Особенно много связей находим в «Себастиане Найте», названия книг Себастиана кажутся связанными с книгами самого Набокова[130]. Так «Lost Property» («Утерянное имущество», «Утраченная собственность») метрически напоминает «Speak, Memory» («Память, говори»), «Albinos in Black» («Альбинос в черном») и «Prismatic Bezel» («Призматическое гнездо» или «грань») вместе отсылают к «Камера обскура» — ср. потенциальную оптическую тему в слове «призматический», почти полное совпадение слова «альбинос» с именем героя «Камера обскура», Альбинуса, и сходство слов in black с английским названием этого романа — «Laughter in the dark» («Смех в темноте»). Эта связь подчеркивается и в рецензии[131] на «Prismatic Bezel»: «Its fun seems to me obscure and its obscurities funny» (Sebastian Knight, p. 86) и в следующем абзаце: «Sebastian <…> began to shake with laughter» (p. 87)[132]. Ср. также слова Клэр, сказанные по поводу названия второй книги Найта: «„A title“, said Clare, „must convey the color of the book, not its subject“» (p. 72 — курсив наш)[133].
Сходство ситуаций в «Sebastian Knight» и «Pale Fire» подчеркивается названием романа Найта «The Funny Mountain» («Потешная гора») — ср. игру на опечатке Fountain вместо Mountain в «Pale Fire». Найт 16-ти лет начинает писать стихи (Набоков — 15-ти), и черная тетрадь, в которую он их записывает, появляется также в рассказе «Тяжелый дым» (ср. другую черную тетрадь в начале IX главы «Speak, Memory» — p. 173). Кембриджское образование Найта (ср. также «Подвиг»), его английский и русский языки явно сближаются с биографией Набокова, ср. также love affair Найта в 16 лет с таким же романом в «Speak, Memory» (и «Других берегах»). Показательно, что в «Себастиане Найте» влюбленные обсуждают возможность встречи зимой — встречи, состоявшейся в автобиографии и не состоявшейся в романе[134]. Таких примеров можно привести множество. Ср. также хорошо известную связь между «Даром» и «Лолитой», отождествляющую героя «Дара» и автора «Лолиты». Наконец, великий князь Константин, упоминаемый среди авторов романсов в «Аде», упоминается также в XI главе «Speak, Memory» (в русском варианте этой главы нет).
Итак число автобиографических намеков у Набокова весьма значительно, однако трактовать их только как автобиографические реминисценции, снабжающие героев «собственным опытом» автора, было бы недостойным упрощением, ради такого вывода не стоило бы занимать место перечислением этих совпадений. Очевидно, что функции этих перекличек более многообразны. Один из аспектов автобиографической игры мы уже назвали — стирание граней между автором и героем (эксплицитно демонстрируемое в приведенных словах в «Себастиане Найте»).
Автобиография и прежде всего английский ее вариант играет особую роль в корпусе текстов Набокова[135]. Это не просто автобиография, из которой читатель извлекает сплетни начала века, а исследователь — биографические реалии, которые можно сравнить с деталями биографий набоковских героев. Это — главная книга всего корпуса, основной автокомментарий ко всем романам, которые благодаря ему выстраиваются в определенный ряд (показательно, что именно в автобиографии содержатся и авторские признания о своем «методе»). Это тот же принцип, который организует в единый текст стихи и прозу Мандельштама, Ахматовой и, вероятно, других поэтов (например, Тютчева) — принцип отсылок, неявных контекстных связей, «перекличек», автоцитат, рассчитанный на внимательного читателя[136] («собеседника», говоря словами Мандельштама). Стоит вглядеться в эту ситуацию, чтобы понять, что тот «невежественный читатель», которого дразнит Набоков (напомним, что речь идет о читателе его английских романов, которые и исследует Локрантц), — это просто невнимательный читатель, так как едва ли не все сведения, необходимые для понимания русских аллюзий и каламбуров Набокова, он мог бы узнать из самого Набокова — внутри того же корпуса текстов — прежде всего из «Speak, Memory», но не в меньшей степени и из его переводов русской классики (включая «Слово о полку Игореве») и из комментариев к ним и, наконец, из английских переводов его русских романов. Наглядный пример — спектакль в «Аде», комизм которого совершенно непонятен тому, кто не знает сюжета «Евгения Онегина» (и романа и оперы), но он должен быть известен внимательному или хотя бы грамотному читателю из перевода самого Набокова[137]. Нам кажется, что выделение таких связей, повторов, отсылок (к своим же текстам), было бы благодарной задачей для исследователей «английского Набокова» (некоторые из них мы отмечаем во второй части этих заметок)[138].
Вторая глава книги Локрантц посвящена каламбурам. Против предложенной в ней классификации (р. 45: allusive, connective, thematic, ironic and ornamental puns)[139] у нас нет серьезных возражений, кроме того (быть может, самого серьезного), что она не кажется нам интересной. Большим ее недостатком является также возможность пересечений рубрик, т. е. в некоторых случаях отнесение конкретного каламбура к одному из разрядов окажется неоднозначным или проблематичным. Наконец, сомнительно, что в Набоковском тексте существуют чисто «орнаментальные» элементы — возможно, что это просто элементы, которые мы не сумели интерпретировать (поскольку определение орнаментальный значит в сущности — «не имеющий никакой смысловой функции в тексте»).
Многие интерпретации в этой главе хороши, но многие слишком усложнены или просто малоправдоподобны. Так, слово Celadon (селадон) в «Sebastian Knight» связано не столько с героем Astree (p. 47), сколько с нарицательным от этого имени.
Среди каламбуров особую роль играют аллюзии, выделенные Локрантц в особый класс. Однако есть ли смысл в классифицировании примеров и в подсчетах, если аллюзия — это то, что легче всего пропускает исследователь, как сделала Локрантц, которая, комментируя фразу из «Bend Sinister» «Nobody can touch our circles»[140] (p. 52), не узнала в ней предсмертных слов Архимеда «Noli tangere circulos meus»[141], так же как, описывая значение слов «mechanical sense of duty» («механическое чувство долга», р. 53), просто не учитывает значения слова «механический», «машинальный», придумывая совершенно неправдоподобные объяснения.
Роль аллюзии прекрасно объясняется самим Набоковым: читатель, не понимающий его намеков, отсылок, цитат, похож на Гудмена, честно верящего в то, что сюжет «Гамлета» и был сюжетом первой книги Найта. Страницы, посвященные книге Гудмена «The Tragedy of Sebastian Knight» («Трагедия Себастиана Найта»), где V. демонстрирует принципы «leg-pulling» («надувательства») и «danger of becoming a centipede» («опасность превратиться в сороконожку»)[142], грозящую такому читателю (Sebastian Knight, p. 64), прекрасно иллюстрируют принципы набоковской прозы (ср. также уже приводившийся нами пример с Думой из «Speak, Memory»). Принцип «работы» текста еще лучше вскрыт в цитате из романа Найта, где перечисляются все упущения его героя за всю жизнь, в том числе «…not having spoken to that errant schoolgirl with shameless eyes, met one day in a lonely glade[143] [ср. „Лолита“, снова связь героя одного романа и автора другого, „Лолита“ так же восполняет упущение Найта, как „Ada“ — упущение Гумберта, его несостоявшийся детский роман] <…> Having missed trains, allusions and opportunities; not having handed penny he had in his pocket to that old street-violinist playing to himself tremulously on a certain bleak day in a certain forgotten town» (Sebastian Knight, p. 176)[144].
130
Позже это предположение подтвердилось, на наш взгляд, когда в «Look at the Harlequins!», книге которая в целом представляет собой инвертированный вариант автобиографии или некий «дополнительный» к ней текст, служащий игровой, псевдо-биографической мотивацией для тех мотивов в романах Набокова, которые не находят соответствия в его реальной и написанной (авто)биографии. Здесь приведен список книг героя (и, соответственно, автора) этой автобиографии, которые однозначно соотносятся с книгами самого Набокова, например, первый роман назван «Тамара» — ср. «Машенька» (ср. имя Тамара в «Speak, Memory» — заведомо ненастоящее, которому в «Себастиане Найте» соответствует имя Наташа — см. ниже), другой роман назван «The Red Tophat» («Красный цилиндр») — эвфемистическое название смертной казни в «Приглашении на казнь», еще один, «Dare» («Вызов»), фонетически обыгрывает «Дар». При этом в романе несовпадение биографий безымянного автора и Набокова входит в сюжет, и один бестактный читатель хвалит роман автора под названием «Машенька», к его недоумению и досаде. (Примечание 1996 г.)
131
Введение рецензии в текст романа использовано уже в «Даре».
132
«Его комизм мне представляется темным, а темноты комичными» — «Себастиан затрясся <…> от смеха» (англ.).
133
«Название книги, — сказала Клэр, — должно передавать ее колорит (букв, цвет), а не содержание» (англ.).
134
Девушку в автобиографической книге зовут Тамара, а в романе Наташа (см. об этом ниже), в обеих книгах появляется велосипед, формула bicycle act (Speak, Memory, p. 207–208), велосипедный номер (Другие берега, с. 177–178), отсылает к bicycle episode в «Sebastian Knight» (p. 17) или post factum снабжает его биографическим подтекстом, а ниже в английском (но не в русском) варианте (Speak, Memory, p. 257) герой сравнивает свои отношения с братом и сюжет «Себастиана Найта». Однако персонаж, который благодаря всем этим совпадениям отождествляется с автором, — это не герой-повествователь, а герой его повествования. Но в конце книги это противопоставление снимается, повествователь и его герой отождествлены, как отождествлены (за счет названных автобиографических реминисценций, во многом очевидных для читателя романа) и автор со своим героем (или героями): «I am Sebastian, or Sebastian is I, or perhaps, we both are someone whom neither of us knows» («Я есть Себастиан или Себастиан — это я, или, может быть, мы оба— некто, кого ни один из нас не знает»). Этот некто опознается довольно легко, если учесть, что повествователь фигурирует в романе под инициалом V., а фамилия его героя (и, вероятно, его самого) начинается (в произношении) на [N].
135
Именно этим прежде всего должен объясняться и ее автоперевод на русский и двукратная переработка.
136
Ср. выше упоминание беспечного или невнимательного читателя — careless reader.
137
Похоже, что эта идея была впоследствии подхвачена (или же снова возникла спонтанно), судя по названию работы (краткого автореферата): Priscilla Meyer. Nabokov's Non-fiction As Reference Library: Igor, Osian, Kinbot [abstract] // The Nabokovian, XVI, 23–24 — которая, к сожалению, пока осталась мне недоступна. Сейчас, конечно, к этому можно добавить и опубликованные лекции Набокова и многое другое. (Примечание 1996 г.)
138
Вот более простой случай такого автокомментария на примере другого, менее знаменитого текста Набокова: «Есть милая поговорка: на чужбине и звезды из олова. Не правда ли? Хороша природа за морем, да она не наша и кажется нам бездушной, искусственной <…> спервоначала, оранжерейным чем-то веет от чуждых деревьев, и птицы все на пружинках, и заря вечерняя не лучше сухонькой акварели» (Кэмбридж // Владимир Набоков. Рассказы. Приглашение на казнь. Эссе, интервью, рецензии. Сост. и прим. А. А. Долинина и Р. Д. Тименчика. М., 1989, с. 337. — курсив наш) — эти начальные строки очерка, особенно выделенные слова, как кажется, содержат программу основного сюжетного хода «Приглашения на казнь». На более элементарном уровне: излагаемые в том же очерке (там же, с. 338–339) табу, обязательные для кембриджского студента («Оказалось, что в Кэмбридже есть целый ряд самых простых вещей, которых, по традиции, студент делать не должен. Нельзя, например, кататься по реке в гребной лодке, — нанимай пирогу или плот; не принято надевать на улице шапку…» и т. д.) в значительной мере совпадают с уроками, которые Дарвин преподавал Мартыну в «Подвиге». (Примечание 1996 г.)
139
аллюзионные, связующие, тематические, иронические и орнаментальные каламбуры (англ.).
140
Никто не может тронуть наши круги (англ.).
141
«Не трогай моих чертежей» (лат.). Подробнее см. примечание к переводу Предисловия к «Ultima Thule» и «Solus Rex» в настоящем сборнике.
142
Англ. to pull ones leg — букв, «тянуть кого-то за ногу» — значит «дурачить», «разыгрывать», «надувать», «морочить». Рассказчик занимается именно этим и время от времени признается: «я тяну Вас за ногу… за другую ногу… за третью ногу и т. д.» Отсюда и опасность для простака стать многоногим.
143
…что не заговорил с той беспутной школьницей с бесстыжими глазами, встреченной им однажды на безлюдной поляне (англ.).
144
«что упускал поезда, намеки, возможности [т. е. опаздывал на поезда, пропускал намеки, упускал возможности], не подал бывшего в кармане гроша тому старому уличному скрипачу, что дрожа играл сам себе [или: играл тремоло] неким холодным днем в некоем позабытом городе». Игра на разных значениях слова miss «упускать», «пропускать», «испытывать недостачу», даже «скучать по кому-нибудь» встречается и в «Аде»: His heart missed a beat and never regretted the lovely loss as she ran… (У него [Демона Вина] екнуло сердце [букв.: пропустило одно биение] и не пожалело об этой милой утрате, когда она выбежала…), причем это употребление перекликается с XI главой «Speak, Memory»: «a missed heartbeat, which was refunded at once by a patter of rhymes» («пропущенным ударом сердца, который был тут же компенсирован [букв.: стоимость которого была возмещена] стуком рифм» — см. перевод главы «Первое стихотворение» в настоящем издании). (Примечание 1996 г.)