Елизавете Исаакиевне очень не хотелось отпускать мужа в поездку. С таким трудом удалось поставить его на ноги, а он после тяжелой болезни снова собирается бродить по болотам, спать на холодных камнях... После своего неудавшегося опыта полевой работы Елизавета Исаакиевна считала экспедиционную жизнь сплошным мучением. Как хорошо и уютно, когда Владимир Афанасьевич дома! Правда, он и тут себя не бережет, засиживается до поздней ночи. Но здесь она все же имеет возможность как-то регулировать его режим. Может, наконец, помогать ему.

Ее четким красивым почерком были переписаны многие страницы работ Обручева.

1914 год принес горе. Умер Дмитрий Александрович Клеменц, скончался и знаменитый ученый Эдуард Зюсс. Больно поразила эта смерть Обручева. Его товарищ Богданович написал некролог, а Владимир Афанасьевич, зная, что никогда не забудет Зюсса, дал себе слово непременно написать о нем книгу. Эта смерть окончательно утвердила Обручева в намерении ехать на Алтай. Теория Зюсса должна быть проверена.

Отец и сын Обручевы приехали в Томск з середине мая и остановились у Гудкова. Приятно было снова ходить по улицам города, ставшего родным, узнавать институтские новости, встречать знакомые лица.

Владимир Афанасьевич интересовался судьбой не только своих учеников, но и всей известной ему томской молодежи. Ему рассказали, что Борис Велин хорошо работает на Анжеро-Судженскнх копях, получая половинное жалованье. Молодая жена с ним, преподает в школе. Задорная Оленька Кирнес вышла замуж за высокого юриста Викилинского, а маленький медик Элиашберг, тот, что самоотверженно перевязывал раненых в горящем доме Сибирской железной дороги, давно стал врачом. Где сейчас молодой чертежник Костриков, Обручеву узнать не удалось. Россия велика... В каком-нибудь городе или селе делает свое дело сильный молодой борец за народное счастье.

Из Томска вместе с Гудковым выехали пароходом. Шли медленно, пароход тянул огромную баржу. Обручев разглядывал места, где не смог побывать, живя в Томске, слишком трудно было до них добираться. А посмотреть их стоило. На крутом правом берегу Томи видны были глубоко врезанные долины рек, скалы палеозойских известняков и сланцев. Жаль, что нельзя походить по ним...

Сожалея об этом, он улыбался про себя. Сколько уже скопилось в памяти уголков природы, которые он не мог подробно осмотреть, хоть и был близко! Конечно, и эти палеозойские отложения будут мучить его, и неожиданно ночью вдруг уколет мысль: «Эх, а те сланцы и песчаники на Томи!.. Так и не добрался до них!»

На руднике Тельбес, где Гудков работал, он с гордостью показывал своему учителю шурфы и глубокие канавы. Там виднелась то почти черная руда — магнитный железняк, то адамелит — изверженная порода темно-зеленого цвета, содержащая железняк.

Владимир Афанасьевич пересмотрел все коллекции, собранные Гудковым и его группой, совершил несколько экскурсий по окрестностям. Кругом было много штоков — цельных рудных тел. Для работы большого металлургического завода, который здесь собирались ставить, нужны были все эти месторождения. Каждое в отдельности рудой было небогато.

Гудков остался на руднике, а Обручевы поплыли по реке Тельбес в узкой, выдолбленной из дерева лодке — бате, и Обручев вспоминал свое путешествие в такой же лодке по реке Хилку. Давно, давно это было! В тысяча восемьсот девяносто шестом... Тогда приходилось все время быть начеку, переправляясь через быстрины, следить за выходами пород на берегу, осматривать их, приставать к берегу, сверять путь по компасу, заносить на карту извилины реки. «А теперь, — писал Обручев впоследствии, — я плыл беззаботно, любуясь видами берегов, скалами разного вида и цвета, зеленью кустов и деревьев».

Бат, легко скользя по воде, вошел в реку Мундыбаш, а потом в Кондому. Кончилась эта приятная поездка возле деревни Кузодеевой, где путники пообедали и наняли лошадей до Бийска. Выехали перед вечером, в пути провели ночь и утром въехали в серый деревянный, похожий на село город. Впрочем, в центре его стояло двухэтажное здание гостиницы. В ней и поместились, на пристани получили свои ящики и чемоданы, прибывшие сюда из Томска пароходом, и попросили служителя гостиницы отыскать ямщиков для поездки в глубь Алтая.

— Поедем до первого большого села, а там найдем других ямщиков, — сказал Обручев.

— Мама просила, чтобы ты ночевал по возможности в селах, — осторожно напомнил Сергей.

— Это ни с чем не сообразно, Сережа. В комнатах духота, клопы, мухи, блохи... И ямщикам приятнее ночевать в поле, сена лошадям покупать не надо... Зачем же мы брали с собой палатку? На постоялом дворе ее ставить?

Сергей не спорил.

За широкой Бией начался Уймонский тракт. Плоские холмы по ёго сторонам когда-то были речными дюнами. Они давно сгладились и поросли соснами. Впереди виднелся Алтай. Издали он казался сплошным, но, когда к нему подъехали ближе, выяснилось, что широкие долины рек разбивают хребет на группы гор — Бобырган, Сурьян, Степанова сопка... На Мохнатой сопке виднелись гранитные скалы, и Владимир Афанасьевич подумал, что эти выходы массивных гранитов и не постепенное, а резкое окончание гор показывают, что по северной границе Алтая проходит большой разлом.

В горах дорога то поднимается вверх по просторным долинам Каменки, Песчанки, Ануя, Чарыша, то вьется по горам к перевалу и снова спускается в долины более узких речек. Русские деревни, пашни и луга чередуются с лесами, скалистыми склонами гор и юртами алтайцев. На горных вершинах уже лежит снег, и они называются здесь «белками», как и вечно белые горы, вздымающиеся выше. На высоких склонах путники часто попадали на альпийские луга, заросшие сочной яркой травой, темно-синими бокальчиками горечавки — генцианы и желтым алтайским аконитом.

Дорога меняла свой вид, широкий тракт стал узким горным путем,а в долине реки Коксу превратился в «Синий бом» — тропу с поднимающейся над ней отвесной стеной гор. Потом началась сухая Уймонская степь. Здесь Владимир Афанасьевич заинтересовался невысоким длинным валом с плоским верхом, местами разорванным выемками. Вал был песчано-галечный с валунами, и Обручев решил, что это гряда или оз, возникший в то время, когда ледник спускался сюда с Катунских Альп или с Теректинского хребта.

Обычный маршрут туристов должен был привести путешественников в село Уймон, там обычно нанимали проводников для восхождения на Катунские Альпы. Но Обручев решил в Уймон не заезжать.

— Меня интересует тектоника Алтая, — сказал он. — Для этого нужно пересечь как можно больше хребтов, а не лазать по ледникам и пытаться взойти на Белуху. Поедем в село Котанду. Томские геологи говорили, что там легко найти проводника до Кош-Агача.

В Котанде действительно нашли двух проводников с четырьмя верховыми и двумя вьючными лошадьми и запаслись провиантом. Пока шли сборы, Сергей сделал экскурсию в глубь Теректинского хребта, где нашел явные следы молодых разломов и сбросов.

— Ага, шесть страниц густо исписал! — говорил Владимир Афанасьевич, просматривая свой дневник, данный Сергею для записей. — Хорошо поработал!

Из Котанды двинулись через северные отроги Катунских Альп до реки Аргута, потом до устья Кара-Кема — Черной реки, а оттуда в Южно-Чуйские Альпы до Кош-Агача.

Через Катунь переправлялись на пароме и дальше шли по лесам, любуясь высокими земляными пирамидами на обрыве реки. Валунная глина, крепко спаявшая щебень и валуны, не поддавалась размыву и образовала эти пирамиды. Порой нужно было переходить вброд бегущие с гор реки, и делать это можно было только ранним утром. Позднее начинали таять ледники на горах, реки наполнялись, и быстрое течение могло сшибить с ног коней. На берегу Ак-Кема — Белой реки — очень рано остановились на ночлег, чтобы утром встать пораньше и переправиться на другой берег.

По крутому подъему вышли на плато, покрытое луговой альпийской растительностью, здесь спустились в долину Аргута, чья зелено-голубая вода замутнена ледниковым илом, и прошли до устья Иедыгема, текущего с Менсу — большого ледника Белухи. Сергей Обручев поднимался по долине этой реки до ледника, а Владимир Афанасьевич обследовал морены в устье реки. Очевидно, ледник Менсу когда-то доходил до самого Аргута и целиком покрывал большую гору типа «бараньего лба». В прошлом ее обточили льды, теперь же она обросла частым лесом.