— Простите, что помешал, господа, — сказал он благодушно. — Вы заняты беседой…

— Да, сударь, мы с господином де ла Рейни говорили о дочери Бренвилье… — ответил Арамис прямо.

Господин дю Мэн сделал вид, что крайне удивлен.

— О дочери Бренвилье?! По правде сказать, я не знал, что эта бестия — подходящий предмет для разговора.

Бывший мушкетер, глядя ему прямо в глаза, сказал:

— У дочери Бренвилье, говорят, на улице Деревянной Шпаги бывает множество людей знатного происхождения…

Но бывший ученик вдовы Скаррона был явно не из тех, кого можно застать врасплох. Он притворился весьма удивленным.

— Улица Деревянной Шпаги, говорите вы? Мы с мадам де Ментенон ходили вчера посоветоваться с ворожеей, которая живет там… Ради любопытства и от безделья, право… Гадалка раскинула карты, и мы узнали множество интересных вещей… — И добавил, пристально глядя на собеседника: — Между прочим, и то, что выступившие против нас достигнут успеха только ценой собственной жизни. — Затем непринужденным тоном закончил: — Дьявольщина! Нас, оказывается, подозревают в связях с потомством знаменитой отравительницы!

В этот момент в пестрой толпе гостей, гулявших по залам, началось волнение. Все разговоры смолкли, и взгляды устремились к дверям приемной, куда вела центральная лестница дворца.

Жена дофина вышла из своих апартаментов. Герцог Бургундский подал ей руку. За ними следовала Вивиана, опираясь на руку Данжо. А позади летел пчелиный рой статс-дам, непрерывно жужжащих и жалящих.

Господин дю Мэн нетерпеливо принялся искать глазами невесту Элиона. Наконец он увидел ее. Она несла в руках букет белых роз, подаренных принцессой. Сын де Монтеспан пытался совладать с собой, но все-таки не смог полнее скрыть разочарования на своем лице. В следующее мгновение он перевел взгляд на герцогиню Бургундскую и вскрикнул от неожиданности. Он не спеша подошел к принцессе, стараясь сохранить на губах слащавую улыбку, но внимательный наблюдатель мог бы поклясться, что господин дю Мэн изменился в лице.

Кончиком пальца граф указал на букет подснежников, украшавший глубокий вырез платья герцогини.

— Право, моя дорогая племянница, эти цветы, конечно же, не будут жаловаться на свое соседство. Кажется, в Медоне не под снегом, а на снегу цветут подснежники.

— Черт возьми! Дядюшка в высшей степени галантен… И в такой же степени шутник… Если бы бывшая гувернантка слышала вас…

— Подснежники весьма редки в это время года, и потому, я думаю, они попали к вам прямо из Пармы.

— Не знаю, это подарок.

— Держу пари, что от его преосвященства.

— И проиграете. Цветы мне подарил один из влюбленных кавалеров.

Герцог Бургундский резко нахмурил брови.

— Ну-ну, гадкий ревнивец, что вы надулись? — улыбнулась супругу герцогиня. — Нет никаких оснований злиться… Букет только что принесли от нашего жениха…

— От господина де Жюссака? — растерянно спросил принц.

— От моего крестника? — повторил Арамис, который с грехом пополам пробрался к принцу и принцессе, чтобы поклониться.

— Боже мой, ну конечно, и я смиренно признаюсь, что подснежники предназначались не мне. Господин де Жюссак прислал их нашей дорогой Вивиане. А я подарила ей розы, и этот букетик взяла себе…

— Понимаю, — пробормотал дофин, и казалось успокоился.

— Все ясно, — кивнул господин дю Мэн и поджал губы.

Молодая женщина повернулась к нему и весело сказала:

— Если эти цветы вам так понравились, дорогой дядя, мы готовы разделить их с вами.

И она собралась отделить их от корсажа, но герцог быстро остановил ее:

— Не надо, не надо, племянница! Букет хорош на своем месте. Не трогайте его!

В это время будущие супруги выражали свою любовь просто и открыто. Крестник Арамиса подлетел к Вивиане и увлек ее к окну, чем вызвал возмущение женской половины общества.

— Позор! Это переходит все границы! — заявила с оскорбленным видом мадам де Лавриер.

— Послушайте! — прошипела мадемуазель де Шавиньи, закрывая лицо вуалью. — Они что, собираются проглотить друг друга?

А мадам де Фьенн отчеканила:

— Что вы хотите, моя дорогая? Провинциалки и солдаты полностью лишены чувства приличия.

Колокольный звон прервал пение оскорбленного целомудрия. Приходская церковь Медона звонила во все колокола.

Данжо склонился к их высочествам.

— Карета его величества уже спускается с косогора.

— Пойдемте встречать, мадам, — сказал дофин, предлагая жене руку.

Но та стояла неподвижно. Она побледнела, лицо ее исказилось невыносимым страданием.

— Что с вами? — воскликнул герцог Бургундский в тревоге.

Принцесса не ответила. Она зашаталась и вытянула руку, ища опоры. Вивиана подбежала к своей госпоже и старалась поддержать ее.

Все общество вмиг было охвачено волнением.

Господин дю Мэн отступил на шаг, лицо его стало необычайно бледным. Арамис не терял его из виду.

— Мадам в обмороке!.. Врача!.. Быстрее врача! — повторял дофин, весь дрожа.

Жалко было глядеть на несчастного принца. Бедняга стоял на коленях перед креслом, куда усадили его жену, и плакал горючими слезами, ломая руки. Та, которая была ему так дорога, услышала эти рыдания и вздохнула очень глубоко, как тонущий, волею Провидения выброшенный из воды. И среди мертвой тишины, когда все затаили дыхание, она сказала:

— Не надо врача. Не стоит. Я чувствую себя лучше.

Краска снова появилась на ее щеках, глаза заблестели, и принцесса задышала спокойнее.

— Боже мой, что же это было? — спросил муж, все еще дрожа.

Герцогиня показала на грудь.

— Боль, ужасная боль тут, в сердце… Мне показалось, что это конец… Но теперь все прошло… Я чувствую себя совсем здоровой…

Ее любили при дворе и в городе, эту добрую принцессу. Ее любили даже за чудачества, которым она предавалась с такой великолепной беззаботностью, любили за веселый нрав, остроумие, жизнерадостную стойкость ко всем испытаниям, за ум и простоту, за неисчерпаемое милосердие. И только что она едва не исчезла, подобно тому, как затухает на небосклоне падающая звезда…

Но вот герцогиня встала, и по залу разнесся всеобщий вздох облегчения.

В это время с улицы донесся гул голосов, это крестьяне приветствовали королевскую карету.

— Спасибо, моя дорогая, — сказала герцогиня Вивиане. — Иди же, догоняй жениха. — Затем, принимая руку дофина, произнесла: — Нельзя заставлять его величество ждать.

Увидев бледное лицо и заплаканные глаза супруга, жалкого, взволнованного и напуганного одной лишь мыслью о том, что потеряет ее, принцесса сердечным и нежным голосом сказала:

— Ну-ну, успокойтесь, мой друг… Вы лучший из мужчин… И я, право, очень сожалею, что причинила вам сейчас такое горе.

Вивиана и Элион стали супругами. Только что закончилась церемония бракосочетания. Людовик XIV присутствовал на ней, как всегда сосредоточенный и серьезный. Убедившись, что его высокого присутствия было достаточно, он отправился в Версаль под громкие крики народа, всегда жадного до подобных зрелищ.

Блистающий великолепием поток приглашенных струился из маленькой церкви Медона, словно сверкающая на солнце река, и толпы зевак следили за этим торжественным шествием.

Крестник Арамиса и его молодая жена шли, держась под руки. Безмятежные их лица светились чистотой и радостью, сердца пели гимн благодарности Богу.

За новобрачными шли дофин и его супруга в окружении дам и кавалеров их дома, господин дю Мэн с испуганным блуждающим взглядом, далее — герцог д’Аламеда, который, глядя на эту пару, сиявшую юностью и любовью, уже подумал: «Я буду крестным отцом их детей».

Когда барон и новоиспеченная баронесса де Жюссак приготовились проститься с благородным обществом, чтобы сесть в карету и отправиться в Сен-Жермен, в маленький особняк, который снял для них Арамис, вдруг раздался страшный, душераздирающий крик.

Кричала жена дофина. Она остановилась на ступенях церкви и обеими руками схватилась за грудь.