Но с выездом из Праги[59] у Суворова появились признаки болезни, от которой он скончался. Он плохо себя чувствовал еще в Кончанском. Назначение в Италию подняло и дух, и тело. Но в Италии и особенно в Швейцарии здоровье опять пошатнулось. Общенародная слава после войны снова значительно подбодрила, но лета брали свое, и в Кракове, а затем и в Кобринском имении Суворов слег. «Тело мое во гноище», — писал он.

Весть о приготовлениях к великолепной встрече в Петербурге подействовала на Суворова лучше лекарств. Торжественный въезд в столицу России рисовался как утешение за все страдания. Но по дороге в Петербург разразился новый тяжкий удар — новая внезапная немилость государя.

20 марта при пароле отдано было высочайшее повеление: «Вопреки высочайше изданному уставу генералиссимус князь Суворов имел при корпусе своем, по старому обычаю, непременного дежурного генерала, что и дается на замечание всей армии».

Разгневанный Павел приказал отменить все распоряжения о встрече Суворова, и в родную столицу величайший полководец, так прославивший Россию, въехал 20 апреля в 10 часов вечера тайком, остановясь на Крюковом канале, у своего родственника Хвостова. Здесь от Павла I явилось извещение не являться к государю.

Это был последний удар. Суворов приобщился Св. Таин. «Долго гонялся я за славой, — говорил он, — все мечта; покой души у Престола Всемогущего». В агонии Суворов бредил новыми войнами, часто упоминал про Геную; 6 мая, около двух часов дня, великий витязь земли русской скончался, не будучи прощен государем.

Похороны состоялись 12 мая с уменьшенными почестями; народ горько плакал, и, как говорит очевидец, «только не смел рыдать». Государь все же стоял на углу Невского и Садовой; бывший с ним генерал Зайцев, сподвижник Суворова, увидев гроб, зарыдал навзрыд; государь не выдержал и заплакал. Пропустив гроб, он вернулся во дворец; весь день и всю ночь был очень печален, все время повторяя: «Жаль!»

Суворов похоронен в Александро-Невской лавре, в нижней, Благовещенской церкви, возле левого клироса. Над гробницей, по его просьбе, сделана простая надпись: «Здесь лежит Суворов».

Суворов — полководец и воспитатель

В истории военного искусства Суворов является полководцем своеобразным и занимает место довольно особое. Все великие полководцы были в то же время или неограниченные государи, как Александр Македонский, Густав Адольф, Фридрих Великий, Петр Великий, Наполеон, или пользовались в военном отношении полной властью.

Суворов никогда не обладал самостоятельностью. До Итальянского похода он все время был в подчинении и самостоятельно исполнил только одно крупное поручение: взял Измаил. Остальные победы одержал он, или вырывая насильно себе самостоятельность действий, или пользуясь случаем, чтобы проявить ее (Фокшаны, Рымник, Прага). В итальянскую войну он хотя и был главнокомандующим, но на деле был связан по рукам и ногам.

Кроме того, Суворов в личной жизни много раз был несчастлив. Вспомним хотя бы столкновение его с Потемкиным и немилости государя. Даже после смерти Суворова изучение его великих деяний было заброшено из-за появления на военном поприще яркой фигуры Наполеона, а позднейшие исследования, сухие и с оглядкой на Запад, не дали нам полного образа нашего величайшего полководца. И однако, Суворов все же признан великим полководцем — за границей даже, быть может, более, нежели в России.

Он действовал в самой разнообразной обстановке: на равнинах, в лесах и болотах, в степях, в горах, во всякое время года, при всяких условиях. Он вел большую войну — сражения в открытом поле, взятие крепостей, переправы через реки, оборону морских берегов, — вел и войну малую. За свои 40 лет боевой жизни Суворов руководил 63 сражениями, где был всегда слабее противника (кроме Адды и Нови) и, несмотря на то, всегда наступал и не только не был никогда побежден, но, наоборот, все его победы были самые решительные.

Он старался окончить войну поражением живой силы противника. Каждый его замысел направлен он на уничтожение врага в поле; он совершенно не придает значения сидению под крепостями, которые должны пасть сами собой с уничтожением живой силы врага. А если крепости и являлись предметом действий Суворова, то брались им быстро, мощными ударами, без сидения под крепостными стенами.

«Брестский корпус сего числа кончен»; «Неприятельскую армию взять в полон» — вот свидетельства решительности Суворова. Но если ему не удавалось «кончить» в бою, то шло неотвязное преследование. «Преследуй денно и нощно, доколе истреблен не будет: недорубленный лес опять вырастает», — урок Суворова и в стратегии, и в тактике.

Все предприятия Суворова вместе с тем были всегда строго соотнесены с общим положением дел на войне. «Смотри на дело в целом», — учил он и при этом никогда не решал задачи за противника для обоснования своих действий, а, наоборот, ставил сам врагу неразрешимые для него задачи, и всегда самого крупного значения.

«Не лучше ли одна кампания вместо десяти», — говорил он в 1799 г. Или: «Не лучше ли иметь цель направить путь на Париж, нежели остроумными степенями преграждать дорогу к своим вратам?» (т. е. к 4-угольнику крепостей: Верона, Мантуя, Пескьера, Леньяго).

Такой взгляд тем более замечателен, что даже один из лучших представителей тогдашнего военного дела — эрцгерцог Карл — держался «стратегии местности», прочие же прямо вязли в разного рода ложных методических измышлениях. Однако Суворов при этом сам далеко не пренебрегает местностью. В одном из своих заветов нам он указывает: «Умей пользоваться местностью», — и сам пользуется ею несравнимо, но лишь как пособником в достижении своей главной цели — уничтожение силы сопротивления врага ударом в наиболее больное место.

Но для правильной постановки цели нужно знать общую обстановку. Суворов и достигал этого знания с помощью замечательного своего «глазомера». Из сбивчивых, иногда противоречивых примет Суворов умел вычитывать истинное положение вещей, и тогда решение вопроса о цели являлось само собой. Это он называл: «верный взгляд военный».

Не менее искусно выбирал Суворов и направление для достижения цели — операционную линию. Выигрыш во времени, в связи с выбором кратчайшего операционного направления, он считает весьма важным.

Вот как он скорбит по случаю остановки под Брестом в 1794 г.:

Многие говорили, что Суворов «дикий самородок», склонный только к лобовым ударам. Между тем он был в высшей степени гибок в своем творчестве и действовал всегда сообразно с обстановкой. Так, в 1794 г. при движении к Бресту Суворов выбирает кружной путь, в 1799 г. в походе в Швейцарию — кратчайший, на Сен-Готард. Наконец, в 1799 г. он двигается против Макдональда, хотя и более удаленного, чем Моро, но зато более опасного — и по наиболее прямому пути.

Свои замыслы Суворов выполняет с необыкновенной быстротой и нечеловеческой силой воли. «На войне деньги дороги, жизнь человеческая еще дороже, а время — дороже всего», — учит он и так действует всегда сам.

Никакие препятствия его остановить не могли, пока общая обстановка не менялась. «Имей цель определенную», — говорил он. Но, отличаясь неимоверной решительностью, иногда дерзостью, Суворов был осторожен в лучшем значении этого слова. Он никогда не пускался в предприятие, не обеспечив его со всех сторон, для чего порою жертвовал даже самым драгоценным на войне — временем.