Какое-то время девушка сидела молча, как будто обдумывала все детали только что услышанного, чтобы удостовериться, что она правильно поняла собеседника! Сара выглядела сейчас совсем девочкой. Выражение ее лица было каким-то бесхитростным, а взгляд — непорочным. Да, сейчас это были самые подходящие слова для нее. Она казалась такой молодой, свежей и чистой, несмотря на репутацию ее друзей, красочно описанную на страницах светской хроники.

— Для вас это имеет какое-то значение? — спросил он.

— Значение, — повторила Сара его последнее слово. — Да, имеет значение, потому что это гнусная ложь. Значит, он все представил так, как будто второй меч был украден, поэтому он… — Она замолчала.

Мэнеринг напомнил себе, что он только что видел выражение чистоты, непорочности и честности на лице Сары. Но не обманывают ли его? Не позволяет ли он себя дурачить? Лона, которая после смерти Августа Джена считается величайшим портретистом Англии, посмеялась бы над ним: «Невинный взгляд может скрывать Далилу, дорогой. Неужели ты еще недостаточно пожил на свете, чтобы не знать этого?»

Никто не понимал лица людей лучше, чем Лона: она умела видеть душу человека и переносить ее на холст. Были такие люди, портреты которых она отказывалась писать, потому что на холсте вся их подноготная вышла бы наружу под магическим прикосновением ее кисти, а это вряд ли могло им понравиться. Что Лона сказала бы о Саре Джентиан?

— Вы думаете, ваш дядя притворяется, что меч был украден? — спросил Мэнеринг.

Она кивнула в ответ.

— А зачем, по-вашему, он сделал это?

Сара ничего не ответила.

— Я не скрыл от вас ничего, что узнал от лорда Джентиана, и вы должны, по крайней мере, сказать, что обо всем этом думаете, — сказал Мэнеринг, как будто взывая к детскому понятию о чести. — Почему он притворяется, что меч украден?

— Чтобы скрыть тот факт, что он продал его, но не хочет, чтобы остальные члены семьи узнали об этом, — наконец ответила она. — Теперь вы понимаете?

Понимать — одно, а верить — совсем другое. Мэнеринг пока никак не мог заставить себя поверить, что Сара говорит чистую правду, хотя она казалась такой правдивой. Дело даже не в том, как она это сказала, а в той перемене, которая в ней вдруг произошла. Она была еще более взволнована, чем раньше. Ему показалось, что в ее взгляде появился страх. Сара взглянула на меч, сверкающий всеми красками радуги и такой прекрасный даже в окружающей его тени, и облизнула губы. Да, Мэнеринг был точно уверен, что она чего-то страшно боится. Девушка посмотрела на него, но ничего не сказала.

— Сара, — обратился к ней Мэнеринг, — я не думаю, что это возможно.

Казалось, она даже не обратила внимания, что он назвал ее по имени.

— Вы так думаете?

— Это не имеет смысла потому, что ваш дядя очень состоятельный человек.

— Вы в этом уверены?

Произнесла она это тихим бесцветным голосом, и он более чем когда-либо почувствовал, как эта история напугала ее, но пока никак не мог понять, почему. Мэнеринг опять вспомнил недавний телефонный звонок и голос мужчины, который настаивал, чтобы он не делал того, о чем его будет просить девушка, и что речь здесь идет о жизни и смерти.

— Вы и сами прекрасно знаете, что это так, — коротко возразил Мэнеринг.

Она вяло взглянула на него.

— Я знаю, что все о нем так думают.

— А вы можете доказать, что это не так на самом деле? — потребовал Мэнеринг. — Послушайте, Сара, я могу прямо сейчас позвонить десятку различных людей и спросить их, поверят ли они лорду Джентиану на слово любую сумму денег, и уверен, что каждый из них, не колеблясь, предоставит ему неограниченный кредит. В Лондоне вы не сможете иметь такую репутацию, если не являетесь в действительности очень богатым человеком. Имя, титул, традиции, прошлое в этом мире не имеют значения. Вашего дядю все знают как одного из самых богатых людей в этой стране. Если вы обратитесь в «Semerset»,[3] то можете удостовериться в том, какой собственностью он обладает, а изучив рост цен на землю в Лондоне за последние двадцать лет, вы сможете судить, сколько стоит сегодня его лондонское поместье. Не говорите мне, тем более кому бы то ни было за пределами этой комнаты, что ваш дядя не является состоятельным человеком. Не выдвигайте даже предположения, что он украл меч или что-либо еще. Потому что, если вы будете высказывать такие предположения и они распространяться, вас обвинят в клевете.

Поскольку девушка молчала, то Мэнеринг продолжил дальше:

— А если эта клевета дойдет до вашего дяди, то он будет иметь право подать на вас в суд. И вам придется доказывать вашу правоту, в противном случае вы сами предстанете перед судом. Вы понимаете меня?

Слушая Мэнеринга, Сара неотрывно смотрела ему прямо в глаза. И он опять почувствовал, что девушка напугана всей этой историей с ее дядей, однако при этом не был уверен, поняла ли она что-либо из того, что было им сказано.

Сара казалась одновременно очень юной и старой, полной жизни и мертвенной.

— Да, — наконец проговорила она. — Я поняла. Вы ничего не скажете моему дяде о том, что я тут о нем наговорила.

— Нет, не скажу.

— Спасибо, м-р Мэнеринг. Боюсь, что наболтала лишнего. Но меня это все так волнует. — Она оставалась неподвижной. — Я думаю, что он украл второй меч, а также то, что он находится в серьезном финансовом затруднении. Если это не так, тогда почему он украл…

Она замолчала.

— Сара, — спросил Мэнеринг, — где вы жили последние несколько лет?

— Простите, не поняла.

— Я спрашиваю, где вы жили в последние несколько лет?

— Иногда в Лондоне. Была во Франции, в Швейцарии, а в чем дело?

— Вы себя ведете так, что можно подумать, будто вы все это время прожили в монастыре.

Она вдруг взорвалась неожиданным хохотом. Голова ее откинулась назад, а рот широко раскрылся, и Мэнеринг еще раз отметил про себя, какие у нее красные манящие губы. Ее смех как бы говорил, насколько нелепым было предположение Мэнеринга относительно монастыря.

— Уверяю вас, вы ошибаетесь! Я все это время проводила с друзьями, вела такую жизнь, которая, по мнению моего дяди, похожа на жизнь беспутной бабочки. Он думает, что если человек молод, то обязательно должен быть невоздержанным и распущенным, и что только старые люди умны и мудры.

Поскольку Мэнеринг ничего не возразил ей, то она продолжала:

— Я делала то, что все называют новым вариантом модных ранее занятий — охоты и рыбной ловли. Я летала на самолетах, водила машину и каталась на лыжах. — Она проговорила все это с явным вызовом в голосе.

— Конечно, в самом избранном обществе?

— В обществе, которое называется избранным в отделе светской хроники. Вам и так это прекрасно известно, вы же читаете газеты, не правда ли?

— Я не принимаю на веру все, что пишут в газетах, — ответил Мэнеринг сухо. — И несмотря ни на что, вы совершенно ничего не знаете о сравнительной стоимости. Ваш дядя получил в наследство четыре миллиона фунтов, которые сегодня составляют около двадцати миллионов. Стоимость же меча Великого Могола — всего сто тысяч фунтов, потому что на нем много мелких камней, а некоторые из них полудрагоценные. Правда, если продавать сразу два меча, то за это можно получить в два раза больше. Поэтому вряд ли деньги, которые можно выручить от продажи одного меча, имеют большое значение для человека, чье состояние исчисляется в миллионах.

Сара бросила на Мэнеринга вызывающий взгляд.

— Для скупого и пенни имеет большое значение, — проговорила она. — Меч принадлежит семье, а не ему.

— И вы можете официально доказать это?

— О, официально! Я думаю, он притворился, что меч был украден, а сам продал его. Хотя и не имел никакого морального права на это. Джентиан решительно двинулась к двери, как будто хотела дойти до нее раньше Мэнеринга. В дверях она обернулась и посмотрела на него с осуждением.

— Ведь это вы продали для него первый меч, точно так же, как вы собираетесь продать и этот, разве не так?