Бандиты снова будто воды в рот набрали. Баронесса пыталась что-то сказать, но тут вдруг начался галдеж. Спорили, выгораживали, осуждали. Краковский принял петушиную позу.

— Все-таки сомневаетесь в моих качествах? Но разве не я спас тебя, Сердцеед, от возмездия партизан, когда им стало известно о твоих доносах в Службу безопасности и они охотились за тобой?

— Ну да что там языки чесать, — нашелся примиритель.

— Только за то, что тебе, Адвокат, грозила расправа, как с оуновским и гестаповским провокатором, я вздернул на деревьях в городском саду пятерых девок-подпольщиц! Гнить бы тебе иначе в земле-матушке! Словом, все мы одним делом замазаны, господа. Одни больше, другие в меньшей степени, но все равно, по понятиям большевиков, в ответе за все. И меру виновности каждого из нас на весах они взвешивать не станут. И сантиметром измерять тоже не будут. Разве только размер петли при повешении попытаются подобрать в соответствии с содеянным. А ежели станет судить Господь — христианский или там мусульманский, — значения не имеет. Бог един, но у него мерка совсем другая: кого — в Рай, а кого — в Ад, в Чистилище! Лично я надеюсь попасть в Рай. Того и вам всем желаю. — Помолчав глубокомысленно, Краковский продолжал: — Война с Советами Гитлером проиграна. Это ясно, как божий день. Однако большевикам выиграть ее тоже не удастся. Она будет продолжаться в лесах, в подполье городов, в открытой и скрытой борьбе за умы и сердца людей до тех пор, пока на этой многоязычной земле не установится господство Сверхчеловека над Недочеловеком!

— Об этом долдонил все годы и Геббельс… Слышал я, что где-то там, когда-то существовал синантроп, гейдельбергский человек водился. Но чтобы Сверхчеловек… Это где же он обитает и нельзя ли на него взглянуть? — спросил Служивый с ехидцей и даже глаз прищурил.

— Можно и поглядеть, и пощупать, — осклабился атаман. — А ежели серьезно, Сверхчеловек, Сверхличность, это ты, Служивый, я, все мы, здесь сидящие. Те, кто сделал ставку на силу, на реванш, кем движет жажда власти, стремление подчинить себе других и упиваться своим господством над ними, возможностью безмерно обогащаться, жить за счет их подневольного труда. Труда Недочеловеков! А почему бы и нет, а? Ну, есть хоть один идиот, не мечтающий об этом? Пусть встанет, я на него погляжу!

Послышались возгласы одобрения.

— Как видите, для Сверхчеловека нет ничего невозможного. Это — высший тип христианина!

Но позвольте, атаман, уточнить вашу интерпретацию этого слова, — вступил в разговор Адвокат. — Понятие «Сверхчеловек» идет аж из прошлых веков, от средневековых немецких богословов. У них заимствовал его Фридрих Ницше. А затем воскресили наци. Для Сверхчеловека превыше всего собственное «я», презрение к подчинению общественным целям, как бы заманчивы они ни были.

— Я преклоняюсь перед твоей ученостью, Адвокат, — произнес Краковский иронически и продолжал: — На нашем пути, господа, возник этот лейтенантишко Буслаев. Вопрос стоит так: кто кого? Мы должны уничтожить его. Но сначала захватить и живехонького повозить по селениям, как когда-то в клетке возили бунтаря Емельку Пугачева. Это будет отвечать тому, зачем мы здесь оставлены: держать в страхе население, срывать старания большевиков восстановить разрушенное войной хозяйство, нормализовать жизнь. И хватит разглагольствовать! Не так страшен черт, как его малюют! Болтунов я не терплю. Я их презираю!

— Буслаев, конечно, лейтенантишко. Но за ним — войско, осодмил, власти стоят, — пробурчал Служивый, но Краковским он услышан не был.

Неугомонный вдруг вскочил с чурбака, стал в карманах своих рыться, заглянул за ящик с гранатами, за нары. Ничего не обнаружив, подлетел к адъютанту, схватил за грудки.

— Сволочь! — закричал он.

— Рехнулся, что ли? — опешил Философ.

— Отдай часы, мародер проклятый!

— Какие часы? Бог с тобой, опомнись! Аллаха своего побойся!

— Аллаха не трогай! Ты украл их у меня! Или часы, или пристрелю как собаку шелудивую!

Адъютант вырвался и ударил его так, что тот отлетел к двери, чуть не вылетев наружу.

— Кончай базар! — гаркнул Краковский.

— Пристрелю! — Неугомонный схватился за «парабеллум».

— Отставить! — Краковский выстрелил в потолок. — Нашли из-за чего стреляться! Если Философ положил в свой карман бесхозно лежавшие часы, пусть возвратит их хозяину. Тем более что он «заработал» их в поте лица и тела своего. Вдова из поселка накормила его, напоила, спать с собой уложила, а он в благодарность часики ее, уходя, прихватил — в память о погибшем на войне муже.

Ироническая реплика атамана разрядила накалившуюся было обстановку. Все дружно загоготали. Даже Баронесса смеялась.

— С тобой, атаман, как с мужиком, пооткровенничал по простоте своей души, а ты, что баба языкастая, на всеобщий позор меня выставляешь, посмешищем делаешь, — обиделся Неугомонный. — Вот и доверяй, и верь тебе, сверхчеловеку..

Привели мужчину.

— Задержан при попытке проникнуть в зону лагеря! — доложил Краковскому конвоир.

— Егор? — узнал его атаман. — Ты зачем здесь ошиваешься?

— К тебе шел, а меня окликнули и цап-царап, сгребчили! — спокойно ответил тот.

— Я тебя не звал.

— Не гони и не подозревай меня в том, на что я не способен. Сперва выслушай, что было со мной и что привело меня к тебе. Тогда и решай, и приговор выноси.

— Что же такое с тобой приключилось?

— Едва ноги унес, спасаясь от ихней милиции.

— А если врешь?

— Видит Бог, правда. Стрельбу даже по мне открыли.

— А если Бог другим делом был занят и проглядел? И тебя подослал ко мне этот лейтенант из Москвы.

— Ты что же, не веришь тому, кто, рискуя жизнью, спас тебя от партизанской мины, ангидрит твою в доску? Я не отсиживаться в лес пришел, а вместе с тобой бить большевиков. Ты же знаешь, как я их ненавижу.

Это, видно, убедило Краковского.

— Ну так что с тобой делать? — Он задумался. — Вот что! Назначаю тебя смотрителем нашего лесного «храма».

— Не боевое дело ты мне предлагаешь, — возразил Егор.

— Не смотрителем, так комендантом лагеря будешь называться. Тем более что нынешний комендант меня не устраивает. Твоя обязанность — поддерживать порядок и систему обороны на должном уровне.

— Опять двадцать пять!

— У нас все должности бойцовские. Что рядовой, что атаман, что комендант. Команда — к бою! И пошел молотить!

— Тогда согласен. Только вот из оружия у меня — «парабеллум» да штык от русской «трехлинейки».

— Приступай к своим обязанностям, Егор. Но смотри, ежели скурвишься. У меня разговор короткий: малейшее подозрение, и пеняй на себя!

— Это мне не грозит, атаман. Можешь не стращать.

Обратившись ко всем, Краковский сказал:

— Буслаева я взял на пушку. Наговорил ему такое, что у нас разве что самолетов и танков нет. И вояк не десятки, а сотни. Так что о его наступлении в ближайшие дни не может быть и речи. Если он не безумец, конечно. Но это вовсе не означает, что мы можем самоуспокоиться и благодушествовать. Приказываю: Кривоносому проникнуть в здание поставской милиции, в кабинет Буслаева! Цель — захват документов Службы безопасности и СД Постав, которые там, видимо, осели и могут быть использованы против каждого из нас. Сердцееду — атаковать городской Дом культуры, когда там будут заседать активисты — доярки да сапожники! Получится что-то вроде разгона Государственной Думы. Остальным — произвести боевые вылазки в села для очередной реквизиции продовольствия! Торопитесь, господа, пока не вскрылись реки и болота. Коменданту приготовиться, к перебазированию лагеря на запасные позиции! Такова моя воля, и я требую беспрекословного ее выполнения! Мы должны устроить им Варфоломеевскую ночь, а в могилу Советов вбить осиновый кол!

Рота войск НКВД, обещанная генералом Петровым, прибыла как нельзя кстати. И хотя она была не в полном составе, поскольку после операций, проводившихся против Украинской повстанческой армии, не успела пополниться, все же представляла грозную силу. Буслаев решил использовать ее для разгрома банд в лесах, прилегающих к Поставам.