Был такой момент, когда нам казалось, что мелкие муравьи выживут нас с плота. Они жили в бревнах, и когда мы вышли в море и древесина стала влажной, они начали спасаться бегством и нашли убежище в наших спальных мешках. Они скоро заполонили весь плот, кусали и мучили нас так, что мы были готовы броситься в воду, чтобы только избавиться от них. Но по мере удаления от берега на плоту становилось все мокрее, и они поняли, что попали не в свою стихию. Лишь очень немногим муравьям удалось перенести путешествие. Лучше всех прижились на плоту крабы и рачки - морские уточки в 3-4 сантиметра длиной. Они сотнями водились на бревнах, особенно с подветренной стороны. Мы варили из них суп, и как только один урожай был собран, на месте его вырастали новые личинки, и у нас постоянно был свежий запас; у морских уточек нежный вкус. Мы ели также салат из водорослей - они были не так вкусны, но, во всяком случае, вполне съедобны. Мы никогда не видели, чтобы золотые макрели пользовались нашим огородом, но их обычно можно, было видеть вблизи плота. Они то повертывались брюхом кверху, то плавали между бревнами.
Золотая макрель - тропическая рыба, отличающаяся яркой окраской. Пойманные нами рыбы имели от 1 до 1,35 метра в длину, тело их было словно сплющено с боков и голова вытянута кверху. Однажды мы вытащили на плот макрель длиной в 1,48 метра с головой высотой не менее 37 сантиметров. Рыба отличалась изумительными красками, она переливалась разными цветами, как большая навозная муха, а плавник сверкал золотом. Но стоило вытащить ее на борт, как на глазах происходила необычайная перемена: она превращалась постепенно в серебристо-серую с белыми пятнами, а под конец становилась вся серебряно-белой. Такой она оставалась четыре-пять минут, затем восстанавливались первоначальные краски. Золотая макрель даже в воде меняет окраску, как хамелеон, и иногда нам казалось, что мы поймали какую-то неизвестную рыбу, отливающую медью, но, рассмотрев ее внимательно, убеждались, что это наш верный спутник - золотая макрель.
Высокий лоб, придающий золотой макрели сходство с бульдогом, со сплющенными висками, всегда торчит над поверхностью воды, когда хищница стремительной торпедой несется за стаей удирающих летучих рыб. В хорошем настроении макрель ложится на бок, разгоняется, прыгает в воздух и плашмя шлепается обратно в воду, поднимая каскады воды. Не успев очутиться в воде, она снова делает прыжок за прыжком с одной волны на другую. Но когда макрель в плохом настроении - например, когда мы втаскиваем ее на плот, - то она начинает яростно кусаться. Турстейн долгое время хромал с завязанным большим пальцем на ноге. Он сунул его в пасть макрели, которая не замедлила схватить его и укусить сильнее, чем обычно. По возвращении из экспедиции мы слышали, что макрели нападают на купающихся, даже едят их. Это отнюдь не льстило нам - ведь мы ежедневно плескались среди них, и нас макрели тщательно избегали. Во всяком случае, они были настоящими хищниками, и мы часто находили у них в желудке кальмаров и летучих рыб, заглотанных целиком.
Летучие рыбы - любимая пища голодных макрелей. Как только макрель завидит что-то, плескающееся в воде, она спешит к этому месту в надежде, что это летучая рыба- Утром, когда мы, зевая, выползали из хижины и окунали зубную щетку в море, не раз случалось моментально проснуться, потому что из-под плота с быстротой молнии вылетала 15-килограммовая макрель и со всего размаха тыкалась в щетку. Часто, когда мы завтракали на краю плота, какая-нибудь макрель выскакивала и прыгала плашмя обратно в воду с таким сильным всплеском, что обдавала брызгами и нас и завтрак.
Однажды за обедом с нами произошло нечто невероятное. Турстейн внезапно отложил вилку, сунул руку в воду; вода забурлила, и прежде чем мы опомнились, около нас билась огромная макрель. Оказалось, что Турстейн заметил конец проплывавшей мимо нас лески, схватил ее, а на другом конце оказалась весьма озадаченная рыба, упущенная несколько дней назад Эриком.
Не проходило дня, чтобы около плота или под плотом не кружилось бы шесть-семь макрелей. Редко-редко их бывало две-три; в иные дни мы насчитывали их до тридцати-сорока штук. Вообще кока нужно было предупредить лишь минут за двадцать, что нам хочется свежей рыбы к обеду. Он привязывал половину летучей рыбы к леске и насаживал на крючок наживку. Золотая макрель, одним прыжком пробороздив лбом поверхность моря, оказывалась у плота, а за ней летели еще две или три. Макрель - исключительно вкусная рыба, и в свежем виде ее мясо напоминает по вкусу одновременно и треску и лосося. Одной рыбы нам вполне хватало на два дня, а больше и не нужно: море было полно рыбы.
Совсем иначе мы познакомились с рыбками-лоцманами. Они сопровождали акул, появлявшихся возле плота, и если те погибали, то мы усыновляли лоцманов. Первые акулы показались вскоре после нашего выхода в море и стали ежедневными гостями.
Иногда акула появлялась лишь в роли разведчика - она делала круг около плота и исчезала. Но чаще всего в поисках добычи акула ложилась нам в кильватер за кормой и не отставала. Без единого звука подавалась она то вправо, то влево и шевелила хвостом, чтобы идти в ногу. Она двигалась вверх и вниз вместе с морем, и спинной плавник предостерегающе торчал из воды, а серо-синее туловище казалось при солнечном свете под поверхностью воды коричневатым. Иногда большая волна поднимала ее настолько выше уровня плота, что мы смотрели, словно через стеклянную стенку аквариума, как она важно плывет на нас со стайкой лоцманов у самого рыла. Несколько секунд казалось, что акула и вся ее полосатая свита окажутся сейчас у нас на плоту, но в последний момент плот поднимался на гребень волны и спускался с него, а акула скрывалась под бревнами.
Репутация, установившаяся за акулами, и их устрашающий вид внушали сначала к ним уважение. В ее обтекаемом теле таилась необузданная сила - огромные железные мускулы. Приплюснутая голова с зелеными кошачьими глазами и огромной пастью, способной проглотить футбольный мяч, говорила о прожорливой кровожадности. Стоило рулевому крикнуть:
"Акула справа!" или "Акула слева!", как мы бросались к ружьям, гарпунам и становились вдоль борта. Акула обычно кружила вокруг плота, задевая хвостовым плавником бревна. Скоро мы обнаружили, что наконечник гарпуна ломается, а острога гнется, как соломинка, касаясь спины акулы, покрытой как будто наждачной бумагой, и это еще больше увеличивало наше уважение к ней.
Иногда гарпун и пробивал ее кожу, хрящи и мускулы, но акула столь ожесточенно боролась, что вода бешено бурлила вокруг, пока она не вырывалась и была такова, оставив после себя небольшое кровавое пятнышко.
Желая сохранить свой последний гарпун, мы связали вместе самые крупные рыбные крючки и засунули их внутрь золотой макрели. Лесу из нескольких стальных тросиков мы привязали к своей спасательной бечеве и забросили приманку. Акула приблизилась медленно, но уверенно, приподняла голову из воды, резким движением открыла огромную полукруглую пасть и проглотила всю макрель. И попалась. Акула затеяла такую возню, что вся вода кругом превратилась в пену, но мы крепко держали лесу и медленно подтянули громадину к корме, несмотря на все ее сопротивление. Здесь она решила переждать, что будет дальше, и, чтобы испугать нас, только широко разевала свою пасть с параллельными рядами пилообразных зубов. Мы дождались большой волны и втащили ее наконец на скользкие от водорослей бревна кормы. Потом мы изловчились и набросили ей на хвостовой плавник петлю и отошли подальше, в ожидании конца воинственной пляски. В головном хряще первой втащенной нами на плот акулы мы нашли наконечник нашего собственного гарпуна и вначале решили, что именно он и был причиной сравнительно слабой воинственности великанши. Но впоследствии мы ловили этим способом акулу за акулой, и каждый раз дело сходило нам так же легко с рук. Вначале акула билась и дергалась изо всех сил и причиняла ужасно много хлопот одним своим весом, но скоро становилась вялой и скучной, и если нам удавалось крепко удерживать трос, не уступая ни сантиметра, то она даже не рисковала показать нам, на что она была способна с ее невероятной силой. Акулы, которых мы вытаскивали на борт, имели обычно от 2 до 3 метров в длину. Это были голубые или коричневые акулы. У последних кожа была настолько плотной, что мы с трудом могли всадить в нее острый нож. Кожа на брюхе была такой же прочной, как и на спине, и единственным уязвимым местом акулы были жаберные отверстия, расположенные в задней части головы, по пяти с каждой стороны.