Но при необходимости такой информации давался ход. Еще в разгар массовых репрессий она была удачно опробована правящим режимом как орудие политической борьбы. Как следовало, например, из вступившего в силу в феврале 1938 года совместного постановления ЦК ВКП(б) и СНК СССР, «ряд арестованных заговорщиков (Рудзутак, Розенгольц, Антипов, Межлаук, Карахан, Ягода и др.) понастроили себе грандиозные дачи-дворцы в 15–20 и больше комнат, где они роскошествовали и тратили народные деньги, демонстрируя этим свое полное бытовое разложение и перерождение».

Поскольку и по окончании массовых репрессий официально приветствовавшейся линией поведения руководителей оставался эгалитаризм, Мехлис информировал Сталина о вскрытых отклонениях от нее. Так, генеральному секретарю ЦК были доложены факты финансовых злоупотреблений в Наркомате мясной и молочной промышленности СССР, которые творились с благословения наркома В. В. Воробьева; незаконной оплаты питания наркома морского флота Дукельского из средств соцкультфонда наркомата (нарком ГК даже произвел на него денежный начет в размере 3288 рублей); недостойного поведения заместителя наркома лесной промышленности Т. Ф. Трудова и первого заместителя наркома М. И. Салтыкова (первый бесплатно изготовил для себя на подчиненном предприятии комплект мебели, а второй покровительствовал любителям комфорта за казенный счет).

Не без участия Мехлиса на XVIII Всесоюзной партконференции (февраль 1941 года) оказались переведенными из членов ЦК в кандидаты шесть человек, а еще 15 человек были исключены из кандидатов. Лаконичная формулировка — «не обеспечили выполнение своих обязанностей» — в ряде случаев прямо опиралась на материалы, предоставленные высшему руководству партии вездесущим наркомом госконтроля.

Автор не склонен преуменьшать объективную полезность для общества усилий госконтролеров по вскрытию фактов казнокрадства высших чиновников, особенно вопиющих, учитывая, что народ жил в целом скудно и трудно. Нельзя, однако, не обратить внимания на то, что наказания, которые понесли высшие управленцы, уличенные в уголовных преступлениях, были уж очень скромными. Особенно на фоне массового и жестокого применения к рядовым гражданам «закона о колосках» от 7 августа 1932 года и других актов, каравших за расхищение социалистической собственности. И дело здесь не в скудости полномочий наркома госконтроля. Лично ему лишь позволялось пугать казнокрадов. Как поступить с тем или иным проштрафившимся наркомом или партийным секретарем, Сталин, будучи основным потребителем шедшей от Мехлиса информации, решал сам.

Так или иначе, Лев Захарович вносил свой посильный, хотя, возможно, многими и не видимый вклад в окончательное утверждение сталинского единовластия, снижению роли некогда главного политического органа в стране — Политбюро ЦК ВКП(б). «Перелив» реальной власти из Политбюро в Совнарком, начатый репрессиями против членов высшего руководства в 1937–1938 годах, отмеченный на рубеже 30–40-х годов дезорганизацией прежнего порядка работы Политбюро, сокращением количества рассмотренных им вопросов и принятых решений, завершился несколькими принципиальными политическими ходами Сталина в предвоенные месяцы.

И все они напрямую затрагивали Мехлиса. По принятому 21 марта 1941 года совместному постановлению ЦК ВКП(б) и СНК СССР Лев Захарович стал одним из заместителей председателя Совнаркома (по совместительству) и в этом качестве существенно расширил свои полномочия. Каждый зампред получал кураторство над двумя-тремя наркоматами и мог теперь единолично, хотя и в рамках установленных планов, решать все оперативные вопросы по подведомственным наркоматам. Причем все решения заместителей председателя СНК издавались как распоряжения правительства.

В соответствии со вторым, принятым в тот же день совместным постановлением, было создано Бюро Совнаркома — новый орган власти, не предусмотренный Конституцией и тем не менее облеченный всеми правами Совнаркома СССР, поскольку его решения издавались как постановления СНК. Вначале в Бюро вошел ограниченный круг людей, но уже 7 мая все 15 заместителей председателя СНК, а следовательно, и Мехлис, стали его членами.[106]

Учитывая, что за несколько дней до этого, 4 мая 1941 года, председателем СНК был утвержден Сталин, можно определенно сказать: оформление процесса концентрации партийной и государственной власти в нашей стране в одних руках завершилось.

В Бюро СНК СССР Льва Захаровича окружали исключительно члены Политбюро, лишь он сам и Булганин не входили в состав высшего партийного руководства. Тем самым он оказался признанным участником процесса, который настойчиво проводился Сталиным — оттеснения от властных рычагов старых, еще с 20-х годов соратников Молотова, Кагановича, Микояна, Ворошилова выдвиженцами периода «большой чистки»: в Политбюро — Ждановым, Хрущевым, Маленковым, Берией, Щербаковым, в СНК — Вознесенским, Булганиным, Берией, Мехлисом.

Косвенной, хотя и весьма выразительной оценкой усилий последнего на посту наркома государственного контроля СССР стало его назначение (по совместительству) председателем государственной штатной комиссии Совнаркома СССР в соответствии с постановлением СНК от 5 июня 1941 года. Основная задача комиссии заключалась в разработке и осуществлении мероприятий по усовершенствованию госаппарата, включавших: разработку общегосударственной номенклатуры должностей и должностных окладов, рассмотрение структуры и утверждение штатов республиканских наркоматов и управлений, упразднение искусственно созданных звеньев государственного и хозяйственного аппаратов, устранение дублирования и параллелизма в их работе.

Есть основание полагать, что Сталин, подпись которого стоит под указанным постановлением, был удовлетворен усилиями Мехлиса на посту наркома ГК, одобрял его настойчивость, готовность карать невзирая на лица и постепенно расширял ему поле деятельности. Вождь убедился, что его давний выдвиженец неплохо справляется с задачей держать наркомов и других хозяйственных руководителей в напряжении, не давать формироваться вокруг них устойчивым командам, препятствовать превращению наркоматов в монстров, обладающих огромным экономическим потенциалом и потому становящихся более независимыми от правительства и его нового председателя.

Решению этой задачи способствовал непрерывно шедший всю вторую половину 30-х годов процесс разукрупнения наркоматов. К началу Великой Отечественной войны НКГК СССР осуществлял свои функции в отношении уже 46 наркоматов и ведомств. Лично Мехлис как нарком курировал деятельность главных контролеров в двух из них — обороны и Военно-Морского Флота, не передоверяя их заместителям. Он словно предчувствовал, что именно там, в военном ведомстве, ему придется провести ближайшие четыре с половиной года.

Последний предвоенный день начался у Льва Захаровича совершенно неожиданно. В пакете, аллюром «три креста» доставленном фельдъегерем из Кремля, нарком госконтроля обнаружил постановление Политбюро ЦК ВКП(б) о своем назначении начальником Главного управления политической пропаганды РККА. При этом прежняя должность за ним сохранялась.

Правда, из-за занятости Мехлиса делами по военному ведомству обязанности наркома госконтроля фактически выполнял его заместитель В. Ф. Попов. За всю войну (да и то лишь тогда, когда работал в Москве) Лев Захарович подписал считаное число приказов в качестве руководителя наркомата.

К моменту начала войны ему довелось возглавлять НКГК неполный год. Но на функционирование новой госструктуры он оказал едва ли не решающее влияние. В стиле его деятельности преломилось стремление сталинского руководства к тотальному контролю как универсальному средству управления. Только если раньше Мехлис контролировал сферу общественного сознания, то теперь во всю силу давил на административные рычаги, обеспечивая рост эффективности общественного производства и режим экономии. И делал это с присущими ему энергией и напористостью.