– Не стану отрицать – ощущение приятное, однако хотелось бы как-то выбраться отсюда. Но ничего не получится, пока ты стискиваешь мои колени.

– Наплевать. Зато так я умру счастливой.

– Я предпочел бы жить.

– Думаю, я тоже, – с прагматичным вздохом отпрянула Салли и, нащупав путы, принялась развязывать дьявольские узлы Альфа. – Когда ты впервые понял, что в меня влюбился? – бодро спросила она.

– В январе 1999, – брякнул Джеймс, надеясь чуточку спустить этот радужный пузырь, назвав дату в будущем.

Ошибочный расчет.

– Ничего, я подожду, – жизнерадостно заверила оптимистка. – А до той поры мы будем спать вместе?

– Черт возьми, Салли, не могла бы ты сосредоточиться на развязывании узлов?

– Я делаю все от меня зависящее. Сомневаюсь, что ты захочешь переехать ко мне. Безусловно, ты нравишься Исайе, но он немного старомоден. Наверняка притащится к двери спальни с дробовиком и священником. Нет, полагаю, лучше жить в твоей квартире. Должна заметить, она показалась мне довольно милой, когда я пришла за тобой тем утром, и мы впервые направились на север. Хотя не помешало бы перебраться в более зеленый район. Без сомнения, нам удастся найти жилье, которое подойдет обоим. Где-нибудь в колоритном местечке рядом с водой.

– Кто сказал, что мы будем жить вместе?

– Ну, это же логично.

Салли присела перед детективом на корточки и внимательно посмотрела снизу вверх.

– В конце концов, секс это замечательно, и было бы глупо обходиться без него аж до 1999 года только из-за твоего несносного упрямства.

– Не могла бы ты поскорее меня развязать? – умоляюще попросил Джеймс, чувствуя, что голова вот-вот взорвется.

– Милый, уже все сделано.

Он дернул руками, и веревки упали. Салли принялась возиться с узлами на лодыжках, но Даймонд отвел ее пальцы и сам избавился от пут, немного смутившись, что увлекся глупой перепалкой и даже не заметил, как она освободила его руки.

Через мгновение детектив встал, стремясь держаться как можно дальше и от Салли, и от искушения, потянул затекшие мышцы и зашагал по тесному непроглядному пространству. Насколько он мог судить, освещения здесь не было и на двери с внутренней стороны отсутствовала ручка.

– Мы ведь выберемся отсюда? – с пола спросила Салли.

Она не шевелилась, пока он исследовал кладовку, и голос звучал подозрительно спокойно.

– Разумеется, – отрезал Даймонд, сильно сомневаясь в сказанном. – Просто придется подождать до рассвета. Вверху имеется небольшое оконце, утром посветлеет. А сейчас чертовски темно, ничего не видно дальше нескольких дюймов.

Он наощупь пробирался назад к незагроможденному центру кладовки, двигаясь мимо рядов стеллажей туда, где осталась Салли, и чуть не рухнул на нее в темноте. Присел на корточки и дотронулся до сокамерницы, убеждая себя, что должен удостовериться, все ли с ней в порядке. Это стало первой ошибкой.

Его руки легли на ее плечи… такие мягкие, такие хрупкие под его жесткими ладонями. Салли встала на колени, подалась ему навстречу, обняла за талию и прильнула к Джеймсу в кромешной тьме. Он почувствовал ее напряжение и страх, который она старательно пыталась замаскировать.

– Даймонд, – тихим голоском попросила Салли, – не мог бы ты попритворяться какое-то время? Прикинуться, что меня любишь? Если честно, я немного напугана…

«Боже, какой же я размазня, какой болван, какой полный и абсолютный идиот!» – проклял себя Джеймс, обхватил хрупкий подбородок и приблизил к себе ее лицо, не в силах вымолвить ни слова – благодаря сохранившимся остаткам чувства самосохранения. Но то, как поцеловал ее, нежно лаская губами, обещая, утешая и поклоняясь, ухудшило дело даже больше пораженческих речей.

Салли вздохнула, немного расслабилась и крепче обвила его за талию.

– Раз уж не хочешь сказать, Джеймс, – прошептала она, – может, покажешь?

Даймонд опустил искусительницу на спину на прохладный линолеум. Салли стянула через голову хлопковый свитер, за ним последовал эфемерный кружевной бюстгальтер. Джеймс принялся целовать ее всю, каждый дюйм теплой, гладкой, обильной плоти, до которого мог дотянуться. Поцеловал ключицы и нежное местечко за ухом. Поцеловал сгибы локтей и нижнюю часть груди, избавляясь от своей одежды с неловкой поспешностью.

Пытался внушить себе, что делает это только ради нее, просто чтобы успокоить, раз Салли перепугалась, но прекрасно понимал, что это жалкая ложь. Он ласкал ее потому, что не мог с собой совладать. Уже неважно, что каждое прикосновение наносит невосполнимый ущерб его независимости, образу жизни, его душе наконец. Неважно, что Салли в конечном итоге заставит его страдать еще больше, чем сейчас.

Во мраке, на холодном полу, единственное, что имело значение здесь и сейчас – ощущение шелковистой кожи под руками, ее легкий всхлип, когда он втянул в рот напряженные соски, ее нетерпеливое ерзанье, когда он стащил джинсы с длинных стройных ног и отбросил прочь в темноту.

Он не хотел торопиться. Даймонд понятия не имел, сколько у них времени, но был шанс, что впереди долгая, очень долгая ночь. Хотелось растянуть время, сделать его бесконечным, но чем больше целовал ее, тем сильнее разгоралась собственная неодолимая страсть. Салли вцепилась в вихры Джеймса, и пока он лакомился ее грудью, прерывистое дыхание ерошило его волосы. Потом он отстранился, игнорируя легкий протестующий вскрик, и переместился губами вниз, на округлый животик.

– Нет, – сдавленно прошептала Салли, осознав его намерения за секунду до того, как он приступил к делу.

Но тут жадный рот нашел заветное местечко, и она выгнулась дугой, упершись пятками в пол.

Джеймс твердо держал ее бедра, пока первые судороги наслаждения рикошетом отдавались во всем его теле, требуя немедленного освобождения. Сдавленные всхлипы удовольствия едва не заставили его взорваться, и когда он наконец оторвался от восхитительного источника, то твердо нацелился затолкать ее под себя и погрузиться в вожделенный жар.

Салли, едва дыша, остановила его дрожащими руками.

– Подожди, – велела она, опрокинула его на спину и склонилась над распростертым телом.

Джеймс не видел выражения ее лица в темноте, но теперь он знал эту женщину так же хорошо, как собственное сердце. Полна решимости, немного смущена и очень, очень уверена в себе.

Черт, что она вытворяла губами! Трогательная неуклюжесть только усиливала удовольствие, пока она целовала плоские мужские соски, живот, зализывала шрамы, синяки и раны, полученные в сражениях последних пятнадцати лет. А потом приняла его в рот, щекоча шелковистыми волосами, возвращая интимную ласку, которую он ей подарил, и Джеймс испугался, что немедленно взорвется под нежной неискушенной пыткой.

Когда всякое терпение иссякло, Даймонд спихнул с себя лакомку с большей силой, чем требовалось.

– Не надо. Это… не… неправильно…

– Но я хочу, – прошептала Салли, и он поверил.

Потянулся к ней, но она уже оседлала лежащее навзничь тело, устроилась над окаменевшей до боли плотью и принялась опускаться так мучительно медленно, что Джеймс едва не потерял голову от небывалого наслаждения. Снова ухватился за гладкие бедра, устанавливая ритм, а потом, не в силах больше ждать, жестко толкнулся вверх, заполняя собой, заполняя любовью, которую отказывался признавать, и крепко держал, пока Салли снова не взорвалась, судорожно стиснув его там внутри.

А потом она обмякла с последним выплеском энергии и бессильно рухнула на любовника, который бережно поймал ее, перекатился на бок и прижал к себе. Салли задыхалась, как выброшенная на берег рыба, сердце колотилось втрое быстрее, чем у Даймонда.

Джеймс на миг так плотно прижал ее к себе, словно желал впитать всей кожей, всей душой, каждой клеточкой. Потом ослабил хватку, отвел влажные волосы с лица, попутно обласкивая пальцами и губами веки, скулы, подбородок, губы.

Медленно, бесконечно медленно Салли приходила в себя. Сердцебиение замедлилось, дыхание стало ровным, дрожь в теле унялась. Глубоко судорожно вздохнула и растаяла в мужских объятьях, обволакивая Джеймса, как горячий воск.