Хорошо, что я оказался готов. Шибануло так, что старый танкист отлетел метра на полтора, но, к его чести будет сказано, «заветную» лямку все же не отпустил. Так что Загребельного, не взирая на габариты и вес, крутануло словно девчушку-фигуристочку, которая по глупости решила выполнить какой-то там тройной аксель, так до конца и не освоив одинарный. Однако, как оказалось, отечественное ФСБ всякими там акселями или тулупами не возьмешь, ни тройными, ни даже четверными. Оно с некоторым усилием, но все же устояло на ногах, хотя и потеряло свой гребанный вещмешок, «счастливым» обладателем коего стали, конечно же, российские бронетанковые войска.
В отличие от Загребельного, чей мозг все еще пребывал под таинственным наркозом, танкист Ветров сразу осознал – ситуация хуже некуда. И дело тут даже не в том, что поклажа Лешего уже практически перестала существовать, превратившись в маленькое солнце на двух зеленых лямках. Дело было в том, что весь окружающий мир наполнился какой-то странной гудящей и дребезжащей энергией. Пространство напряглось как струна, грозя вот-вот взорваться, лопнуть и расползтись по швам. И детонатор к этой бомбе, нож к этой невидимой ткани находился именно в моих руках.
Максиму Ветрову как-то совсем не улыбалось оказаться в самом эпицентре жуткого катаклизма, а потому он размахнулся и что есть силы зашвырнул вещмешок куда подальше. Конечно же, специально направление я не выбирал. Но только так уж получилось, что это самое «куда подальше» оказалось прямо в сторону обезглавленного, распростертого на земле трупа.
Вещмешок еще парил в воздухе, когда в него ударили сразу три ослепительных малиновых молнии. Они вылетели из зловещих красных огней, тех самых, что словно жутковатые призрачные маяки сияли на вершинах изогнутых металлических мачт. Глядя на это, я весь сжался ожидая взрыва, в результате которого рюкзак Загребельного сгорит во мгновение ока, а может разлетится на сотни мельчайших, пылающих как искры фейерверка клочков.
Вот только ничего подобного не произошло. Смертоносные молнии словно приклеились, намертво прикипели к вещмешку. Они потянулись за ним, а когда скарб Лешего грохнулся в серо-желтую пыль, превратились в три извивающиеся, рассыпающие мириады искр пуповины, соединяющие… Цирк-зоопарк, кого с кем? В какой-то миг мне показалось, что все изменилось, поменялось местами. Теперь вовсе не исполинская защитная система пыталась испепелить нарушителя, теперь он сам перешел в наступление и стремился поджарить вконец оборзевших обидчиков. Или нет, скорее он желал выпить, высосать их силу, как маленький прожорливый вампир высасывает кровь поверженного им великана.
Что именно вторая из моих догадок и оказалась ближе всего к истине, мы с Андрюхой смогли убедиться уже буквально через несколько секунд. Висящие высоко в небе красные огни стали тускнеть, а затем один за другим гаснуть.
Два, четыре, семь, десять… Именно, когда потух десяток красных глаз и от их всевидящего ока освободилось с полкилометра гигантского периметра, произошло воистину невероятное событие. Прямо позади металлических ферм и колон разверзлась огромная дыра, через которую нашим глазам открылось… А вот то, что открылось, так это еще следовало понять, в это еще требовалось поверить.
Глава 6
Леший схватил меня за отворот телогрейки и рванул так, что едва не оторвал от поверхности земли.
– Бегом! – гаркнул он. – Бегом, пока не включились!
Даже не смотря на растерянность, можно сказать ошарашенность от всего только что произошедшего до меня дошло, что именно Андрюха имеет в виду. Конечно же, это он о проклятых плазменных шарах, что ядовитыми приторно-малиновыми ягодами висели на гигантских кустах из пыльного серебристого металла. Мы оба чувствовали, что еще минута-другая, и они вспыхнут вновь. Что произойдет потом, одному богу известно. В худшем случае мы повторим судьбу нашего во всех смыслах безголового предшественника, в лучшем – так и останемся по эту сторону барьера, бродить в тумане и пыли до тех пор, пока не нарвемся на какую-нибудь неприятность или попросту не издохнем от жажды и голода.
– Давай! – выдохнул я и со всех ног припустил в сторону только что открывшегося портала.
Пробегая рядом с распростертым на земле трупом, я увидел вещмешок Лешего. Он перелетел обезглавленное тело метра на два-три и сейчас валялся в пыли, исходя белесым дымком, будто неразорвавшийся крупнокалиберный снаряд.
Наверняка именно эта необычайно яркая ассоциация с чем-то взрывоопасным и смертоносным и заставила меня шарахнутся в сторону. Что касается Загребельного, то этот псих не только не отвернул, а еще и нагнулся за своей поклажей.
– Брось придурок! – во всю глотку завопил я. – Убьет к чертовой матери!
Упертый ФСБшник не послушал. Он ловко подхватил свое имущество и прорычал в ответ:
– Ага… Как же… Брось… Тут жратвы на три дня!
О том, во что теперь превратилась эта самая жратва Леший видать не подумал. Вот дубина! Куда только подевались эти хваленые ФСБшные мозги? Правда, объяснять такие, в общем-то несущественные сейчас детали у меня не имелось ни малейшей возможности, да и желания. Хочет Андрюха тащить бесполезное оплавленное железо с утонченным ароматом начисто выгоревшей тушенки… хрен с ним, пускай тащит и наслаждается. Только пусть делает это быстрее, как можно быстрее!
Потратив всего долю секунды, чтобы отблагодарить Главного за сохраненную жизнь неразумного сына его, я с криком «За мной!» кинулся бежать. Бежать! Сейчас требовалось только это, а все споры и разговоры… потом. Всё потом!
Когда, топая, храпя и вздымая клубы грязно-желтой пыли, мы как взмыленные кони промчались под огромными конструкциями периметра, это показалось едва ли не чудом. Цирк-зоопарк, а почему едва ли? Оно и есть, самое настоящее натуральное чудо. Ведь возводили защитный кордон не олухи какие-нибудь, вот в чем, в чем, а в этом я был совершенно уверен. А мы просто так взяли и с ходу…
Я отдувался после неистового бега и припоминал, как у нас вышел такой воистину невероятный трюк. Конечно, помог вещмешок Лешего. Но почему именно вещмешок? И почему именно его?
В общем-то, этими вопросами мой экскурс в прошлое так и ограничился. И я даже не стал искать на них ответа. Причиной тому было будущее. Оно вмиг затмило, буквально стерло все, произошедшее год, день, час, минуту и секунду назад.
Ступив за границу защитного барьера, мы оказались в весьма странном мире… Ином мире. Очень хотелось назвать его чужим, да только вот язык никак не поворачивался. Ведь почти все, что находилось здесь, было нашим, понятным, простым и до боли знакомым. Я подумал об этом как раз в тот момент, когда взгляд скользнул по борту американского авианосца и остановился на решетчатых конструкциях упавшей на него Эйфелевой вышки.
– Ни фига себе! – то ли оглушено, то ли восхищенно протянул Загребельный.
– Да-а-а… – с Андрюхой нельзя было не согласиться.
– Куда это нас занесло? – подполковник ФСБ изо всех сил пытался что-либо понять. – Эйфелевая вышка… Это что ж, с Могилевом перелет получился?
– Тебя только это удивило?
Я даже не посмотрел на друга. Взгляд был намертво прикован к бесконечному железному морю, в котором бушевали исполинские волны из железнодорожных и автомобильных мостов, плавучих буровых платформ, огромных портовых кранов, вырванных вместе с фундаментами башен химических и металлургических комбинатов. Целый сектор оказался практически полностью состоящим из громадных океанских кораблей, крайним из которых являлся тот самый американский авианосец. Их здесь были десятки, если не сотни. Искореженные скитальцы морей лежали как попало: часть на борту, часть кверху килем. Некоторые оказались разломлены, словно от удара о землю, другие смяты и навалены один на другой.
Лишь на мгновение представив силу способную сотворить все это, я почувствовал, что покрываюсь ледяным потом. Дабы вконец сломить и подавить, забредших сюда искателей приключений, местные боги дополнили антураж этого места плотным огненно-красным небом. Впервые за последние два года я видел небо без облаков, но не испытал от этого ни малейшей радости. Во-первых, это было чужое небо, абсолютно чужое, а во-вторых, оно оказалось полным гигантских, зажженных где-то на самой линии горизонта, зарниц. Исходивший от них свет ежеминутно озарял бесконечное железное море неверными мертвенными всполохами. После каждого такого разряда, я непроизвольно напрягался, ожидая неминуемого раската грома. Но ничего похожего не происходило. С небес слышался лишь негромкий треск, который тут же тонул в наполнявшем воздух странном ритмичном биении или лучше сказать ухании. Складывалось впечатление, что где-то очень далеко работает исполинский ткацкий станок. Вот именно он-то, упрямо, настойчиво, безостановочно, и сотрясал весь этот жутковатый непонятный мир.