Прищурив глаз, она смотрела на него сквозь лист.

— Поднимайся с земли, простудишься. — Он подал ей руку.

9

Сверяясь с корявыми синими цифрами у себя на предплечье, я спустилась по ступенькам и — о чудо! — попала в холл «Замка». Мягкие кожаные кресла, разлапистое растение с резными листьями (как его — монстрелла? монстерия?), два удивительно схожих между собой охранника в черных пиджаках. Виднеющийся сквозь стеклянные двери осенний день и автострада с быстрыми грязными автомобилями. Я вышла в ветер и моросящий дождь. Надвинув на глаза капюшон и сунув руки в карманы, двинулась к остановке, где не было ни души, только воздетый навстречу дождю синий флажок с номерами автобусов. Осторожно потрогала языком больной зуб. Заныло. Чтобы отвлечься, я стала рассматривать припаркованные у «Замка» машины, прикидывая, какую из них я хотела бы в личное пользование. У всех были хищные носы и раскосые фары, они стояли, припав к земле, точно сдерживаясь, скорость дремала в них, в любую секунду готовая проснуться. Но вот подкатила новенькая, из тех, что встречаются крайне редко — неторопливая, круглоглазая и добродушная, — и я мысленно остановила свой выбор на ней.

Пока я любовалась нетипичным автомобильным явлением, из машины выбрался мужчина, обежал вокруг и открыл дверцу перед дамой.

Фигуры их были смутны из-за дождя и расстояния, но я едва не подпрыгнула на месте — непокрытые волосы дамы полыхнули знакомым цветом. Она припала к плечу своего спутника, и они медленно пошли к подъезду «Замка», выражая крайнюю степень расслабленности и счастья.

Джайв висела на Саньке, как давеча в «Олимпийском» — на Серафиме, а уж Санек…

— Да он влюблен! — вслух сказала я. — Причем серьезно. Симма тассе!

Собраться, сказала я себе, собраться и думать. Джайв добралась до «Замка». В то время как «вольный мастер» шестого ранга велел мне держаться от «Замка» подальше — либо в силу моей бесполезности в борьбе с мировым злом, либо в силу своей заинтересованности в том, чтобы Джайв никто не мешал. Вообще-то он выглядел достаточно открытым и искренним, но ведь я могу ошибаться… Какой сложной, однако, стала в одночасье жизнь — короли, даймоны, клубы, центры, закладки…

Подъехал автобус, распахнул двери. Я медлила. Водитель попался на редкость терпеливый. «Да езжай уже!» — раздраженно думала я, боясь, что сейчас не выдержу, зайду, сяду на любимое мое место для пассажиров с детьми и сбегу отсюда куда глаза глядят. Он уехал, я постояла еще немного и решительным шагом направилась обратно.

Санек полулежал в одном из кожаных кресел под монстреллой-монстерией и, откинув голову, созерцал потолок. Джайв нигде не было видно.

— Привет, — сказала я.

— Ирка! — оживился он. — Какими судьбами?

— Я в ресторан…

— О-о!

— У меня там знакомый паренек работает, у меня к нему дело.

— Понятненько. А мы тут селимся. Медовый месяц, блин. Торопишься?

— В общем-то нет.

— Я тебя искал, домой тебе звонил — не застал. Разговорчик у меня к тебе есть небольшой, небольшое такое предложеньице… Ты вообще как? Да ты присаживайся, присаживайся.

— Вообще — нормально.

Затем Санек поинтересовался, каковы мои «творческие узбеки», и я ощутила себя тевтонцем, под которым вот-вот проломится чудской лед.

— По-разному, — уклончиво ответила я.

— Я так и думал. Предложение вот какое. Ты человек медлительный, основательный. И то, что книжку ты делаешь неторопливо, — это хорошо, с одной стороны. Удалиться в таежный тупик, там в одиночестве медитировать над текстами — это хорошо. Но время-то идет. Тик-так. Лет через пять, когда ты созреешь… может, и смысла-то в этом уже никакого не будет. Да и вообще, где мы все будем лет через пять? Так вот предложение мое: придумывать вместе. Ты берешь на себя романтику, я — правду жизни. Не-не, вдвоем мы писать не будем. Я говорю — придумывать. Буду подкидывать тебе идеи, сюжетцы разные. Чтоб ты не закисла. А?

— Ты же в Москву уезжаешь.

— Ну не сию минуту. У Любоньки моей здесь дела еще. А уеду — так электронная почта же есть, телефон. Цивилизация! Представь, придумываем мы твою страну — у тебя же там страна? — Ирканию. Ты ведь Ирка — значит Ирканией будет называться страна твоя… Чего куксишься, не нравится?

— У меня там много стран, и все уже как-то называются.

— Ну придумаем еще одну! Это же зашибись название — Иркания.

— Где-то я такое уже слышала… или читала. Кажется, у Итало Кальвино.

— Ну хрен с ним, не Иркания тогда.

— Надо подумать.

— Знакомая картина. Человек говорит «надо подумать», уходит и думает. Думает, думает, думает. А время — тик-так.

— Что это ты так заботишься о моем времени?

— Честно говоря, Ирка, — он приблизил ко мне лицо, — Любонька моя сказала, что может устроить так, что гонорарище нам отвалят… ну, скажем, очень хороший. Сейчас такие вещи, что она у тебя прочитала, котируются. Ну востребованы. Чем быстрее мы вещь сдадим, тем больше денег получим.

Он шептал еще что-то невразумительное и неубедительное, и, чтобы остановить его, я спросила издевательски:

— А предоплату она тебе не обещала?

На это Санек, нимало не смутясь, ответил, что аванс он уже взял. Аванс пока неофициальный — эти деньги (из какого-то для таких случаев предусмотренного фонда) Любонька предложила в качестве стимула, и затем еще, чтобы в процессе творчества у авторов не возникала потребность зарабатывать хлеб насущный, отвлекаясь тем самым от процесса.

— Чего? Ты, Ярилло, получил предоплату за мой роман?

— Так не присвоил же! — обиделся он. — Есть же разница! Я о чем тебе и говорю — у нас все вдвоем складывается. И в организационном плане, и в творческом. Любонька правду сказала — тебе надо меня держаться. Я возьму себе двадцать процентов. А остальное тебе отдам вот прямо сейчас.

Ярилло, порывшись во внутреннем кармане, достал некоторое количество тысячных бумажек. Довольно большое количество, надо сказать.

— Любонька, — повторила я.

— Она умница.

— Угу.

— Ну, значит, договорились.

— Нет, Санек. Я, честно говоря, не представляю, как мы будем соавторствовать.

— Представлять — не надо! — Санек начал злиться. — Делать надо, делать, Ирка, а не дурью маяться! Вот, к примеру, свихнувшийся барон. Зачем ему свихиваться? Ты сама потом поймешь, что ценного персонажа угробила, мог бы пригодиться еще. Начнешь переделывать. Время — тик-так.

Я встала:

— Пойду я, Санек.

— Не понял, ты что, отказываешься? — закричал он мне вслед.

Я не оборачиваясь, махнула рукой, как Лайза Минелли в финале фильма «Кабаре».

— Она еще выеживается! — заорал Санек. — Идиотка! Я в последний раз тебе помощь предлагал, слышишь? Ты еще просить меня будешь! Только я уже запомнил, кто ты! И кто я!

Дальнейшие слова были настолько несовместимы как с самим Яриллом, так и с нашими с ним отношениями, что мне показалось, будто позади меня бесится и рычит уже не Санек, а кто-то другой. Ускорив шаг, я всем телом налегла на отдраенную до невидимости стеклянную створку двери и, уже не стесняясь, со всех ног побежала к остановке, куда подкатывал, разбрызгивая коричневую жирную воду, «Икарус». Я влезла в его пропахшее выхлопами нутро, сунула деньги кондуктору и, тяжело дыша, плюхнулась на место для пассажиров с детьми.

«Желтая мечта» дребезжала всеми своими плохо пригнанными частями, несколько пассажиров сонно покачивались, глядя пустыми взорами на ракиты, болотца и донельзя нелепые в таком пейзаже рекламные щиты.

Нет, дело было даже не в том, что Санек предлагал мне сыр в мышеловке. Предлагая его, он выказал поразительную осведомленность. Никакого сумасшедшего барона в сафьяновой книжке не было. Пока не было. Я только-только придумала его и намеревалась написать о нем сегодня или завтра. Поскольку Санька было трудно заподозрить в телепатических способностях, оставалось то, что про барона ему рассказала Любонька-Джайв. Рассказала так, как будто вычитала о нем в моей записнушке… Хотя на самом деле она его видела. И, возможно, знакома с ним лично.