После работы у Павлова в течение двух лет я все еще чувствую к нему то же восхищение, которое он вызвал у меня, когда я встретил его в первый раз. И даже больше — это восхищение выросло и стало глубже. И другие люди, которые работали с ним, говорили мне, что они испытывали те же самые чувства к Пав лову. Но сказать просто, что он был гением, это означает приме нить «интеллектуальное сокращение» для того, чтобы бросить общую идею, характеризующую его достижения, и выразить этим все то, что было им сделано для своих современников. Ибо слово «гений» ничего не объясняет, не объясняет, как была про изведена его работа и в каких особых качествах сокрыта тайна его уникального положения в науке. 442 Ю. М. КОНОРСКИЙ

Чтобы начать с освещения одного из его наиболее поражаю щих свойств, я хотел бы напомнить, что он был блистательным хирургом. К несчастью, я имею сведения об этом из вторых рук. К тому времени (1931), когда я приехал к нему работать, он по чти прекратил производить операции сам. Однако мне расска зывали, что следить за его работой во время операции было не обычайно интересным жизненным опытом. Его хирургическая четкость, стиль и безошибочная точность были изумительными, но затрудняли работу с ним ассистентов во время какойлибо операции. Прежде всего он оперировал левой рукой, что было весьма неудобно для ассистента (оперируя, Павлов с одинаковым искусством владел обеими руками, а писал он правой рукой).

Другой фактор, который делал работу с ним трудной, — его быстрота. Ассистенты просто не могли поспевать за ним. Это вызывало в нем вспышки раздражения, гнев, и в этот момент его ассистенты превращались в нервных, неуравновешенных и неловких. Я читал в воспоминаниях о Павлове, что однажды, когда он демонстрировал довольно сложную операцию на желуд ке (операцию так называемого павловского желудочка) в присут ствии одного иностранного гостя, то тот думал, что Павлов про водит начальную фазу операции, а в действительности оказалось, что она была почти закончена.

Некоторое представление о его хирургическом искусстве, которое он обнаружил еще в самом начале своей научной дея тельности, можно получить из того факта, что открытие им секреторных нервов поджелудочной железы ожидало своего подтверждения многие годы, хотя сам Павлов демонстрировал это своим студентам.

Конечно, для физиолога хирургическое искусство чрезвычай но важно, потому что оно позволяет ему реализовать свои идеи. Мы знаем определенно, что многие из достижений Павлова были обусловлены его хирургической техникой, особенно в первой фазе его исследований, когда он работал по пищеварительным железам.

Важной чертой личности Павлова была его необыкновенная способность работать. Казалось, что он был совершенно неуто мим. Все исследования, проведенные в его лабораториях, где Павлов — ученый и человек 443 было занято несколько десятков исследователей, производились не только под его непосредственным руководством, но также и при его личном участии.

Однажды он сам сказал: «До 75 лет я не знал, что такое быть утомленным», и я убежден, что эта фраза не была преувеличением, так как их он не любил.

Другим свойством была его изумительная память. Я не знал, уменьшилась ли в связи с возрастом сила его памяти в 1931 г., когда я узнал его, но знаю, что даже тогда он имел несравненно лучшую память, чем ктолибо из людей, работавших с ним. Он помнил имена и отчества всех своих настоящих и прежних уче ников (как достижением памяти он временами был склонен этим даже похвастаться), клички всех собак, на которых ставились опыты, и даже отдельные опыты на каждой собаке. Он мог при помнить все, что когдалибо слышал или видел. И в любом слу чае он точно вспоминал то, что ему было угодно, что он хотел вспомнить. Он не делал записей, но в нужный момент мог во зобновить в памяти данные из протоколов своих опытов или опытов учеников, которые, казалось, были похоронены: он был способен вернуться к ним в определенное время, когда присут ствовал на каком-либо опыте и следил за его ходом. Я убежден в том, что он один был способен охватить всю картину исследова тельской работы, которую проделала его школа, и хранил в сво ей памяти изумительное количество фактов.

Эти необыкновенные и существенные свойства Павлова и оп ределили его успех на научной арене, но они сами по себе недо статочны, чтобы отразить наиболее важные свойства его гения. Здесь все еще остается нечто большее, значительное, нечто не обычайно трудное для определения, которое из-за отсутствия бо лее точного слова мы могли бы назвать свойствами его ума.

Разум Павлова был необычайно богатым и многосторонним. Хорошо известно, что работы, проделанные его многочисленны ми учениками, были вдохновлены и руководились его мыслями и идеями — этот факт всегда с признательностью отмечался в статьях и работах его учениками. И его собственные статьи и лекции всегда носили отпечаток его личных концепций, гипо тез и синтезов, некоторые из них образовывали основу для совер шенно новых линий исследований, которые были предприняты позже его последователями. И все же весь этот печатный мате 444 Ю. М. КОНОРСКИЙ риал представляет собой лишь часть того, о чем он думал и гово рил.

Богатство идей, живость его мысли, его необычайное видение в науке и изобретательность — все это могло быть воспринято наиболее полно теми, кто вступал с ним в контакт и имел воз можность слушать его или беседовать с ним. Он всегда был го тов к дискуссии, и в тот момент, когда не был занят на опытах, Павлов охотно обсуждал проблемы, связанные с эксперимен тальной работой лабораторий, или более общие вопросы, такие как потенциальная сфера и практическое применение учения об условных рефлексах. Эти дискуссии являлись ежедневным обы чаем жизни его лабораторий — они рождали высоковозбуждаю щую атмосферу для коллективного труда и давали каждому удовлетворение в сознании своего участия в работе этой школы как целого.

Павлов пришел к своим открытиям благодаря процессу, кото рый Ньютон назвал «непрерывным думанием над предметом». Скромность этого определения может внушить мысль, что лю бой человек, кто тренировал себя путем упражнения своих умственных способностей к «непрерывному думанию», может делать это по своей воле. Конечно, это не так, ибо непрерывное думание о каком-нибудь вопросе является столь трудным про цессом, что многие люди, если не большинство, не способны этого делать.

Я применил это выражение в отношении Павлова, хотя думание для него было нечто иное, что не всегда помогало ему рабо тать: это была страсть, которой он не мог противостоять, и эта страсть нагнеталась, потому что думание приходило к нему в виде новых идей так непринужденно и было так плодотворно, что, применяя его собственное выражение, оно «было его посто янным существом», подкрепленное положительными результа тами его открытий.

Для Павлова характерно то, что он не любил нерешенных проблем и желал найти скорее временное решение, чем не иметь никакого ответа. Было очень интересно следить за тем, как он постепенно модифицировал и развивал свои идеи, пока они не начинали его удовлетворять. И здесь, если позволительно откло ниться от темы, я хотел бы рассказать об одном эпизоде, очевид цем которого я был сам. Одна из сотрудниц Павлова, женщина, не отличавшаяся особенно критическим умом, пришла однаж ды к нему за объяснениями в связи с опытом, который она про вела. Павлов, в этот момент занятый чемто другим, попытался избавиться от нее, высказав, очевидно, неправильное и даже не Павлов — ученый и человек 445 сколько наивное суждение. Позже, когда он обсуждал с нею ее опыты, она процитировала его «объяснение». Павлов рассвире пел и спросил: «Кто сказал вам такой вздор?» — затем расхохо тался, когда он узнал, что этот «вздор» был его собственными словами. Павлов обнаруживал большую эластичность ума при создании новых концепций. Он был готов признать ошибки и отрекался от идей, даже если они были дороги ему, когда убеж дался в их необоснованности. Даже если он пылко защищал ка куюлибо концепцию и оказывалось, что он ее трактовал догма тически, то никогда не утрачивал присущую ему способность к самокритике и даже к скептицизму.