К концу сражения на реке Эн обе стороны убедились в своем бессилии сдвинуть врага с места. После ввода в брешь трех германских корпусов, оба фронта стояли сплошной стеной друг против друга. Атаки, которые предпринял Бюлов 16 сентября и в последующие дни в направлении на Фим, кончились полной неудачей: «Войска были истощены потерями и усталостью, деморализованы неудачами. Плохо поддержанная артиллерией, у которой не хватало боеприпасов и которая стреляла плохо из-за потерь в кадрах, пехота видит, что наступательная способность ее уменьшается с каждым днем»[359].

Ни одна сторона не имела никакого серьезного преимущества. В этом теперь убедились и союзники: «Мы потеряли наше преимущество; час прошел». Темп наступления был потерян, и оба врага стояли друг против друга на позициях, с которых им не было суждено сдвинуться серьезно в продолжение четырех лет.

Надо со всей силой подчеркнуть, что вовсе не планы широкого маневра направляли действия войск на этом новом этапе войны; мало того, что войска таких планов вовсе не выполняли, главное командование обеих сторон свои фактические распоряжения давало вовсе не в плоскости этих блестящих директив, все еще писанных по наполеоновским образцам. Иные силы, иные заботы довлели над ними: в основном это была тенденция заполнить пустоты образовавшегося позиционного фронта и максимально закрепиться на занятых позициях. 16 сентября Жоффр доносил военному министру о том, что новая битва началась на фронте, означенном вчера; «оборонительные позиции противника серьезны, темпы движения медленны», 17–го в 8 ч. 20 м. французское главное командование констатировало: «Общее наступление продолжается и продлится еще несколько дней; мы продвигаемся медленно, но все контратаки врага отбиты». В тот же день Жоффр отдает приказ своим армиям между Уазой и Маасом: следует «сохранить наступательное положение», но нужно предвидеть, что: «настоящая битва может длиться несколько дней», а потому необходимо «закрепиться на завоеванной местности, установить резервы, позволяющие дать отдых войскам, и подготовить дальнейшие маневры». Чтобы понять подлинные мотивы этих последующих маневров, полезно вчитаться в следующие строки приказа Жоффра, направленного армии Монури в эти же дни: «Из поступивших сведений оказывается, что противник выполняет передвижку; войска к северо-западу под прикрытием мощной оборонительной позиции[360]. Чтобы ответить на этот маневр, необходимо сосредоточить на левом фланге нашего расположения массу, способную не только парировать маневр обхода, но и со своей стороны обеспечить охват фланга». В связи с этим армии Монури предлагалось не упорствовать в дальнейших атаках с фронта, закрепиться нас завоеванной местности и насколько возможно вытянуть свои силы в сторону левого фланга. На правый берег Уазы предполагалось перебросить 6–й корпус (3–я армия), а также, как только будет возможно, и 4–й. Туда же перебрасывался и 14–й корпус с правого крыла.

Цитируемые документы звучат уже не языком довоенных оперативных директив, в них явственно слышен голос новой эпохи. Главные факты, которые констатируются:

1. Наступательная мощность войск свелась на нет.

2. Подвижность (тактическая, на поле боя) ничтожно мала.

3. Основная забота — отразить маневр противника, т. е. стратегически — оборонительная задача.

4. Значительна уже мощность возникших оборонительных позиций.

5. Стремление максимально продолжить фронт в сторону открытого фланга, т. е. отмеченная уже боязнь свободного пространства.

Именно эти моменты, вовсе не замыслы нового наполеоновского маневра лежат в основе дальнейших решений с обеих сторон.

С германской стороны для этих же целей осуществлялась отмеченная выше переброска 6–й армии. На совещании 18 сентября в Люксембурге при участии Мольтке, полковника Таппена и кронпринца баварского Фалькенхайн (командующий 6–й армией) так сформулировал цель этого маневра: «6–я армия имеет задачей при помощи первых частей, прибывающих на место (21–й корпус), отбросить отряды противника, недавно появившиеся на правом фланге армий, и взять на себя обеспечение этого фланга. Однако, главная и постоянная цель 6–й армии — одержать решительную победу на правом крыле нашего расположения как можно быстрее 1 и с теми силами, которые будет возможно ввести в бой, если нужно, даже введя их последовательно»[361]. Как видно, Фалькенхайн ставит здесь две задачи: одну парадную, задуманную в стиле наполеоновской операции, — но кому же не ясно, что такую операцию несколькими корпусами, да еще введенными в дело «tropfenweise» (т. е. капля по капле, по частям), осуществить не удастся; другую реальную, чисто оборонительного порядка. Полная аналогия с задачами, поставленными французским главным командованием.

2. Бег к морю

(Схема 20)

Схема 20. Бег к морю. Положение на 5 октября.

а) Общий характер операций этого периода

Переброской 6–й германской армии и рядом последовавших вслед за тем перебросок с обеих сторон на запад и начинается период так называемого «бега к морю». Название это довольно метко означает суть происходивших операций, которые ничего общего не имели с широко задуманным стратегическим маневром с обеих сторон. Они были именно судорожно — лихорадочным передвижением всех сил, какие только обе стороны еще могли снять с других участков, где входила уже полностью в права позиционная война, и последних резервов, какие еще можно было наскрести в тылу. В самом деле, стратегический маневр предполагает единую цель или, по крайней мере, стройно организованную совокупность целей и в соответствии с этим концентрацию имеющихся сил в строгом соответствии с поставленной задачей (задачами). Такого единства в маневрировании и боях крупных сил, вовлеченных в борьбу, с обеих сторон не было. Не было поэтому никакого единства стратегического маневра, а был ряд разрозненных операций, следовавших одна за другой без всякой внутренней единой связи. Этот довод о единстве и соответствии сил и плана имеет, однако, скорее формальное значение. Гораздо важнее другое соображение. Сила маневра состоит в том, что в нем заключено нечто творческое и оригинальное, нечто такое, что противнику трудно предвидеть и разгадать[362]. Какую же цену имеет маневр, который сразу же ясен и очевиден противнику? Если силы равны, то противник всегда может парировать угрозу, если же он слишком слаб, то такой маневр вообще теряет интерес, так как разгром противника мог бы быть свершен и другими путями. С оригинальностью замысла тесно связана внезапность маневра, а эта внезапность означает выигрыш темпа, который активная сторона использует для накопления преимуществ в направлении удара, если эти преимущества окажутся серьезными, т. е. оперативное опережение будет достаточно большим, тогда противнику не хватит времени для парирования удара, и он будет смят прежде, чем сумеет перегруппировать свои силы и вообще принять необходимые контрмеры. Но именно такой оригинальности, новизны, творческой силы не было в оперативных замыслах обеих сторон описываемого этапа. Оба противника знали о производимых перебросках, знали, в каком направлении они совершаются, знали, что опасность грозит со стороны открытого фланга. Понятно, что мысль их работала в одном направлении, и, как было уже показано, она лишь по внешности облекалась в наступательные формы, по существу же была проникнута заботой и опасениями обороны. При таком условии маневр превращался в простое передвижение сил. Ни одна из [414] сторон никакого преимущества не получала, ибо никакого выигрыша темпа, никакого опережения не выходило, силы же обеих сторон в основном были равны. На открытое пространство между Уазой и морем во время «бега к морю» были переброшены огромные силы с германской стороны: 8 корпусов и 4 кав. корпуса (2–я, 4–я и 6–я армии), со стороны союзников 30 пех. французских дивизий и 3 кав. (2–я и 10–я армии) и, кроме того, вся английская армия. Если бы такие силы одна из сторон использовала для нанесения мощного удара в едином, оригинально замышленном маневре, был бы, возможно, получен решающий стратегический эффект. Но был ли возможен такой маневр?