В городской тюрьме Обручев видел заключенных с прикованной к спине левой рукой. Правую оставляли свободной, чтобы узник мог готовить себе пищу. Тюрьма была грязная, тесная, множество арестантов носили кангу — тяжелый деревянный воротник. Сплингерд говорил, что следствие обычно ведется долго. Без взятки продажные судьи дела не решают.

— Главная беда Китая — продажность начальства, — сказал он. — Отсюда все беды. И я вас уверяю: так продолжаться не может. Будет переворот. Китайцы честный, трудолюбивый народ, они все повернут по-своему, и в стране утвердятся справедливые порядки. Мне не дожить, но вы почти вдвое моложе меня, вы увидите новый Китай.

Владимир Афанасьевич слушал сочувственно, но не думал тогда, сколько правды в этих словах.

Сплингерд был женат на китаянке, и весь его дом велся по китайскому образцу. Дети — семь красивых девушек и трое юношей — говорили только по- китайски.

Для Обручева устроили парадный китайский обед с бесконечной сменой блюд.

Владимир Афанасьевич попробовал и знаменитый паштет из сои, и соленые яйца, пролежавшие два года в земле, и суп из ласточкиных гнезд—блюда показались ему странными, но он все исправно съел. А Сплингерд сокрушался, Что не может попотчевать гостя супом из акульих плавников и трепангами. Что делать!.. Сучжоу далеко от моря.

После обеда был бой сверчков. Они дрались в большой чашке и, видно, очень ожесточились, кусая друг друга.. Под конец один сверчок выкинул из чашки другого и был признан победителем. Зрители волновались, подбадривали бойцов, держали пари... Обручеву показали жилище сверчков — чашка с крышкой, а в ней глиняный домик, крошечные блюдечки для воды и риса... Владимир Афанасьевич подумал, что этот бой сверчков — довольно невинная забава по сравнению с развлечениями европейцев — боем быков в Испании и петушиными сражениями во Франции.

Обручеву предстояло дальнейшее изучение Наньшаня. Для горных дорог нужны были не повозки, а вьючные животные. Сплингерд помог снарядить караван и даже отпустил с Обручевым старшего сына, чтобы приучить молодого человека к путешествиям.

Шли вдоль северного подножия хребта, потом свернули в горы. Пробирались по заваленным камнями и стиснутым утесами ущельям, порой таким узким, что верблюдов приходилось разгружать. С поклажей пройти они не могли.

Одолевали перевал за перевалом, и каждый день этого нелегкого путешествия был заполнен работой — сбором образцов, составлением карт...

Хребет Рихтгофена, хребет Толайшань, Дасюэшань, что значит большой снеговой хребет, Елашань и долина реки Шарагольджин, где жили уже монголы, замкнутая на юге еще одной горной цепью — хребтом Гумбольдта. Название было дано хребту его первооткрывателем — Пржевальским. Знаменитый путешественник считал эту горную цепь продолжением хребта Риттера. Но Обручев скоро увидел ошибку Пржевальского. В долине реки Халтын-Гол высится самостоятельный скалистый отрог, как бы оторвавшийся от хребта Риттера. Издали Пржевальский принял этот отрог за продолжение хребта.

Как во всякой дороге, постоянно досаждали путникам неожиданные помехи. Ночью пропали кони, и все разбрелись на поиски, а Владимир Афанасьевич стерег вещи и тоскливо думал, что на покупку новых лошадей денег нет, а вернуться пешком в Сучжоу — предприятие нелегкое. По счастью, лошадей нашли.

В другой раз Обручев, увлеченный геологической работой, отстал от каравана, не смог его догнать и ночевал с Цоктоевым в степи без одеяла и подушки. Только на другой день с трудом отыскали своих. Оказалось, что накануне по степи прошел военный монгольский отряд и затоптал следы каравана.

Проводник, взятый в Сучжоу, вернулся домой. Он уверял, что дальше не знает дороги. Найти нового не удавалось. Обручев держал направление на озеро Куку-Hop, но туда не соглашался идти ни один монгол — житель долины. Владимира Афанасьевича пугали, что тангуты — тамошние жители — непременно ограбят его, а то и убьют. Обручев плохо верил этим страшным рассказам. Он знал, что Пржевальский бывал на Куку-Норе не раз. Правда, у Пржевальского имелся вооруженный конвой, а в обручевском караване кроме револьверов — одна берданка да охотничье ружье...

Сошлись на том, что монголы проводят караван до ставки Цайдамского князя Курлык-Бейсе, а тот уже даст проводника в дальнейший путь.

И вот после почти трехнедельного перехода Обручев оказался на болотистой равнине реки, впадающей в озеро, где бродили, громко курлыкая, журавли. Оказалось, что журавль по-монгольски так и называется «курлык». Это имя носило и озеро, и самого князя, чей лагерь виднелся за рекой, звали Курлык-Бейсе.

К вечеру добрались до лагеря. Синие и белые палатки, кое-где воткнутые в землю копья с флажками — знак, что здесь помещается дзангин — старшина... На очагах варится ужин. Во всем этом виден относительный порядок, но само войско выглядит странно: люди одеты как попало — одни словно монахи-ламы, другие в ярких кафтанах, третьи в темных халатах. Кто в тюрбане, кто в соломенной шляпе, кто повязан платком...

Князь — мужчина лет сорока, с огромной бирюзовой серьгой в ухе, сидел в своей большой палатке на помосте, покрытом ковром. Перед ним на полустояли различные приношения. Видно, за день у него перебывало немало народу. Тут отрезы шелка и пачки свечей, бутыли с тарасуном — молочной водкой и жареная баранина на блюде, седла и кадушки с творогом, маслом и сметаной. Владимир Афанасьевич подумал, что если бы не помост, устланный дорогим ковром, не нарядный халат князя и его парадная шапка с павлиньим пером, Курлык-Бейсе выглядел бы совсем как торговец на базаре, разложивший перед покупателями свои товары.

Говорили с помощью Цоктоева и княжеского адъютанта. Князь, спросив о здоровье гостя и узнав, что ему нужен проводник, начал, как водится, бранить разбойников — тангутов и советовал или вернуться восвояси, или нанять у него большой конвой.

Обручев объяснил, что вернуться не может и денег для оплаты большого конвоя у него нет. Ему нужны два или три человека, чтобы проводник с ними мог возвратиться домой. А путешественники не боятся тангутов. У них есть оружие.

Князь обещал подумать и отпустил своих гостей.

Начало было не слишком обнадеживающим, но на другое утро к Обручеву явились адъютанты князя. Они интересовались оружием, которое помогает путешественникам не бояться тангутов. Ружья и револьверы привели их в восторг. Князю, видимо, сейчас же доложили о сокровищах чужеземца, потому что он прислал Обручеву приглашение на чай с просьбой захватить с собой оружие.

Владимир Афанасьевич пил у князя чай с молоком и солью, и мальчик-наследник собственной не очень чистой рукой сыпал в его чашку мелкие сухарики. Обручева очень соблазняла сметана в кадушке, молочных продуктов он не видел с самого начала пути, но зачерпнуть ее было решительно нечем, никаких ложек не полагалось. Он отважился черпать сметану лепешкой, которую ел, и все приняли это как должное.

После долгого осмотра оружия и переговоров Обручев продал князю берданку. Денег у него оставалось в обрез, а эта операция несколько исправила положение. Захворавшего верблюда удалось обменять с доплатой на двух лошадей. Были наняты два проводника. К отряду присоединился еще монгол Абаши, он возвращался на север, где была его родина. Князь выдал Обручеву охранную грамоту, и караван тронулся к дальним горам — обиталищу тангутов.

Унылую, покрытую то щебнем, то солончаками степь немного скрашивали перистые ветви тамариска, игравшие на ветру. Кое-где попадались монгольские юрты за глиняными оградами — жалкой защитой от внезапных нападений. На ночлегах лошади находили себе пищу, хоть и скудную.

С главной опасностью караван пока не сталкивался. Тангуты, которыми так пугали путников, не появлялись, и проводники князя Курлык-Бейсе уже собирались возвращаться. Владимир Афанасьевич хотел нанять новых в котловине Дабасун-Гоби. Там стоял небольшой монастырь, а Обручеву давно хотелось посмотреть на буддийское богослужение.

Старший лама повел гостей в храм, откуда доносились резкие звуки труб и барабанов.