Может он не знал или просто не хотел замечать, эта таинственность, которой он себя окружал, только подогревала интерес.

Вроде ты справился с тяжелым массивным замком, открываешь шкатулку, вокруг которой прежде ходил, заинтересованно на нее поглядывая, потом не выдерживаешь и подбираешь ключик. И вот, наконец, замок сдался, осторожно, растягивая сладостный, волнующий момент, приподнимаешь крышку, а там… новая шкатулка с еще одним замком. Вот так и рушатся в один миг все надежды и мечты. Но ты не сдаешься, а уже просто на одном “я все равно это сделаю” с новым энтузиазмом пыжишься над замком с секретом.

Но Лиану так легко удается запутывать мысли. Он так отчаянно старается забыть прошлое, одновременно с этим убедить Мэл, какой он опасный двуличный негодяй с кровожадными намерениями. И сам пытается поверить в это, поверить и принять. Через не хочу и не могу. Остается такое простое “надо”.

Надеть маску так легко, но снять ее и открыть кому-то душу - это страшно и больно. Никакие уговоры и обещания не могут стопроцентно утверждать, что не наступит то время, когда кто-то возьмет и не растопчет тебя на тысячи, миллионы осколков. И порой это бывают самые близкие, родные люди, от которых не ждешь удара в спину. Риск - это только звучит так легко - отдаться на волю удаче, а на самом деле это страшно, очень. Сломать себя порой бывает очень непросто и выше твоих сил.

Ты только просишь, тихо шепчешь, боясь нарушить тишину, сквозь горечь, затопившую тебя изнутри, НЕ ХОДИТЬ ПО ЭТИМ ОСКОЛКАМ, ОНИ И ТАК УТОНУЛИ В ОТЧАЯНИИ. Скажите, ложь? Быть может.

Мэл всегда считала, что самое страшное - это ничего не чувствовать, окунаться в безразличие ко всему, обрастать тонкой коркой льда. Холод медленно убивает все живое, все человеческое. И ты ищешь то тепло, тот огонек, что согреет. Вот он рядом и будто специально обжигает, отгоняя прочь. И ты обжигаешься, но не сдаешься. Сдастся - значит потерять последнюю надежду, поэтому ты продолжаешь идти сквозь грязь этого мира, ведомый этим светом.

Приглушенно зарычав, Мэл швырнула в сторону подушку, что только недавно сжимала в руках, и опустила на пол ноги, приняв сидячее положение.

Лиану будто нравится играть с ней. Так удобно притвориться, что ничего не замечаешь, а в иной ситуации воспользоваться слабостями противника. Он играет с ней, зная, как на девушку действуют его прикосновения, да что там, один взгляд, и она уже тает. Ей только и остается, что булькать нечто неразборчивое, растекаясь влюбленной лужей у его ног. И Мэл ненавидит себя за это, ненавидит больше всех на свете за то, что ее самой большой слабостью является Лиан.

Самое смешное, что если бы она действовала напролом и, к примеру, поцеловала его, демону удалось бы все равно выйти сухим из воды.

“Ммм… Вкусно… Мэл, что ты ела сегодня на обед? Сливовое варенье? Надо пойти поесть, а то я такой голодный” - была бы примерная реакция на поцелуй. Или же еще лучше: “Мэл, перестань летать в облаках и смотри под ноги. А то уже спотыкаешься на ровном месте и падаешь на прохожих. Пожалей их: они могут неправильно понять твое ротозейство!” Непробиваемая логика! За подобное ей порой так и хочется его придушить. А еще порой (ну очень редко) мелькает в голове мысль зацеловать этого вредного демона до потери сознания (желательно его). Мелькает и с шипением гаснет в новом потоке раздражения.

Приведя свой внешний вид в порядок, Мэл заправила кровать (где это видано, чтобы аристократка прибиралась в собственной комнате: можно смело списать это на ненормальность Мэл) и решила навестить свою горячо обожаемую тетю.

В своей комнате Элизабет не оказалось. Мэл шла по коридору, прикидывая масштабы поисков, выходило прилично. На счастье девушке удалось выловить в стенах дома дворецкого, неторопливо проходящего мимо и не подозревающего еще, какой подарок на него сейчас свалится. Ему давно следовало бы окапаться где-нибудь в саду.

- Карл, ты видел мою тетю? - Мэл схватила мужчину за рукав, привлекая к себе внимание.

- Госпожу Элизабет? - уточнил дворецкий и, получив утвердительный кивок, ответил: - Госпожа сейчас пьет чай в малой гостиной.

- Спасибо большое, ты не мог бы принести туда еще один чайный прибор?

- Да, госпожа, - откланялся дворецкий и направился на кухню исполнять просьбу.

Маркиза де Свот, как и сообщил Карл, нашлась в гостиной. Женщина наиболее комфортно, как это позволяла мебель, расположилась на светлом диванчике с резными ножками и пила зеленый чай с еле уловимым запахом жасмина. Пройдя в комнату, Мэл присела рядом с тетей и заглянула той через плечо.

- Что пишут? - поинтересовалась девушка.

Элизабет шарахнулась в сторону, складывая письмо вдвое, но заметив, кто побеспокоил ее, расслабилась.

- Омелла, тебе говорили, что пугать старых больных людей нехорошо? - попыталась докричаться тетя до совести Мэл.

- Нет. Видимо это занятие по этикету я беззастенчиво проспала, - пожала плечами девушка. - Так что пишут?

- Да ничего, дворцовые сплетни, - женщина убрала письмо обратно в конверт и отложила его на столик.

- Что-то новое?

- Нет. Правда аристократы немного напуганы. Кто-то пустил слух, что были убиты все члены трех семей из наиболее приближенных к Двору. Кто-то предположил, что это король решил избавиться от своих противников, подослав к ним наемных убийц. Фридрих не дает никаких конкретных ответов на это и только молча бесится. Ему проще пока подставить себя, чем признать собственное и своих людей бессилье в этой ситуации. Но он не понимает, что тем самым может оказаться под гнетом народа. Да и Совет

Тринадцати

это не одобрит, они не потерпят такого необоснованного самоуправства от монарха.

- Теть, не переживай, все уладится. Вот увидишь, - улыбнулась Мэл.

- Надеюсь, еще одного любимого я не могу потерять, - в голосе звучали одновременно и безграничная надежда, и скрытая обреченность. Мэл помнила, как сильно тетя любила своего погибшего мужа. Маркиз де Свот отличался особой, можно сказать совершенной, красотой; творческий, неординарный человек, легкий на подъем. И самое главное - он не видел никого перед собой кроме тети. - Ты меня зачем-то искала?

- Да. Думала, может тебе еще что-нибудь стало известно…

- Кроме этого - ничего. Я же еще не была во Дворце. Это так, только каждодневные отчеты.

- Ну, ладно. Делать нечего, - Мэл уставилась в распахнутое окно, складывая по кусочкам накопившуюся информацию. За это время служанка принесла еще один чайный прибор и маленький чайничек, из тонкого носика которого вверх поднимался пар, в воздухе появились нотки бергамота.

- Ой, Мэл, извини. Совсем вылетело из головы. Вчера ночью был обнаружен свидетель. Это младшая дочь графа Патриса. Она чудом выжила, сейчас она под наблюдением и в безопасности, но какие-нибудь детали той ночи никому не удалось от нее узнать.

- Об Анике я знаю. А отец называет этих олухов специалистами?! Не смогли найти ребенка в доме, - вставила свое слово Мэл. - Но почему она ничего не рассказала?

- Не знаю, она отчего-то молчит и ни с кем не разговаривает, - женщина сделала маленький глоток чая и хитро прищурилась. - Мне и раньше стоило бы догадаться, что ты не усидишь на одном месте и полезешь на место преступления. Значит, ее появление не обошлось без твоего вмешательства?

- Ну, можно сказать и так, - смутилась девушка.

- Теперь понятно, почему Габриель так бесится, - усмехнулась Элизабет.

Мэл лишь глупо похлопала ресницами. Заметив это, женщина решила ответить на невысказанный вопрос:

- У меня сегодня с утра был серьезный разговор с ним. Ну, как же?! Наш мальчик оплошал: кто-то работает на его территории.

- И что он сказал?

- Попросил (ага, в приказном тоне) держать тебя на коротком поводке, пока есть на чем этому поводку держаться. Похоже, он думает, что ты работаешь на меня.

- Я давно советовала ему обратиться к психиатру: у него слишком завышенная самооценка параллельно с паранойей в стадии обострения, - не удержалась промыть косточки Габи Мэл. - Хотя за такой запущенный случай не каждый и возьмется…