного крестьянина Озарки: «То, господине, лес великого князя Павловского села, а нашего починка, и старец, господине, Никон тот лес посек да и осек, господине, поставил по нашему лесу»[494]. Здесь дано заслуживающее внимания указание на происхождение термина «починок». Выражение «лес такого-то села, а нашего (крестьянского) починка» означает, что крестьянское население села, которому принадлежит лес, проявляет трудовую инициативу («почин») в его освоении под пашню, следствием этой инициативы является то, что в лесу возникает новое поселение (починок).

Вырубка леса под пашню производится и в северо-западных и северных районах. В житии Евфросина псковского говорится, что он, основав монастырь, «нача лес сещи окрест обители и нивы етрадати на гобзования хлебная»[495].

В Новгородских писцовых книгах встречаются названия деревень, указывающие на то, что они возводятся на лесных участках: «деревня на Бору», «Раменье», «Раменье Большое». Имеются прямые указания на то, что возникали новые поселения в лесах («а се посажал Торх починки на нове после писма на лесу на дичи»)[496].

В XV в. один крестьянин получил от старосты Богородицкой церкви в Лявле землю («распаш топорная земля…») с условием на этом участке «сеять, и орать, и парить, и пожни очищать», уплачивая ежегодно празгу (оброк)[497].

При этом в ряде случаев (особенно для центральных районов) при упоминании о сведении лесов речь идет не о подсечном, а о паровом земледелии. Из актов можно извлечь много сведений о посевах на площади, освобожденной от леса, яровых и озимых культур. Крестьяне рассказывают на суде и во время размежевания земель, что они «двор ставили и ярь сеяли, и лес секли»[498]; «лес посекли и ярью посеяли»[499], «рожь и ярь сеяли»[500].

Имеется достаточный материал о распространении трехпольной системы земледелия («да впущена в поле к тем двема деревням деревня Оксеновская»; «то, господине, земля наша монастырская, третье поле Помесского села, а нынечня, господине, на той земле хрестияне великого князя… поставили три деревни, а в деревне по двору»[501] и т. д.). Выше приводились данные о развитии трехполья на пустошах.

Общую картину расчистки лесов под пашню силами монастырских крестьян, получавших от монастырских властей льготные грамоты с освобождением на ряд лет от уплаты податей и заводивших на новом месте хозяйство, рисует судный список из архива Калязина монастыря 1504 г. Монастырский старец Агафон говорил на суде, что крестьяне, жившие в принадлежавших Калязину монастырю в Кашинском уезде «деревнях в старых», из этих «деревенек… лес россекали, и прятали, и косили, и дворы себе на тех местех поставили за монастырь, да и грамоты… льготные на те починки взяли у игумена и у братьи за монастырь…»

На суде была оглашена жалованная грамота Калязину монастырю тверского князя Михаила Борисовича от 1483 г. с предоставлением монастырскому слободчику Кузьме Собине права «копити слободу» в лесу «на стари и на пустошах» (т. е. на участках, как впервые расчищаемых из-под леса, так и бывших уже ранее под пашней и вновь запустевших). Кузьма Собина должен был созывать в слободу крестьян из владений, расположенных в других княжениях или принадлежавших боярам Тверского княжества; ему запрещалось лишь перезывать в слободу крестьян из черных деревень, подведомственных тверскому князю. Вновь поселившиеся в слободе крестьяне получали податную льготу на 20 лет.

Один из крестьян рассказывал на суде, как производилось хозяйственное освоение новых территорий: «сам ся есми…остал на старой деревне», а сына «есми… отпустил на починок жыти…». Следовательно, крестьянская семья отделяет взрослого сына, который основывает новое поселение, становящееся исходным пунктом дальнейшего распространения земледельческой культуры[502].