Представление о «дикости» славян не было вызвано углубленным изучением древности; его поддерживало упрямое желание, чтобы так было, питаемое в ученых немцах чувством превосходства западного человека над восточным, чувством презрения германца к славянину. Уже двести лет тому назад известно было о стародавней поре многое, что могло бы разрушить такие представления; уже знали о торговых путях, пролегавших по России VIII века из внутренней Азии к Балтийскому морю и через Пермский край - к морю Северному... Но Шлёцер признал это известие ненаучным и «чудовищным»[201]. Он сомневался даже в подлинности договоров Руси с греками, потому что они опровергали его утверждение о позднем начале русской исторической жизни. Он сомневался и в подлинности «Слова о полку Игореве», потому что такая поэзия могла расцвести лишь после долгого периода культурной жизни[202]. Некоторые русские ученые, современники Шлёцера, в том числе Ломоносов, указывали не раз, что веские основания заставляют признать стародавность русского племени и русской культуры. Но иноземные исследователи нашей жизни получили нежданную опору в самой летописи. Их взгляды удивительным образом совпали с наивным рассказом древнего летописца о быте славян в какие-то очень отдаленные времена. «А древляне ядаху вся нечисто и брака у них не бываше, но умыкиваху у воды девиця. И радимичи, и витячи, и север один обычай имяху: живяху в лесе якоже всякий зверь»[203]. Начало русской христианской культуры было для «Повести временных лет» началом русской жизни; составитель летописи, в простоте своей, был уверен, что до этого на нашей земле ничего или почти ничего не было; он начинал свою хронику, по выражению Забелина, с пустого места[204].
Мысль о «дикости» или «младенчестве» восточных славян была принята без спора из немецких рук и некоторыми русскими историками, принята вопреки бурному несогласию с нею Ломоносова. Погодин создал на том же воззрении свою фантазию о «норманской культуре» первого периода русской истории, и оно превратилось с тех пор надолго в застывшее, банальное лжезнание и повторялось и русским обывателем, и многими учеными, туземными и иноземными, как общеизвестная непреложная правда. Эту «правду» поддерживают и современные воззрения на славян, как на низшую породу людей, неспособную к высокой культуре («Untermensch»).
Такова предпосылка учения об основании Русского государства норманнами, предпосылка, ограждавшая и эту гипотезу, и ее доказательства от всех нападений. Если критика разоблачала несостоятельность того или другого соображения, доказывающего факт норманского владычества на Руси, - та же сила, сила предвзятого убеждения в дикости доваряжской Скифии, заставляла искать новые данные, утверждающие германское начало в «зарождающейся» культуре наших славян.
Неудивительно поэтому, что сокрушить норманскую теорию не удавалось одной критикой ее доказательств; необходимо было устранить ее предпосылку, т. е. фундамент, поддерживающий ее построение. Но эта задача требовала и требует доныне многих исследований старины, и новые знания, накопляясь, делают очевидным, что Русская равнина до IX века вовсе не была пустым местом.
Возражая на предпосылку норманской теории о некультурности древних славян, Гедеонов характеризует жизнь наших предков перед призванием князей в таких кратких словах: в IX веке «нам известны не отдельные роды, живущие на своих местах без общения и связи, а славяно-русский народ, отличный от прочих славянских народов по наречию, распадающийся на шесть известных племен, имеющий свои города, свое право, свое особое язычество, свою торговлю, свои общие и племенные интересы»[205].
Теперь, когда наука находит все новые пути к темному прошлому народов, мы обладаем уже более или менее достоверными сведениями о судьбах нашего племени задолго до IX века и можем даже «увидеть» воображающим оком жизнь нашей страны в языческие времена.
Множество новых сведений и вновь открываемых памятников убеждают нас в том, что уже в глубокой древности наши предки создавали самобытные нормы общественного устроения и направляли свою жизнь самобытными идеями и поэтическими образами. Духовное пламя уже тогда брезжило в их душах, согревало их повседневность, просветляло ее, и власть этого древнего света не иссякла до наших дней в глубинных, не всегда уловимых, пластах русской души.
Примечания:
196. Учение о норманстве варягов и руси не исчерпывается рассмотренной уже системой доказательств, но те второстепенные соображения, которыми норманисты пытаются ее укрепить, не имеют большого значения: они только дополняют главные доводы и без них лишены даже кажущейся убедительности; они так же случайны, их так же не поддерживают факты, типичные для изучаемой эпохи, их не поддерживают и общие закономерности русской исторической жизни. Так, например, норманисты указывают на древнюю литературу, где норманны иногда назывались русью (у греческих и арабских писателей), а русь - называлась норманнами (у Лиудпранда, западного хроникера X века, которому в качестве посланника приходилось жить в Константинополе). Для объяснения этого явления надо иметь в виду историческую обстановку того времени. Норманны принимали участие в торговых походах руси: вместе с русью они приезжали и на арабский Восток и в Византию, жили на русском подворье, упоминались в договорах, поэтому, нередко, арабы и греки, недостаточно хорошо различавшие северные варварские народности, переносили на норманнов самоё имя Русь. С другой стороны, у некоторых южных писателей слово норманн имело значение не племенное, а географическое - северные люди, что и делало возможным применить его к руси, как народу северному. Срв.: Гедеонов. Варяги и Русь. 506.... 517. «Народные и племенные имена весьма часто перемешиваются даже у лучших и более осведомленных писателей» (Успенский История Византийской империи. Том первый. Часть I. 393).
197. Schlotzer. Нестор. II. 26.
198. Куник. Die Berufung der schwedischen Rodsen durch die Finnen und Slawen. Пред. XVII-XIX.
199. Schlotzer. Нестор. I. 298.
200. Там же. 34-35.
201. Там же. II. 281.
202. Полное собрание русских летописей. Лавр. I. 4-5.
203. Schlotzer. Нестор. II. 277-278.
204. Забелин. История русской жизни с древнейших времен. I.VIII. 58.
205. Гедеонов. Варяги и Русь. 107.
Глава одиннадцатая. Славяне на русской равнине
Трудно в кратких словах рассказать о многовековой жизни русского народа, но и немногие существенные явления этой жизни способны обнаружить ма- лоценность тех общих суждений о нашей древности, на которых утверждалось неблаголепное здание норманского учения. К таким явлениям, рожденным в глубине веков, можно отнести земледельческий труд, процветавший в славянской земле, и неудержимое развитие городства. Древний город был опорой для славянской колонизации, он же воспитывал государственное сознание у наших предков и создавал бродило для их культурного роста.
Уже за несколько тысяч лет до P. X. на берегах среднего Днепра жили оседлые племена земледельцев. Раскопки в Киеве (на Подоле) и в его окрестностях[206] обнаружили остатки селений, построенных древними обитателями
Киевского края: группы землянок, круглых и четырехугольных; их стенки из кольев и прутьев, несколько возвышавшиеся над уровнем земли, промазывались выжженной глиной с примесью щебня, камней и мякины, а для покрытия землянки ее хозяева брали хворост и дерн. В яме, вырытой посреди жилища, у ее стенки сооружался или круглый очаг, или сводчатая печь, напоминающая нашу «русскую печку», и над нею - выходное отверстие для дыма. В каждой землянке сохранились щитки черепахи, покровителя домашнего очага; по разумению первобытного человека, речная черепаха, одаренная долголетием, была носителем особой сверхземной силы и оберегала ту семью, которая ее кормила; люди религиозно чтили ее и поклонялись в ней воде как таинственной силе жизни[207].