И всё же всё было так…

Сердце Мэри подпрыгнуло. Дверь открывалась, и приглушённые голоса за ней внезапно стали хорошо различимы. Мэри вскочила на ноги — руки нервно прижаты к груди.

— …и я дам вам все цифры, — говорил азиатского вида дипломат, обращаясь через плечо к седовласой неандерталке, Тукане Прат.

Ещё два дипломата-сапиенса протиснулись в дверь, а за ними…

А за ними шёл Понтер Боддет — тёмно-русая шевелюра разделяется пробором точно по центру, а цвет золотисто-карих глаз заметен даже с такого расстояния. Мэри вскинула брови, но Понтер её ещё не заметил… или не почуял? Он разговаривал с одним из двух дипломатов, говоря что-то о геологоразведке, как вдруг…

Как вдруг его взгляд, наконец, упал на Мэри, и он сделал аккуратный шаг в сторону, обходя идущих перед ним людей, и его лицо расплылось в тридцатисантиметровой улыбке, которую Мэри так хорошо помнила, и он моментально преодолел разделяющее их расстояние, подхватил её на руки и прижал к массивной груди.

— Мэре! — воскликнул Понтер, своим собственным голосом, и потом, голосом компаньона: — Как я рад тебя видеть!

— С возвращением, — сказала Мэри, прижимаясь щекой к его щеке. — Как хорошо, что ты вернулся.

— Что ты делаешь в Нью-Йорке? — спросил Понтер.

Мэри могла бы сказать, что приехала в надежде получить образцы ДНК Туканы; это была часть правды, и это позволило бы легко избежать объяснений, сохранить лицо, но…

— Я приехала увидеть тебя, — просто сказала она.

Понтер снова сжал её, потом ослабил хватку и отступил на полшага, положив обе руки её на плечи и глядя прямо в лицо:

— Я так рад, — сказал он.

Мэри вдруг осознала, что все люди в помещении смотрят на них с Понтером, и действительно, мгновение спустя Тукана тактично кашлянула, как мог это сделать в подобной ситуации любой глексен.

Понтер повернул голову к госпоже послу.

— О, — сказал он. — Простите. Это Мэри Воган, генетик, я вам о ней рассказывал.

Мери выступила вперёд и протянула руку.

— Здравствуйте, госпожа посол.

Тукана взяла руку Мэри в свою и пожала её с поразительной силой. Мэри подумала, что, будь она похитрей, то смогла бы получить несколько клеток кожи Туканы прямо в процессе рукопожатия.

— Рада с вами познакомиться, — произнесла пожилая неандерталка. — Я Тукана Прат.

— Да, я знаю, — улыбаясь, ответила Мэри. — Читала о вас в газетах.

— У меня такое чувство, — сказала Тукана, изобразив на лице понимающую улыбку, — что вам и посланнику Боддету не помешает провести некоторое время наедине. — Не дожидаясь ответа, она обернулась к одному из глексенских дипломатов. — Мы могли бы поехать к вам в офис и изучить те данные о распределении населения?

Дипломат кивнул, и все потянулись к выходу из комнаты, оставив Мэри и Понтера одних.

— Итак, — сказал Понтер, снова сгребая Мэри в охапку, — как у тебя дела?

Мэри не могла определить, её сердце или сердце Понтера вдруг застучало, как отбойный молоток.

— Теперь, когда ты вернулся, — ответила она, — у меня всё хорошо.

Зал Генеральной Ассамблеи Организации Объединённых Наций состоял из серии концентрических полуокружностей, охватывающих центральное возвышение. Понтер был ошеломлён разнообразием взирающих на него лиц. Ещё в Канаде он отметил разницу в цвете кожи и чертах лица, так что ожидал, что в Соединённых Штатах встретит примерно то же самое. Здесь, в этом огромном зале, он видел примерно такое же разнообразие цветов кожи, которое, как сказала Лурт, определённо является следствием длительного периода географической изоляции различных цветовых групп, если принять на веру утверждение Мэри о том, что все эти люди полностью репродуктивно совместимы.

Но здесь все представители одной какой-либо страны были одного цвета — даже Канаду и Соединённые Штаты представляли в ООН одни только светлокожие делегаты.

Более того: Понтер уже привык к тому, что разного рода советы в его мире либо состоят исключительно из представителей одного пола, либо включают ровно половину мужчин и половину женщин. Но здесь мужчины составляли где-то девяносто пять процентов делегатов, женщин было исчезающе мало. Возможно ли, думал Понтер, что существует какая-то иерархия среди «рас», как их называла Мэре, в которой светлокожим принадлежит верховная власть? Возможно ли также, что глексенские женщины имеют низший, чем мужчины, статус и лишь изредка пробиваются в высшие круги?

Ещё одной деталью, поразившей Понтера, стал непривычно молодой возраст здешних дипломатов. Некоторые из них даже были моложе, чем сам Понтер! Мэре как-то упомянула, что подкрашивает свои волосы, чтобы скрыть седину — этого Понтер вообще не мог понять: прятать седину — всё равно что прятать мудрость. Глексены мужского пола, как он заметил, красили волосы гораздо реже — вероятно, им чаще приходилось доказывать свою мудрость. Однако всё равно в среди собравшихся здесь людей седовласых было непривычно мало.

Подозрения Понтера немного улеглись, когда здешний высший чин, носящий загадочный титул «всеобщий писарь[31]», оказался темнокожим мужчиной более-менее, по меркам Понтера, подходящего для такого поста возраста. Элен Ганье шёпотом сообщила Понтеру, что этот человек недавно получил Нобелевскую премию мира, что бы это такое ни было.

Понтер сидел вместе с канадской делегацией. К сожалению, Мэре не пустили на места для делегаций, хотя она наверняка сидела где-то наверху, на местах для зрителей. Над трибуной Понтер заметил гигантскую версию бледно-голубого герба Объединённых Наций. Хотя умом Понтер осознавал, где находится, на уровне эмоций он всё ещё отказывался признавать, что этот странный мир имеет хоть какое-то отношение к его Земле. Но центр герба занимала карта Земли в полярной проекции, которая выглядела точно так же, как аналогичные карты, которые Понтер видел у себя дома. Карту окружали ветви какого-то растения. Понтер спросил у Элен, каково значение этих ветвей, и она объяснила, что это лавровые ветви, символ мира.

Башня Мира. Премия мира. Ветви мира. При всей их воинственности мир, похоже, занимает очень важное место в головах глексенов. Понтера также отметил, что их слово, обозначающее мир, даже короче слова, обозначающего войну.

После длинного приветственного слова «военачальника-писаря» наконец подошла очередь Туканы. Она поднялась и прошла к трибуне, в то время как глексены занимались тем, что у них называлось «аплодисментами». Тукана несла маленький ящичек из полированного дерева, который она поставила на трибуну.

Генеральный секретарь пожал ей руку и оставил центральное возвышение.

— Приветствую вас, народы Земли, — произнёс имплант Туканы, переводя её слова; Элен потребовалось некоторое время, чтобы донести до компаньона понятие «народов» — множественного числа слова, которое само по себе обозначает множество людей. — Я приветствую вас от имени Верховного Серого совета моего мира и от имени всего нашего народа.

Тукана продолжила, кивнув в сторону Понтера:

— Когда один из нас появился здесь впервые, это было результатом неожиданного стечения обстоятельств. В этот раз наш приход был заранее спланирован и с нетерпением ожидаем нашим народом. Мы намерены установить долгосрочные мирные связи с каждой из представленных здесь наций.

Некоторое время она продолжала в этом ключе, не говоря почти ничего существенного. Однако глексены, как заметил Понтер, ловили каждое её слово, хотя те, кто сидел ближе всего, украдкой разглядывали Понтера, по-видимому, заинтригованные его необычной внешностью.

— А теперь, — сказала Тукана, очевидно, переходя к сути дела, — я с удовольствием произведу первую торговую операцию между нашими двумя народами. — Она повернулась к темнокожему мужчине, стоявшему у края центрального возвышения. — Прошу вас…

«Военачальник-писарь» вернулся к трибуне, неся собственный маленький деревянный ящичек. Тукана открыла свой, только что доставленный с другой стороны.