которое называется идеомоторной апраксией: это неспособность выполнять

действия по просьбе врача. Когда пациента с апраксией просят причесать

волосы, он поднимает руку, смотрит на нее и машет ей вокруг своей головы.

Если его попросят показать, как забивают гвоздь молотком, он сжимает руку

в кулак и стучит им по столу. Это происходит, даже если его рука не

парализована (он может непроизвольно почесывать кожу головы) и он знает,

что значит «причесаться» («Это значит, что я использую расческу, чтобы

привести в порядок волосы, доктор»). У него пропала способность вызывать

в уме картину требуемого действия в данном случае расчесывания, которое

должно предшествовать и управлять реальным выполнением действия. Эти

функции обычно ассоциируют с зеркальными нейронами, и действительно, в

надкраевой извилине есть зеркальные нейроны. Если мы на верном пути в

наших размышлениях, то пациенты с апраксией должны очень плохо

понимать и имитировать движения других людей. Хотя у нас есть некоторые

указания на то, что происходит именно так, этот вопрос требует более

внимательного исследования.

Другая интересная вещь эволюционное происхождение метафор. Как

только в НТД сформировался механизм межмодальной абстракции между

зрением и осязанием (изначально предназначенный для того, чтобы

хвататься за ветки), он мог проложить путь для межсенсорных метафор

(«колкое слово», «одежда кричащих цветов») и, наконец, для метафор

вообще. Это подтверждается нашими недавними наблюдениями, согласно

которым пациенты с поражениями угловой извилины испытывают

сложности не только с «буба-кики», но и с пониманием простых пословиц.

Они объясняют их буквально, а не метафорически. Эти наблюдения,

разумеется, необходимо проверить на большем количестве пациентов. Легко

представить, как межмодальная абстракция могла сработать для «буба-

кики»; но как объяснить метафоры, которые содержат в себе абстрактные

идеи вроде «О! то восход! Джульетта солнце!», учитывая то, что в мозге

существует бесконечное число таких понятий. Неожиданный ответ на этот

вопрос в том, что число этих понятий небесконечно, так же как и число слов,

которые их выражают. Для разных практических нужд большинство

англоговорящих людей пользуются словарным запасом из приблизительно

десяти тысяч слов (хотя вообще-то можно обходиться и гораздо меньшим

числом, особенно если вы продвинутый интернет-пользователь). При этом

только определенные сочетания имеют смысл. Как мне подсказал

выдающийся когнитивист и эрудит Джарон Ланье, Джульетта может быть

солнцем, но довольно бессмысленно называть ее камнем или пакетом

апельсинового сока.

Учтите также, что повторяются и становятся бессмертными только

удачные, яркие метафоры, а плохими метафорами пользуются в своих

виршах рифмоплеты-неудачники.

Зеркальные

нейроны

играют

важную

роль

в

уникальности

человеческих возможностей. Они позволяют нам подражать. Вы уже знаете,

как младенец подражает высунутому языку. Как только мы достигаем

определенного возраста, мы можем подражать очень сложным моторным

действиям, например, вскидывать большой палец вверх, когда хотим сказать

«класс!!!» или подавать мяч. Ни одна человекообразная обезьяна не может

сравниться с нами в таланте имитации. Однако замечу в скобках, что

обезьяна, которая ближе всего подошла к нам в этом отношении, это не наш

ближайший сородич шимпанзе, а орангутанг. Орангутанг могут даже

открывать замки и использовать весло для гребли, если они увидят, как кто-

то другой выполняет эти действия. Они, кроме того, наиболее древесные и

хваткие из всех больших обезьян, так что их мозг, возможно, напичкан

зеркальными нейронами для того, чтобы их детеныши могли смотреть на

маму и учиться безошибочным действиям с деревьями. Если каким-нибудь

чудом группа орангутангов в Борнео выживет в экологическом холокосте,

который вот-вот учинит Homo sapiens, эти кроткие приматы вполне могут

унаследовать землю.

Подражание, может быть, не выглядит таким уж важным умением в

конце концов, слово «обезьянничать» звучит оскорбительно, хотя по иронии

судьбы большинству обезьян подражание дается с трудом. Но как я отметил

раньше, подражание могло быть ключевым шагом в эволюции человека,

превратившись в нашу способность передавать знание посредством примера.

Когда этот шаг был предпринят, наш вид вдруг совершил переход от

дарвиновской эволюции, основанной на генах, через естественный отбор

который занял миллионы лет к культурной эволюции. Сложное умение,

приобретенное изначально путем проб и ошибок (или благодаря

случайности, например, если кто-нибудь из наших человекообразных

предков увидел, как куст загорается от лавы), теперь стало быстро

передаваться всем членам племени, старым и молодым. Другие

исследователи, включая Мерлина Дональда, пришли к такому же

заключению, хотя и не в связи с зеркальными нейронами3.

ОСВОБОЖДЕНИЕ ОТ ОГРАНИЧЕНИЙ, которые накладывает дарвиновская

эволюция, основанная на генах, было гигантским шагом в эволюции

человека. Одной из загадок человеческой эволюции является то, что ранее

мы назвали «огромным скачком вперед», относительно внезапное

возникновение 60-100 тысяч лет назад определенного числа атрибутов,

которые считаются специфически человеческими: огонь, искусство,

убежища-жилища, украшения, составные орудия и более сложные формы

языка. Антропологи часто предполагают, что этот взрывной рост культурной

многогранности должен был произойти по причине мутаций в мозге, но это

не объясняет, почему все эти удивительные способности должны были

возникнуть ровно в одно и то же время.

Одно из возможных объяснений в том, что так называемый большой

скачок это просто статистическая иллюзия. Эти особенности могли на самом

деле накапливаться в течение гораздо более долгого периода, чем об этом

свидетельствуют находки. Но, конечно, этим особенностям не обязательно

возникать ровно в одно и то же время, чтобы наш вопрос все равно имел

смысл. Даже если растянуть этот скачок, скажем, на 30 тысяч лет, это все

равно будет одним мигом по сравнению с миллионами лет постепенных

поведенческих изменений, которые имели место ранее. Второе возможное

объяснение состоит в том, что новые мутации в мозге просто увеличили наш

общий интеллект, способность к абстрактному мышлению, которая

измеряется в IQ-тестах. Эта гипотеза на верном пути, но она не так уж много

говорит нам даже если оставить в стороне законные возражения о том, что

интеллект это сложная, многоуровневая система, которая не может быть

сведена к одной основной способности.

Это открывает путь к третьей гипотезе, которая возвращает нас снова к

зеркальным нейронам. Я предполагаю, что в мозге действительно произошли

генетические изменения, но, по иронии судьбы, эти изменения освободили

нас от генетики, усилив нашу способность учиться друг у друга. Эта

уникальная способность освободила наш мозг от дарвиновских оков и

способствовала быстрому распространению уникальных изобретений таких

как изготовление бус из ракушек, орудий, использование огня, устройство

жилищ или изобретение новых слов. После шести миллиардов лет эволюции

культура наконец стартовала, и с ее помощью были посеяны семена

цивилизации. Преимущество этой гипотезы в том, что вам не нужно

доказывать, что отдельные мутации произошли почти одновременно, чтобы

объяснить одновременное возникновение наших многочисленных и