То же относится и к военно-воздушным силам.
По данным генерал-квартирмейстера люфтваффе, «потери немцев среди летного состава военно-воздушного флота выразилась в следующих цифрах: 47 665 человек было убито и 28 200 ранено, что даёт 0,6 раненого на одного убитого».
Это вполне объяснимо. У летчика в бою очень мало шансов уцелеть, даже если он ранен легко или контужен. Самолеты взрываются и разбиваются о землю, выпрыгнувший экипаж расстреливается в воздухе под куполами парашютов, тонет в морских волнах, зачастую оказывается на вражеской территории, где его поджидает смерть.
Но на войне существует и прямо противоположная специфика.
«В 1951 году германские статистики писали, что в Первой мировой войне в немецкой армии на каждые 100 выбывших из строя солдат лишь 14 было убито на поле боя, а 86 ранено. Получается, что было 6 раненых на 1 убитого. Однако они не принимали во внимание пропавших без вести и считали, что они все ещё вернутся домой. Но к 1951 году прошло не только больше 30 лет после Первой мировой, но уже отгремела и Вторая мировая, и надежды, что ещё кто-то вернется, не было совсем».
Надежда, конечно, «умирает последней», но сколько их было, распыленных взрывом, погибших в плену, умерших, не приходя в сознание и без документов, в лазаретах, утонувших без свидетелей на переправах, не вернувшихся из разведки, сгинувших в окружении солдат, которых продолжали ждать годами, десятилетиями, уповая на чудо!
О рядовых солдатах всегда заботились меньше, чем о командирах, благодаря чему История знает такое множество полководцев, выживших после страшных ранений. Во все времена командному составу старались обеспечить лучший уход и наиболее квалифицированную медицинскую помощь. В бою их прикрывали своими телами подчиненные и в случае ранения старались вынести с поля.
«Для солдат соотношение раненых и убитых менее значительное, чем для офицеров: военно-санитарное дело в прежние времена было плохо налажено, и масса тяжело раненных солдат умирала на поле битвы.
Своевременный вынос тяжело раненных с поля боя во многих случаях спасал им жизнь, вследствие чего они оказывались в категории раненых, а не убитых. Следовательно, в результате улучшения военно-санитарного дела увеличилось число раненых на одного убитого.
В условиях длительной войны раненые выздоравливают, возвращаются в действующую армию и могут быть ранены вторично. При успехах военно-санитарного дела среднее время раненых в госпитале сокращается, и процент возвращающихся в строй возрастает. Например, во время Второй мировой большое количество ее участников было ранено 2, 3 и более раз».
Когда читаешь эти бесстрастные слова «было ранено 2, 3 и более раз», невольно задумываешься, сколько страданий выпадало «на одного человека! Сколько страха перед очередным ранением, фатальной убежденности в том, что в другой раз уже не выкарабкаешься. Словно получил предупреждение свыше, которому не внемлешь…
И опять ранение, боль, вера в чудесное спасение, госпиталь, постепенное возвращение к жизни, выздоровление… И опять туда, в бой, в ад, в смерть?! Бр-р! Нет, человек не оловянный солдатик из игрушечного набора.
Есть еще одна аксиома, на которую следует обратить внимание: «В битвах на суше соотношение числа раненых и убитых значительно колеблется по отдельным битвам и войнам».
Хочу заметить, что если количество убитых и количество раненых мало отличается друг от друга, это может вовсе не означать, что раненых в бою было почти столько же, сколько убитых. Просто основная масса каких-нибудь мушкетеров или пикинеров с выпущенными кишками и отрубленными ногами испускала дух через пару-тройку часов после ранения, то есть до того момента, когда на поле боя появлялась «счетная комиссия».
Можно, конечно, сказать: «Ну и что? Они все равно относятся к убитым».
А можно попытаться представить, о чем думал этот бедолага, что чувствовал, какие жуткие моменты ему приходилось пережить за эти два-три часа, прежде чем он присоединится либо к убитым, либо, если повезет, к раненым.
Но сколько историки ни стараются вывести определенные формулы и дать рекомендации военным, все их старания напоминают попытки средневековых алхимиков получить из свинца золото. Война, которая никогда не руководствовалась законами логики, с легкостью нарушает самые стройные теории и хитроумные расчеты.
Так, например, при штурме Дерпта 12 июня 1704 года в русских войсках было убито «до 300 унтер-офицеров и рядовых, да 400 ранено». А при штурме Нарвы 9 августа 1704 года «наших побито… унтер-офицеров и рядовых 350, а ранено 1406».
В том же году против того же врага при том же виде боевых действий — штурме города — раненых оказалось на тысячу больше!
Все эти интересные теоретические вычисления можно продолжать до бесконечности, но за ними совсем не видно того, ради чего они производятся, — солдатских ран. Я уж не говорю о той участи, которая подстерегает раненых на войне. А участь их во все времена была ужасной.
Мертвым — что, они уже «выбыли из игры», и им все равно. Живые продолжают драться. Раненые же, оказавшись в положении между живыми и мертвыми, становятся самыми легкими жертвами войны. Один только Бог и сами раненые знают, какой отчаянный ужас им приходится испытать, став вдруг беспомощными там, где торжествует кровавое насилие.
В Древнем Мире вражеских раненых, не годных для продажи в рабство, просто добивали. Своих бросали на произвол судьбы. И в более поздние времена раненые, неспособные продолжать путь со своим войском, становились добычей разбойников и местных жителей, промышлявших мародерством.
В 1380 г., на другой день после Куликовской битвы, опоздавшее соединиться с Мамаем литовское войско Ягайло (состоящее, кстати, из русских ратников из-под Гродно, Полоцка и Минска) напало на обозы Дмитрия Донского. В результате были перерезаны все находившиеся там раненые в знаменитой битве воины.
«Раненые не могли быть уверены в своей дальнейшей судьбе: в 1758 г. в Восточной Пруссии, например, по приказанию Фермора повозки «для больных» были отданы под продовольствие, а заболевшие и раненые солдаты должны были оставляться в придорожных селениях, зачастую настроенных весьма недружелюбно».
Сохранились свидетельства прусского офицера о расправе над русскими ранеными после сражения под Цорндорфом: «…много тяжело раненных русских, оставленных без всякого призрения на поле битвы, они (солдаты и поселяне прусские) кидали в ямы и зарывали вместе с мертвыми…»
Еще один очевидец вспоминает о подобном же случае в другом месте: «Я слышал, что король провел здесь ночь; в течение ее окопы были срыты и землей этой засыпаны сотни мертвых и полумертвых».
В ту эпоху «проходящая армия неизменно оставляла за собой страшный след из трупов лошадей и безымянных могил тысяч погибших солдат», среди которых было погребено немало раненых, и своих и чужих.
Любой человек, знакомый с военной историей, без особого труда может представить себе армию той эпохи. Шитые золотом мундиры, кружева, разноцветные перья на головных уборах… Одним словом — красота!
Только у этой красоты была страшная изнанка — оставленные гнить заживо инвалиды, с которых заботливо стаскивали сапоги, шитые золотом мундиры и отбирали дорогостоящие головные уборы с разноцветными перьями.
Было бы неправильным считать, что о раненых не заботились совсем. «Во время Семилетней войны значительно повысился процент раненых солдат, возвращавшихся в строй после лечения. Если уж раненому солдату выпадало счастье не быть затоптанным людьми и лошадьми, не попасть под орудийные колеса и не остаться без помощи на поле боя, то в большинстве случаев (свыше 80 процентов) он вновь мог «выполнять свой долг». Напрягая все силы, Медицинская канцелярия высылала в действующую армию докторов и лекарей из России; из школ при госпиталях после экзаменовки выпускались подлекари. Поэтому периоде 1758 по 1761 гг. характеризуется высокой укомплектованностью медицинского персонала в войсках и госпиталях.