На место коммунистов со стажем, проверенных в боях гражданской войны и послевоенном строительстве, приходила неискушенная в политике молодежь, манипулировать которой было значительно проще. «Армейская парторганизация молода и по возрасту, — докладывал Мехлис в ЦК ВКП(б) в мае 1940 года. — Коммунисты в возрасте до 30 составляют 66,1 %, от 30 до 40 лет — 38,5 % и старше 40 лет — всего лишь 3,4 %». Принятых в партию до 1920 года насчитывалось всего 4,4 %, получившие же партбилеты в последние два года (1938–1939) составляли более одной трети армейской парторганизации.[82] Это был сознательный курс сталинской политической верхушки на изменение социального и возрастного состава армейской партийной организации, как, впрочем, и партии в целом.

Разъясняя, что понимать под лозунгом «большевизации» Красной Армии, Мехлис на словах предупреждал против механического увеличения численности партийных и комсомольских организаций: «Нужно добиваться качества, по-большевистски воспитывая вновь принятых в партию и комсомол». На деле же, как показывают факты, всеми средствами растворял коммунистов со стажем и твердыми убеждениями в подавляющей массе совершенно неискушенных в политике.

В эти годы была у него и еще одна роль, сродни бериевской. Как зловещему Лаврентию, дабы сыграть на авторитет правящего режима, было позволено вернуть из тюрем и лагерей кое-кого, оказавшегося там вроде бы только из-за вражеской деятельности Ежова, так и Льву Захаровичу разрешили часть военных восстановить в партии. При этом он, зарабатывая авторитет принципиального руководителя, был не прочь поработать на публику, ударить по бюрократам и перестраховщикам.

Вот что услышали от него делегаты XVIII съезда ВКП(б):

До какой же степени нравственного падения надо было дойти, до какого фарисейства скатиться, подавая такие «дикие» случаи как редкое исключение! А ведь вычищение из партии, увольнение из армии, аресты и беззаконные расправы по вздорным, самым нелепым основаниям были правилом.

По части политической мимикрии с нашим героем редко кто мог потягаться. Усердно повторяя пропагандистские клише о развертывании внутрипартийной демократии, он под разными благовидными предлогами ее — и без того куцую — душил как только мог. Центральное партийное бюро, много лет подряд на выборной, общественной основе руководившее партийной работой в Наркомате обороны, начальник ПУ издевательски назвал «центропробкой», которую якобы создали враги народа «как ширму для прикрытия своих темных делишек». Обратившись к секретарю ЦК Андрееву и заведующему отделом ЦК Маленкову, он добился упразднения бюро, а взамен создал подчиненную себе структуру — отдел партийно-политической работы в центральном аппарате Наркомата обороны. При отделе создавалась парткомиссия, тоже непосредственно подчиненная ПУ РККА.

Мехлис добился в ЦК также разрешения изменить порядок привлечения к партийной ответственности командиров и комиссаров полков, бригад, дивизий и равных им соединений. Тут наступление на внутрипартийную демократию шло поэтапно. Вначале, 25 февраля 1938 года, последовала директива во все политорганы, в которой установившаяся практика решения этих вопросов в первичных парторганизациях была признана неправильной. Вопрос о партийности командиров и комиссаров мог быть решен только «с ведома и согласия» ПУ РККА.

28 декабря того же года последовала новая директива, предусмотрительно утвержденная в ЦК. Предшествующая директива (от 25 февраля) «оказалась недостаточной», заявлял Лев Захарович, ибо «отдельные крикуны» имели возможность шельмовать команднополитический состав, который из-за этого не мог «уверенно, не оглядываясь по сторонам, руководить». Посему командиры и комиссары отдельных частей и соединений теперь вовсе выводились из-под партийной «юрисдикции» первичных организаций. Компрометирующий их материал должен был передаваться в вышестоящую партийную инстанцию — парткомиссию бригады, дивизии, армии, военного округа и рассматриваться в присутствии секретаря первичной парторганизации. Вопрос об исключении из партии командира и комиссара полка и выше мог решаться только по специальному разрешению Политуправления РККА.

В мае 1940 года первичные парторганизации были лишены последнего права в отношении состоявших у них на учете коммунистов-руководителей — давать им характеристики. Делать это мог лишь старший начальник.

Надо ли говорить, что все эти перемены шли под аккомпанемент заклинаний о заботе об авторитете командного и политического состава, хотя в действительности означали наступление на последние островки внутрипартийной демократии. При этом свой произвол мехлисы хотели бы творить без широкой огласки. Лев Захарович еще не успел обжить свой кабинет в Политуправлении, а уже запросил у ЦК разрешения не выполнять решение январского пленума 1938 года об обязательной публикации в печати информации парткомиссий об исключении коммунистов из партии. Мол, «это может быть использовано врагами и способствовать разглашению военных тайн». И своего добился: 5 марта всем начальникам политуправлений округов и армий была отдана соответствующая директива, при этом милостиво разрешалось сообщать о фактах исключения из партии на собраниях в «первичках». Что ж, Мехлис был не чужд показной демократичности.

От монгольских пустынь до карельских скал

На протяжении всей второй половины 30-х — начала 40-х годов Советский Союз, так или иначе, воевал, не выходя из цепи локальных войн и вооруженных конфликтов на западных и восточных рубежах. Негласное участие в национально-революционной войне в Испании 1936–1939 годов и японо-китайской войне 1937–1939 годов, военный конфликт у озера Хасан (июль — август 1938 года), бои у реки Халхин-Гол (май — август 1939 года), так называемый «освободительный поход» в восточные районы Польши (западные районы Украины и Белоруссии) в сентябре 1939 года, а затем в Бессарабию и Северную Буковину в июне 1940 года, война с Финляндией (1939–1940) — такая цепь событий даже дает некоторым историкам основание считать, что наша страна вступила во Вторую мировую войну задолго до 22 июня 1941 года.

Утвердить или опровергнуть эту точку зрения можно лишь при ясном понимании того, какие цели преследовал Советский Союз, инициируя свое участие в этих событиях или будучи втянутым в них. Убедительного ответа пока нет. Автор настоящей книги, как и некоторые другие исследователи, одно время склонялся к выводу, что участие СССР в указанных войнах и конфликтах было следствием не только агрессивности некоторых соседей и законного стремления нашей страны обезопасить свои западные и восточные рубежи, но и возрождения во внешней политике концепции мировой социалистической революции, популярной в советских политических и военных кругах в 20-е годы.

Однако более глубокий и всесторонний анализ реальной политики показывает, что, скорее всего, это не так. Сталин, и раньше не очень благоволивший к идее мировой революции, апологетом которой выступал ненавистный ему Троцкий, довольно быстро увидел утопичность ожидания мирового революционного пожара. Давнюю стратегическую цель — сократить фронт капитализма, ликвидировать «капиталистическое окружение» — он с повестки дня не снимал, но перешел к ее решению с совершенно иных позиций. Не интересами и ресурсами Советской страны жертвовать во имя ее разрешения в пользу мирового пролетариата, а, наоборот, отвоевывать у классового противника все новые плацдармы в интересах собственной страны. Если можно так выразиться, Сталин из интернационалиста эволюционировал в русского империалиста.