Она покачала головой.

— Джин, ты ведь знаешь, это против правил. Лечащий врач не имеет права обсуждать с пациентами свою личную жизнь.

— Почему? Вы несколько дней задавали мне вопросы. Хотели, чтобы я рассказала о своем прошлом. Поведала о своих чувствах. Осознала тот факт, что холодна и равнодушна. Круто изменилась, одним словом. Кроме того, вы тесно общались с Рики Джорданом.

Глаза Эвелин расширились за стеклами очков.

— Откуда... откуда тебе известно это имя?

Я будто не услышала вопроса.

— Рики Роберт Джордан. Семнадцать лет. Элементал Воздуха с серьезным биполярным расстройством. Милое, но, судя по всему, сбившееся с пути дитя. Вам на самом деле не следовало связываться с ним, Эвелин.

Психиатр так сжала длинную золотую ручку, что от напряжения пальцы хрустнули в суставах. Санитар нахмурился. Его взгляд перескакивал с меня на Эвелин, будто мы с ней играли в словесный теннис. Джексон и три других пациента, запертые в закоулках помутненного сознания, сидели возле меня — пускали слюни, издавали булькающие звуки и бормотали что-то нечленораздельное.

— Поправочка, — продолжила я. — Вам не следовало превращать Рики в свою игрушку из психушки. Вы, верно, не на шутку испугались, когда до парня наконец дошло, что вы не бросите мужа ради него? Он пригрозил, что расскажет родителям, как вы соблазнили его, да? Соблазнили так же, как и всех остальных привлекательных подростков — своих пациентов. Поэтому вы напичкали его галлюциногенами и отправили домой, к родителям?

Эвелин часто и тяжело дышала. Пульсирующая жилка на ее шее трепетала, как нежные крылья колибри.

Я наклонилась, перехватывая ее испуганный взгляд.

— Мамочке и папочке Джордана не понравилось ни то, что у Рики случился психотический срыв, ни то, что он повесился в собственной гардеробной. Но в предсмертной записке он написал, что не может жить без вас, Эвелин.

Обычно я не разыгрывала такой спектакль. Слишком избито. Если бы я придерживалась нормального порядка действий, то проникла бы в психиатрическую клинику, убила Эвелин и слиняла прежде, чем обнаружат ее тело. Но Эвелин Эдвардс должна точно знать, за что умрет — таково одно из условий этого задания. Выполню его и получу полмиллиона долларов сверху.

— Вот почему я здесь. Вот почему вы умрете. Не с тем трахались, Эвелин.

— Охрана! — завопила доктор.

Последнее слово в ее жизни. Я резко взмахнула рукой, заточка сверкнула в воздухе, пролетела через всю комнату и вонзилась в горло Эвелин, пробив трахею. Бинго. Крик перешел в свистящий хрип. Эвелин сползла с пластикового стула и повалилась на пол. Обхватив рукой заточку, она выдернула ее из горла. Кровь потекла по ковровому покрытию, образуя затейливые узоры, похожие на абстракции Роршаха[1]. Глупый поступок. Оставь Эвелин все как есть, прожила бы лишнюю минуту. Санитар чертыхнулся и бросился на меня, но я оказалась проворнее.

Схватила с пола золотую ручку Эвелин, вскочила и вогнала ее прямо в сердце противника.

— Теперь разберемся с тобой, — прошептала я ему на ухо, пока он извивался и корчился подо мной. — За тебя мне никто не заплатит. Но, учитывая тот факт, что ты ловил кайф, насилуя пациенток, будем считать, что я исполнила свой долг. Ради, мать его, общественного блага.

Я выдернула ручку из груди верзилы и нанесла ещё два удара. Сначала в живот, потом в пах. Мечущийся, блудливый взор санитара затуманился и угас. Я отпустила тело, и оно с глухим стуком ударилось об пол.

Не прошло и тридцати секунд, как все было кончено. Гейм, сет, матч. Легче легкого. У меня даже дыхание не сбилось.

Я бегло осмотрела оставшихся в комнате людей. Джексон по-прежнему пускал слюни в привычной прострации. Двое других изумленно разглядывали пол, словно не понимая, что именно здесь не так. Четвертая же пациентка уже опустилась на четвереньки. Она погрузила пальцы в потемневшую кровь Эвелин и слизнула ее, точно сладкий мед. Вампиры. Вечно едят что попало.

Безумные голоса, заключенные в гранитном полу, усилились. Их питала свежая кровь. Она просачивалась сквозь рыхлое переплетение коврового покрытия и стекала на камень. Неприятный, раздражающий звук заставил меня стиснуть зубы. Как же мне хотелось оставить это место и этот шум позади. Далеко-далеко позади.

Я извлекла ручку из паха санитара и подобрала заточку. Свидетели — это плохо, особенно в моей работе, и я обдумывала, не убить ли мне Джексона и остальных. Но я здесь не ради них. И не стану проливать кровь ни в чем не повинных людей, пусть даже им и лучше умереть и избавить свои потерянные души от лишенных разума бренных оболочек.

Поэтому я спрятала окровавленное оружие в карман и направилась к двери. Но прежде чем выйти в коридор, обернулась и посмотрела на безжизненное тело Эвелин Эдвардс. Ее лицо и широко распахнутые глаза застыли в немом удивлении. Знакомое выражение. Я не единожды видела его за годы работы. Не важно, насколько скверными бывали люди, не важно, сколько бед они натворили и кого одурачили. Никто и никогда не верил в то, что грядет смерть, особенно от руки наемного убийцы вроде меня.

Пока не становилось слишком поздно.

Глава 2 

Теперь пора приниматься за самое трудное — как-то выбираться из лечебницы. Чтобы проникнуть сюда, достаточно было прикинуться сумасшедшей и кое-кого подмаслить, а сейчас меня отделяли от внешнего мира несколько препятствий: два десятка санитаров, парочка охранников, множество замков и пятиметровые стены с колючей проволокой сверху.

Я прокралась до конца коридора и заглянула в соседний. Ни души. Часы показывали начало восьмого, и большинство пациентов уже вернулись в свои обитые войлоком палаты, чтобы сотрясать ночь криками. Если повезет, Эвелин и санитара не хватятся до утра, а к этому времени я рассчитывала убраться как можно дальше отсюда. Никогда не полагайся на удачу. Этот урок я давно усвоила на собственном горьком опыте.

Заученным маршрутом, с оглядкой на время обходов, я без особых усилий прошла по слабо освещенным коридорам правого крыла лечебницы. Благодаря кусочку скотча, которым я заклеила замок, дверь одной из подсобок оставалась не запертой. Я проскользнула внутрь. В темноте виднелся хозяйственный хлам. Швабры. Щетки. Туалетная бумага. Чистящие средства.

В дальнем углу, там, где строители в целях экономии не покрыли гранитную стену краской, я приложила руку к грубому камню. Вслушалась в него. Сила, магия и способности элементали Камня позволяли мне слышать этот природный элемент, где бы он ни был, и какую бы форму ни принимал. Будь то гравий у меня под ногами, выступ скалы, нависший над головой, или обычная стена вроде той, которой сейчас касалась моя рука. Я умела различать вибрации камня. Поступки и чувства людей со временем проникают в окружающие их предметы, особенно в камень, и, настроившись на частоту этих вибраций, я узнавала многое: от людей, которые обитали в доме, до произошедших в нем убийств.

Но каменная стена под ладонью лишь лопотала что-то бессвязное. Я не слышала ни пронзительных ноток тревоги, ни звона поднявшейся суматохи, ни резких возмущений, пульсирующих сквозь породу. Значит, тела еще не обнаружили, а мои собратья-чокнутые, вероятнее всего, продолжают слюнявить друг друга. Отлично.

Забравшись на металлический стеллаж у стены, я сдвинула незакрепленную потолочную панель и достала заранее припасенный обернутый в полиэтилен сверток с одеждой. Стянув с себя забрызганную кровью белую больничную пижаму, я переоделась. Оказавшись в лечебнице, я первым делом проникла в камеру хранения с вещами пациентов и забрала оттуда одежду, в которой меня привезли полицейские. Помимо синих джинсов, темно-синей футболки с длинными рукавами, ботинок и флисовой толстовки с капюшоном, у меня при себе имелись пара складных ножей и серебряные часы с закрепленной в них катушкой гарротовой проволоки[2]. Легкое, тонкое оружие, но я давно привыкла обходиться подручными средствами.