— Какой я тебе лейтенант! Обращайся ко мне — товарищ старший лейтенант!

— Я вижу, у вас в петлицах два кубаря, — смутился сержант.

— Возвращайся в строй и обратись, как я требую! — приказал Кракович.

Сержант подчинился. Но потом между собой люди его называли — „страшный лейтенант“. Мимо такого поведения командира батареи, как политрук, я не мог пройти. Улучив момент, когда остались вдвоем, поинтересовался:

— Чем вызвано требование называть вас „старшим лейтенантом“, когда всем известно, что вы — лейтенант?

— На меня послали представление в Москву. Это тебе что, не основание? — Кракович уже закипал.

— Основание может быть одно — приказ Наркома обороны.

— Понятно. Ты хочешь сказать, что я — самозванец?

— Безусловно. И не только это. Так повести себя в отношении подчиненного, когда тот обратился к командиру своему по уставу, мог только самодур. Вы превратили себя в посмешище.

— Знаешь, что! — Он готов был растерзать и стереть меня в порошок. — Ты много на себя берешь. Яйца курицу не учат! Ты гражданский институт кончал, а я — военное училище. Политрук… А то поставлю тебя по стойке „смирно“ и — кругом, шагом марш! Можешь и на губу у меня загреметь!

Я понял: так он разговаривает со мной потому, что я сдачи дать не могу. Треугольники у меня в петлицах, а не кубики, не шпалы, не ромбы. Но ведь я прав.

— Ну вот что, товарищ лейтенант Кракович, — обратился я к нему. — Я помню вас и тремя неделями раньше. Тогда вы и вовсе приставили пистолет к груди больного человека, чтобы заставить его есть то, что ему во вред.

— Он отказывался от еды!

— Если что-либо подобное повторится, придется поставить вопрос перед командованием об отзыве из Москвы представления о присвоении вам очередного воинского звания старший лейтенант, а возможно, и вовсе о разжаловании в рядовые…

— Руки коротки! — прокричал опешивший Кракович и выскочил из землянки.

Милая Валюша! Ты не представляешь, чего стоил мне этот разговор. Выносить на начальство я его не стал. Не в моем характере. Сперва надо самому воздействовать на зарвавшегося командира батареи. Я думаю, ты не осудишь меня за это? Нет? Вот так-то лучше!

И все же, надо отдать должное Краковичу: он изменился к лучшему. Но, знаешь, почему-то не верю я ему. И в разведку с ним не пошел бы. Да и в атаку тоже.

Политподготовка в роте сводилась главным образом к разъяснению приказов Верховного Главнокомандующего и информации о положении на фронте, как это освещалось в сводках Совинформбюро.

Основное время было посвящено изучению уставов Красной Армии, строевой и боевой подготовке. Представляешь, Валюша, всего десять винтовок на батарею! Из них только стрельбы ведем. Штыковой же бой отрабатываем, вооружившись березовыми палками. Совсем как в доисторические времена, когда с дубинкой шли на мамонта.

Одеты бойцы в то, в чем прибыли в Сурки. Хуже обстояло с обувью. Одному солдату не было в чем выйти на улицу, и я приказал ему оставаться в землянке, изучать материальную часть винтовки и гранаты. Каково же было мое удивление, когда вдруг увидел его на полигоне! Обмотав ноги тряпками, он пробежал три километра по мерзлому снегу почти босиком.

— Как же ты мог ослушаться, Галимджан?

— А ничего. Моя нога не мерзнет, политрук. Видишь, как упаковал! — с восточным акцентом объяснил он. — Винтовка научился разбирать и собирать закрытыми глазами. Теперь нужен практика. На фронт прибуду, фашист по мне стрелять станет, а я что буду делать? Смотреть, да, по-твоему? Я его убить должен!

У меня не нашлось слов, чтобы вразумить Галимджана. Ну и сила же духа, упорство у этого парня из Казани!

Вдруг подъехали машины. Из первой вышел маршал Ворошилов. Стройный. Симпатичный. Волевой. Еще накануне он прибыл в бригаду с инспекционными целями. Я об этом знал от полкового комиссара, но никак не мог представить себе, что он может вот так просто посетить стрельбище, да еще в момент, когда там моя батарея. С ним лишь адъютант да командир моего полка. Ну, охрана, само собой. Кракович, увидев Ворошилова, подлетел к нему, доложил:

— Товарищ маршал Советского Союза! Первая минометная батарея производит учебные стрельбы из СВТ! Командир батареи старший лейтенант Кракович!

Ворошилов оглядел его с ног до головы.

— Почему третьего кубаря не вижу в петлицах? — спросил он строго.

— Да я, товарищ маршал… — начал было Кракович.

— Непорядок! — смягчился Ворошилов. — Прикажи старшине раздобыть. Он из-под земли достанет пару кубиков для своего командира!

— Слушаюсь, товарищ маршал Советского Союза!

Ворошилов внимательно наблюдал, как стреляли бойцы.

Первый же стрелявший на его глазах солдат послал все пули в „молоко“. Ворошилов взял у него винтовку, лег на снег на его место.

— Проверим твое оружие, — сказал он и пятью выстрелами поразил мишень в „яблочко“. — Винтовка отлично пристреляна! Потренироваться малость требуется. Но ты не огорчайся, солдат. Так обычно случается, когда человек непривычен к выстрелу. Палец на спусковой крючок, глаза зажмурит и ждет, когда выстрел произойдет. Ну и получается рывок курка. В этом случае пуля никогда мишень не найдет.

Маршал возвратил винтовку солдату.

— Попробуй еще разок. Непременно получится.

Незлобивый тон старого воина воодушевил парня. На этот раз, хотя и врассыпную, из пяти в мишени оказались три пули…

Подошла очередь Галимджана. Из положения с колена он поразил мишень все пять раз из пяти возможных. Не в „яблочко“, но поразил.

Ворошилов пожал ему руку, вручил сторублевку.

— Если так же метко будешь бить по врагу, солдат, мы обязательно победим в войне и уничтожим фашистскую армию!

Галимджан стоял растерянный. Тряпки на ногах размотались.

— Как же вы могли допустить такое? — обратился Ворошилов к командиру полка.

— Согласно приказу Генштаба, товарищ маршал, обмундированием солдат обеспечивается только перед принятием присяги и отправкой на фронт! — отчеканил тот.

— Ну зачем же так буквоедски понимать приказы, полковник. Сегодня же найдите, как и чем помочь воину.

— Будет исполнено, товарищ маршал!

Галимджану Ворошилов сказал:

— Пойди посиди в моей машине, солдат. Поеду в штаб бригады, подвезу до твоей землянки.

В тот же день Галимджану выдали кирзовые сапоги б/у.

— Откуда родом, замполит? — садясь в машину, поинтересовался вдруг Ворошилов.

— В Луганске родился, товарищ маршал, — ответил я.

— Родные места…

— Отец работал на одном с вами патронном заводе.

— Как фамилия? — живо поинтересовался Ворошилов.

— Буслаев Владимир Георгиевич.

— Буслаев… — старался он вспомнить, но не мог. — Столько воды утекло с тех пор. Много там было хороших людей. Сейчас как живет отец, чем занимается, может быть, в чем нуждается?

— Три года назад он умер от туберкулеза легких.

— В гражданскую войну, должно быть, заработал эту болезнь. Сочувствую тебе, политрук. Отец, видно, немало хорошего в тебя заложил. Чти и продолжай его дело. Ну, будь здоров!

Машина рванула с места и понеслась по снежному насту, сопровождаемая охраной. Я долго смотрел вслед, стараясь представить себе этого человека в молодости. Чем-то он напоминал мне отца. Но почему в среде офицеров о нем ходят злые кривотолки? Храбр, но некомпетентен в военном деле; перед войной репрессировал тысячи способных военачальников, ослабив тем самым армию; будучи главкомом Северо-Западного направления (Прибалтика, Ленинград), оказался неспособным руководить современным боем…»

«На днях, Валюша, в моей батарее произошло ЧП. Встречаю двух омичей из новобранцев. Физиономии опухшие, обильно лезет щетина, будто неделю не брились, хотя по возрасту молодые совсем.

— Что с вами?

— Сами не знаем, товарищ политрук, — ответил один из них.

— Все время есть хочется, — сказал другой. — А есть нечего.

Подобное в жизни мне встречать не приходилось. Не инфекция ли какая напала на них? Сопроводил в санчасть полка. Военврач с ходу спросил: