Вздох облегчения вырвался из моей груди, когда в образовавшуюся щель полился мутный утренний свет. Правда он оказался какой-то болезненно-желтоватый, но это была уже деталь, мелочь. Главное, что здесь и впрямь бывает утро. Отлично. А то ночь – это уже слишком. Нам сполна хватило и прошлой.

Воодушевленный такой хорошей новостью я быстро поднял крышку, да так и замер, даже позабыв ее зафиксировать. Глазу открылось невероятное зрелище. За бортом простиралось бесконечное море терракотово-красных барханов. Они тянулись до самого горизонта, где зубьями крупного рашпиля цеплялись за край горячего желто-оранжевого неба. Вернее, оно обещало стать горячим всего через какой-нибудь час-полтора, а пока напоминало исполинскую банку утренней мочи, в которой плавал шершавый диск Луны.

Подумав «луна», я имел в виду вовсе не какой-то там абстрактный спутник планеты, я называл вещи своими именами. Это была именно Луна, наша, хорошо знакомая с самого детства, истыканная оспинами кратеров Луна. Вся разница заключалась лишь в том, что была она раза в три крупнее обычного и висела практически у самого горизонта.

Вероятно, весь этот пейзаж можно было назвать величественным, даже, скорее всего, можно было… но вот только лично как по мне все портили детали. Их было много, и каждая сама по себе вызывала мерзкий ледяной холодок, ползущий от плеч к пояснице. Я глядел на груды человеческих костей и черепов, которые еще не успел накрыть алый саван песка, на шевелящиеся на ветру тряпки, бывшие когда-то одеждой, на ржавые покореженные железяки, в недавнем прошлом именовавшиеся грозным словом «оружие», на изломанную линию асфальтовой дороги, поперек которой рухнул наш «Калининград», на видневшиеся в полукилометре отсюда странные куполообразные строения, над которыми клубился жирный черный дым пожара. При виде всего этого в мозгу зарождалась и начинала доминировать одна единственная мысль: «Что ж, господа-товарищи, добро пожаловать в ад!»

– Это она… База, – прозвучавший у меня за спиной растерянный шепот Кальцева только укрепил мою веру в существование преисподней.

– База, – повторил я задумчиво – Замечательно выбрано место. Лучше и быть не может.

Одинцовский разведчик, конечно же, ничего не понял, а все потому, что просто смотрел не туда. Он прикипел взглядом к огромным куполам, в то время как я разглядывал предмет куда более мелкий и прозаический. Это был даже не подозрительно искореженный, можно сказать скрученный остов грузовика, который замер на растрескавшемся асфальте, и не железнодорожная колея, уходящая вглубь одного из соседних барханов. Мое внимание привлек всего-навсего согнутый дорожный указатель, на котором все еще можно было различить белые печатные буквы. «МОГИЛЕВ 25км» – эту надпись я читал и перечитывал вновь и вновь.

Глава 20

– Давай, пошел, родимый! – Загребельный втолкнул Хряща на лестницу, ведущую в танковый трюм. – Разведаешь обстановку и назад. Постучишь в дверь, я открою.

– Там темно, – мрачно пробубнил наш главный «доброволец».

– Не так уж и темно… – начал было подполковник, но я его перебил.

– Андрей!

– Ладно уж, – отвечая на мой хмурый, укоризненный взгляд, Леший раздраженно фыркнул. – Сейчас попробуем чуток подсветить.

Чекист нагнулся и поднял с пола жгут из пяти капроновых веревок, которые уходили вниз по металлическим ступеням. Он с силой дернул пару из них и прислушался к звенящей тишине. Взрывов не последовало. На этот раз «фонари» категорически отказывались срабатывать. Загребельный попробовал потянуть за оставшиеся три веревки, но результат оказался тем же.

– Сделал все, что мог, – с деланным сожалением ФСБшник развел руками. – Так что уж не взыщи. Давай… сам как-нибудь…

Андрюха уже хотел захлопнуть дверь за спиной у Хряща, но тот здоровой рукой придержал ее и попросил:

– Начальник, может оружие хоть какое дадите?

– А что у тебя было раньше? – я опередил Лешего с ответом.

– Топор.

– Нет, пожалуй, с топором ты одной рукой не совладаешь, – я отрицательно покачал головой. – На вот, возьми это.

В руке у меня был грубо выточенный сорокасантиметровый нож, ранее принадлежавший кому-то из погибших «серых». Его-то я и протянул Хрящу.

– Доволен? Других пожеланий нет? – подполковник с нескрываемым раздражением глядел на то, как его недавний противник вновь обзаводится оружием. – А теперь вперед, «арбайтен»!

Надежно заперев гермодверь, Загребельный повернулся ко мне и зло прошипел:

– Что пожалел падлу? А он тебя, между прочим, не пожалел и сына твоего тоже!

– Не пожалел. Скорей противно стало, – я скривился. – Если мы не дадим Хрящу возможности защищаться, то станем такими же ублюдками, как и он. И это не разведка получится, а настоящая казнь. Не знаю как ты, а я в казнях не участвую.

– Все сказал? – чекист гневно засопел. – А ты подумал, что будет, если этот урка вернется? Ты уверен, что он захочет сдать дареный тобой ножичек? Или может с ходу полоснет кому-нибудь по горлу, отомстит за старые обиды?

– Почему урка? – стоявшие невдалеке Гром и Черкашин переглянулись.

– Граждане, у вас что ни глаз, ни ушей нет? – Леший сокрушенно покачал головой – Да из него ведь тюремный жаргон так и прет.

– Как-то не прислушивались, – попытался оправдаться Олег. – Не до того было. Сейчас харчами особо перебирать не приходится, кастинг там разный устраивать. Сейчас каждый человек на счету.

– Это если человек. А если мразь…

Андрюха не успел договорить. Его прервал душераздирающий вопль, донесшийся снизу. Вслед за первым криком последовал второй, третий, четвертый, а затем они уже неслись не переставая, слились в единый поток сплошного страха, боли и отчаяния. Один раз мне показалось, что среди жуткой какофонии послышалось слово «Помогите!». И я уже действительно собирался броситься на помощь, как вдруг звук оборвался. Голос смолк. Теперь лишь гулкое завывающее эхо, гуляющее по палубам и отсекам мертвого корабля, напоминало о случившемся.

– Ага… Вот оно значит как… – вслушиваясь во вновь наступившую тишину, протянул Загребельный. – Выходит в трюме кто-то есть, и просто так с корабля нам не уйти.

– Призраки? – хмуро предположил Олег.

– Призраки не дают своим жертвам даже рта раскрыть, не то что так орать, – со знанием дела заявил я.

– И что теперь будем делать? – Черкашин посветил фонарем на дверь, через которую только что ушел Хрящ. – Нас ведь с Базы уже как пить дать срисовали. Не могли не срисовать.

– Сержант, давай сюда следующих! – Леший призывно махнул своей лапищей, тем самым ясно и понятно отвечая на вопрос Иваныча.

Олег исподлобья поглядел на Загребельного, на меня, невесело покачал головой, но затем все же оглянулся в сторону полутемного коридора и скомандовал:

– Мужики, ведите сюда гадов!

В полумраке, изрубленном парой тусклых, то и дело скачущих лучей света послышалась возня, брань и протестующие возгласы. «Серые» одного за другим проталкивали вперед бригаду Хряща. Последние были не на шутку напуганы, а оттого упирались изо всех сил. Но штрафников было всего шестеро. Не тот расклад, чтобы противостоять трем десяткам основательно разгневанных бойцов Грома.

– Спуститесь вниз, – начал Загребельный, когда приговоренные предстали перед нашими глазами.

– Куда вниз?! – завопил один из товарищей покойного. – Там же… Там… Люди добрые, что ж вы нас на смерть посылаете?!

– Заткнись! – рявкнул на него Леший. – Что, небось Хрящ научил? Но только здесь сопливой толпы, на которую вся эта хрень рассчитана, нет. Здесь вы, ребята, конкретно попали. Так что либо будете делать то, что вам говорят, либо… – дойдя до этого места, Андрюха глянул на меня, хмыкнул и продолжил уже менее кровожадно: – Либо все равно будете делать это же самое, но уже с разбитыми рожами и переломанными ребрами. Это вам обещаю я, подполковник Федеральной службы безопасности.

Слова, а еще больше тон матерого ФСБшника произвели должное впечатление, «добровольцы» поникли плечами и потупили взгляды. Приглядевшись к их безжизненным лицам, я вдруг понял, что четверо из шести – это совсем молодые парни, лет по восемнадцать-двадцать. Эх, чего только они тянутся ко всякой швали?! Неужто и впрямь считают, что эти самые «Хрящи», не важно, одеты ли они в кожаные куртки или дорогие костюмы, и есть настоящие мужики со стальными яйцами, герои, с которых стоит брать пример? Не боевые офицеры, которые не щадя живота своего проливали кровь за страну, не космонавты, подводники или полярники, а именно эта мразь, которая только и думает как урвать кусок послаще, да пожирней. Эта мысль так больно резанула по самолюбию, по чувству собственного достоинства, что я сжал кулаки и решительно произнес: