Стены кумирни были увешаны изображениями божеств. На подушках, брошенных на пол, сидели ламы в желтых и красных одеяниях. Они били в литавры и дудели в длинные металлические трубы. А на красном троне посреди храма сидело живое божество — гэгэн, то есть воплощение Будды. Божеству было лет десять. Этот босой мальчик в красном халате сидел, не двигаясь и не поднимая век, но Обручев видел, как порой в его сторону скашивались живые черные глаза.

Трещали и чадили молитвенные свечи, громко молились ламы, послушники ударяли в большие гулкие барабаны, звонили в колокольчики.

Владимир Афанасьевич с жалостью смотрел на маленького гэгэна. Растет без матери, не знает ни игр, ни товарищей. Внешне окружен почетом и благоговением, а в сущности — бедный мальчишка... Что бы ему подарить?

Такие дети живут во многих кумирнях. Если гэгэй умирает, считается, что он скрылся, чтобы переменить земную оболочку. По каким-то признакам, известным только ламам, разыскивают нового гэгэна среди недавно родившихся младенцев, отбирают его у родителей и воспитывают в монастыре. Он становится приманкой для богомольцев и послушным исполнителем воли лам. А духовенство в Монголии пользуется большим почетом и, в сущности, держит в руках политику страны.

Гэгэн благословлял верующих, подносивших ему дары, поднимая смуглую детскую руку. Послушники надели на головы лам желтые остроконечные колпаки. Звуки всех инструментов смешались в оглушительном шуме, и служба кончилась.

Обручев был приглашен к ужину и вдоволь поел мяса в этот вечер. Любезный и вкрадчивый старший лама расписывал перед ним бедность своего монастыря и упрашивал пожертвовать что-нибудь на украшение храма. Владимир Афанасьевич ответил, что денег у него нет и он едва сможет оплатить проводников. Хоть это была сущая правда, лама выслушал недоверчиво и после этого разговора потерял всякий интерес к чужестранцу.

«Досадно, что нет с собой никакой игрушки или книжки с картинками для этого паренька, для гэгэна», — думал Обручев.

Он порылся в багаже, нашел жестяную коробку с конфетками-монпансье и послал гэгэну. Спутник каравана Абаши передал, что мальчик очень доволен подарком, и скромно добавил, что присоединил к этому дару от себя еще кусочек серебра, чтобы ламы не сочли путешественника скупым.

Двинулись дальше на восток с тремя новыми проводниками. Меньше трех, по словам ламы, нанимать было нельзя: впереди тангуты.

Шли по голой степи, пересекали горные отроги и увидели, наконец, с высоты перевала Сагастэ нежную голубизну легендарного озера Куку-Hop — мечты многих путешественников. По-монгольски «куку» и значит «голубой». Цвет воды был очень яркий и чистый. Целых два месяца добирался сюда Обручев из- за всяких задержек и отклонений от прямого пути. А рассчитывал он достичь озера в четыре недели.

Невдалеке от передала чернели тангутские палатки. Владимир Афанасьевич был предупрежден, что тангуты никогда не трогают людей, оказывающих им доверие. Поэтому, спустившись с перевала ниже, он приказал разбить лагерь вблизи от стойбища.

Китайцы и монголы обычно сбегались толпой посмотреть на чужеземца. Тангуты вели себя сдержанней. Пришли только три человека, с достоинством выпили предложенный чай и внимательно выслушали Абаши. Он рассказал им, что Обручев большой начальник и его ждут не дождутся в Синине китайские чиновники, которым эти тангуты считались подвластными.

Вечерело. Воздух стал холоднее. Послышалось разноголосое блеянье — с гор спустилось стадо овец и яков. Женщины со множеством мелких косичек, украшенные ожерельями из металлических бляшек, принялись доить яков. Русскую крестьянку, наверно, испугали бы эти большие черные и лохматые коровы, но здесь яки очень распространены. Они дают превосходное молоко, не боятся холода и великолепно ходят по горным тропинкам Тибета.

Палатки тангутов не походили на монгольские юрты. Крытые толстой черной материей — тангуты сами ткут ее из шерсти яков, — они поддерживаются кольями. Крыша — плоская, и в ней отверстие для выхода дыма. Очаг глиняный. Убранства почти никакого. По стенам палаток сложены штабеля аргала — сушеного навоза для топки, и на этом барьере разложена одежда, продукты, домашняя утварь. Но в каждой палатке обязательно устроен невысокий помост, и на нем фигурки богов.

Сами тангуты показались Обручеву похожими на цыган: смуглые, безбородые, с черными волосами. Одевались они в короткие черные халаты и толстые шерстяные чулки, внизу обшитые кожей.

Ночь прошла совершенно спокойно, и наутро отряд стал спускаться к озеру.

На берегах Куку-Нора Владимир Афанасьевич занялся привычной работой, а потом рыбной ловлей и провел здесь два дня, отпустив проводников. Затем караван снова продолжал свой путь. Все было благополучно.

Однако столкновение с тангутами все-таки произошло. Только не так, как представлялось в воображении.

Путешественники спускались с перевала на хребте Потанина, когда увидели палатки тангутов. Обручев, осматривая выходы горных пород, отстал и шел позади отряда. Он задумался и, услышав совсем близко от себя хриплый яростный лай, вздрогнул. Перед ним бесновались огромные псы с поднявшейся дыбом шерстью на мощных загривках. Из попыток Владимира Афанасьевича пройти мимо, не обращая на собак внимания — иногда это помогает, — ничего не получилось. Псы наскакивали и не давали дороги. Обручев в досаде огляделся: караван ушел вперед, а тангуты — хозяева собак — стояли совсем близко и с интересом смотрели на него.

— Уберите псов! Слышите? Отзовите собак!

С тем же успехом он мог взывать к утесам. Тангуты не понимают по-русски, но разве неясен смысл его слов? Нет, никто не трогается с места, только посмеиваются. А самый большой пес так наскакивает, что, чего доброго, вцепится в горло.

Владимир Афанасьевич вынул револьвер и выстрелил в собаку. Она с визгом отбежала. Остальные тоже отступили. Караван при звуке выстрела остановился, и Обручев догнал своих.

Но тангуты, до сих пор совершенно равнодушные к тому, что происходило, вдруг пришли в волнение. Мужчины с палками и женщины с большими ножницами для стрижки овец окружили путешественников. Они громко кричали и хватали верблюдов за поводки. Выяснилось, что раненая собака издохла и тангуты не хотят пропускать караван, пока им не отдадут двух верблюдов.

Толпа вела себя очень угрожающе. Но никто из тангутов среди шума и гама не заметил, как Обручев шепнул молодому Сплингерду:

— Скачи что есть силы в Донгыр. Проси прислать подмогу.

Юноша ударил плеткой коня, тот рванулся и понесся вскачь. Тангуты увидели свой промах, закричали, но догнать всадника было уже нельзя.

Абаши кое-как переводил. Оказалось, что в убийстве собаки обвиняли Цоктоева, потому что в руках у него была двустволка.

— Это неправда. Я убил собаку, — спокойно сказал Обручев и показал свой револьвер, — Здесь у меня еще пять пуль.

Тангуты притихли, стали переговариваться между собой. Потом сказали, что отпустят караван за одного верблюда. Обручев ответил, что верблюда отдать не может. Абаши, горячась, доказывал, что китайский начальник из города скоро пришлет солдат им на выручку. Тангуты согласились отпустить путешественников за половину вьюка, им опять отказали. Женщины с ножницами разошлись по палаткам, мужчины говорили уже гораздо спокойней. Когда сказали, что отпустят чужаков за кирпич чаю, Обручев искренне пожалел, что даже этого пустяка у него нет. С каким удовольствием он отдал бы им и чай и деньги! Ему вовсе не хотелось убивать пса — сильное, красивое животное. И тангуты, наверно, тоже не хотели, чтобы собака искусала его. Они просто, как дети, смотрели на даровое представление. Порадовать бы их чем-нибудь...

Но денег не было, не было и чаю. Пришлось выдержать роль до конца и снова твердо и решительно отказать.

— Тогда уходите отсюда сейчас же! — сказал старший из тангутов.

Отряд тронулся. На душе у Владимира Афанасьевича было скверно.

В городе узнали, что начальство обещало молодому Сплингерду выслать отряд солдат, но они еще только собираются выступать. Начальник был очень доволен, узнав, что все обошлось благополучно и поход можно отменить.