Вопреки предписанию императора, Кирилл заявился с грандиозной свитой: примерно, пятьюдесятью египетскими викарными епископами, множеством клириков и толпами воинственно настроенных монахов, частично безграмотных, но крепких верой. Со времен Афанасия ударная гвардия александрийских патриархов, с самого начала рекрутировавшаяся из бездельников, санитаров и матросов (кн. 1, гл. 8), была послушным орудием епископской политики силы. Эти оголтелые фанатики не останавливались ни перед чем: они терроризировали суд, власти и своих религиозных противников. Взлелеянное и опекаемое высшим клиром монашество повсюду действовало «самыми жестокими методами для подстрекательства масс» (Штейн/ Stein). Местный епископ Мемнон также настраивал жителей Эфеса против Нестория и запретил ему появляться в местных храмах. Сам Кирилл не только написал в 430 г. пять книг «Adversus Nestorii blasphemies» («Против богохульств Нестория») и выпустил тогда же еще три полемических труда «De recta fide» («О справедливом правлении»), один из которых он адресовал императору Феодосию, а два других, с подзаголовком: «Ad reginas» («Правительницам») - трем сестрам императора: Аркадии, Марине и Пульхерии, а также императрице Евдокии, но и осудил в двенадцати анафематизмах «врага Святой Девы» и его тезисы, тем самым превратившись из обвиняемого в обвинителя. С Несторием он обращался как с закоренелым «еретиком», что представляло собой абсолютное беззаконие, так как по имперскому церковному праву лишь созванный императором Собор имел право разрешать религиозные споры. Кроме того, Несторий в многих письмах заявлял, что готов, с известными оговорками, признать за Марией титул «Богородица» (Theotokos) и писал римскому епископу: «Что до меня, так я не против тех, кто хочет употреблять слово Theotokos, если только его не станут толковать, вторя глупости Аполлинария и Ария, как свидетельство смешения природ»⁵⁸.

Собор не был открыт в срок - 7 июня, из-за опоздания патриарха Иоанна Антиохийского, который несколько недель добирался тяжелыми проселочными дорогами, причем некоторые верховные пастыри занемогли, а множество вьючных животных пало, а также епископов Сирии и Палестины. Однако, несмотря на то (или как раз потому) что в депеше Иоанна от 21 июня сообщалось о его скором прибытии, Кирилл решил открыть Собор. Стояла жара, и здесь, в Эфесе, многие епископы заболели, а некоторые даже скончались. И еще до того как прибыли преданные Несторию делегаты, Кирилл 22 июня 431 г. в главном храме Эфеса, который незадолго до этого стал именоваться храмом Св. Марии, на свой страх и риск открыл собор. Открыл - вопреки решительному запрету со стороны правительства; вопреки (сохранившемуся в греческих вариантах соборных актов!) резкому протесту 68 епископов из различных провинций, которые предостерегали, «что все поспешные деяния, на которые кое-кто осмелился, обернутся божественными установлениями и по воле Господа нашего Христа против их дерзости и самонадеянности»; вопреки императорскому уполномоченному комиту Кандидиану, который, опасаясь, что Собор превратится в «приватный», выражал протест до тех пор, пока его «imperiose et violenter» не выставили за дверь. Таким простейшим способом Кирилл обеспечил себе надежное большинство. Впоследствии это кириллово большинство было провозглашено «Третьим Вселенским Собором в Эфесе».

Позднее этот святой, который беззастенчиво тянул одеяло на себя, утверждал, будто несколько сирийских епископов, опередив своих коллег, прибыли в город раньше и от имени патриарха Иоанна, который в то время выступал против Кирилла и голосовал против него, попросили Кирилла открыть Собор незамедлительно. Даты, приводимые Кириллом, даже Камелло доставляют «некоторые затруднения… Но прежде чем подвергать сомнению честность Кирилла, следовало бы предположить, что, быть может, он просто кое-что забыл или перепутал…» А разве сегодня нам не приходится столь часто сталкиваться с тем, что политики кое-что забыли? Что церковь просто не помнит о самом важном? Или, что она перепутала с движением Сопротивления свое сотрудничество с Гитлером, Муссолини и Павеличем? Нет ничего нового под солнцем.

Кирилл председательствовал над 153 епископами и. согласно протоколу заседания, являлся «представителем Целестина, святого и достопочтенного епископа церкви римлян». Ведь прибытия папских легатов: епикопов Аркадия и Проекта, а также пресвитера Филиппа - Кирилл также не стал дожидаться. Поначалу зачитали много золотых святоотеческих слов про вочеловечивание Логоса и объединение божественного и человеческого в едином Христе. Затем этому эффектно противопоставили двадцать избранных мест из Нестория, чудовищных «богохульств», которые так потрясли епископа Палладия из Амасии, что он, оцепенев от ужаса, заткнул свои правоверные уши. После этого, с изрядным шумом и перекрикивая друг друга, обрушились на проклятого «еретика», который, по мнению Евоптия из Птолемеи, «заслуживает всяческой кары от Бога и людей». В первый же день заседаний Кирилл добился отлучения от церкви и смещения «безбожного Нестория», проповедника «безбожных учений», которого не выслушали, поскольку он предусмотрительно отсутствовал, и отправки извещения о произошедшем по адресу: «Несторию, новому Иуде», В формальном документе говорится, что синодалы пришли «к этому печальному приговору, обливаясь слезами. Поэтому оскорбленный им Господь Иисус Христос определил посредством присутствующего святейшего синода, что Несторий лишается епископского сана и исключается из всего собрания священников». Но то, «что Несторий объявлен еретиком и осужден несправедливо, сегодня является, пожалуй, единодушным приговором историков догматики» (Клаузер/ Klauser). «Пожалуй, - в свою очередь замечает Швайгер/ Schwaiger, - проступок Кирилла с величайшей бесцеремонностью был заклеймен как бесславный». В то время, как солдаты были вынуждены защищать Нестория, Кирилл организовал праздник в свою честь, с факелами и кадилами - постановка столь же подлая, сколь и удавшаяся⁵⁹.

Ликуя, он сообщает клиру и народу Александрии о событиях 22 июня: «Хвала Всевышнему, мы после длившегося весь день заседания вынесли приговор о смещении Нестория и отстранении его от должности епископа. Он был осужден и да же не осмелился предстать перед священным синодом. Присутствовало более 200 епископов». Святой сильно преувеличивает. Под приговором Собора стоят подписи 197 епископов, в то время как на нем присутствовало лишь «около 150 епископов» (Камело/ Camelot и «Справочник церковной истории»/ «Handbuch der Kirchengeschichte»)⁶⁰.

Потом Кирилл рассказывал, что весь Эфес с раннего утра до поздней ночи ждал решения «Священного Синода», а затем принялся поздравлять «Священный Синод» и славить Господа «за то, что враг веры был сокрушен». Покинув храм, все, сопровождаемые факельщиками, отправились по квартирам. «Иллюминации и торжества охватили весь город, а женщины даже шествовали перед нами, воскуряя ладан! Господь явил свое всемогущество тем, кто хулил его имя»⁶¹.

Вот что обращает на себя внимание: во всем тексте этого письма нет ни слова о провозглашении Марии Богоматерью, что, собственно, и должно было явиться предметом соборных обсуждений! В действительности, она даже не была упомяну та. Соборные тексты не содержат никаких внятных определений Theotokos! «Подобных дефиниций в Эфесе не было сделано», - подчеркивает хронист и эксперт Второго Ватиканского Собора Камело/ Camelot, но очень скоро в завершении своего описания сообщает: «В Эфесе эта, одновременно человеческая и божественная, история породила догматическое определение наивысших религиозных ценностей, из которого вытекает вся реальность (!) нашего спасения». Этим лишний раз доказывается, что у того, кто удостаивается звания католического теолога, логика летит ко всем чертям. Что мозги людям этого пошиба даны только для того, чтобы морочить голову другим людям. (Неплохо сказано: эта, одновременно человеческая и божественная, история!) Правда, папа Пий XI, анонсируя свой спектакль в честь Эфеса, неоднократно упоминал о торжественном провозглашении (solemniter decretum) там Марии Богоматерью. Из этого следует, что кто-то - не иначе как Святой Дух - просветил его, ибо в энциклике «Lux-veritatis» ³⁶ (какая издевка!) от 25 декабря 1931 г. уже не содержится никаких указаний на это провозглашение. Теперь Пий объявляет, что догмат Богоматеринства представляет собой лишь вывод из учения об «ипостасном единстве», каковое учение во время Эфесского Собора также еще не было сформулировано⁶².