С запахами связан и «обряд» похорон у муравьев. Разлагающееся тело начинает выделять «запах смерти», который забивает все остальные, столь важные для жизни, феромоны. И рабочие муравьи волокут мертвеца подальше от муравейника. Делают они это не раздумывая. Так велит инстинкт. Это было доказано простым экспериментом. Феромоном от трупа обмазали живого муравья и посадили в муравейник. Незамедлительно он был схвачен погребальщиками и препровожден на погост, несмотря на отчаянное сопротивление мнимого мертвеца.

С кладбища он, конечно, побежал обратно. Но еще по дороге его схватили те же муравьи и снова поволокли туда, где должны находиться все, от кого исходит «запах смерти». Веселые похороны живого муравья продолжались до тех пор, пока соответствующий запах не улетучился. Так потерпела фиаско еще одна попытка приписать животным человеческие свойства.

Стремление увидеть в повадках животных черты человеческого поведения — явление широко известное. Очень часто оно уводит исследователей далеко от истины. Вот почему ученые с большой осторожностью относятся к наблюдениям, которые говорят о сознательном поведении животных.

И все-таки…

Однако поток удивительных историй, участниками которых выступают животные, не прекращается. А их нужно объяснять.

Писатель В. Песков рассказывает о граче Гошке: «Он инвалид. Летать не может и потому приспособился жить возле людей. Люди работают во дворе, и грач деловито крутится под ногами, не упуская момента получить угощение. Я тоже решил угостить Гошку и вынес из дома два сухаря. Гошка ударил клювом. Убедился в твердости хлеба… Все, что я вслед за этим увидел, является сутью нашей беседы. Гошка схватил сухарь и резко заковылял по дорожке. Наверное, в запас хочет спрятать?.. Нет! Гошка, пройдя метров сто, кинул сухарь в тазик, из которого пили утки и куры. Кинул. Сейчас же достал. И съел теперь уже мягкий, разбухший хлеб.

Признаюсь, я бросил свои дела и, набив сухарями карманы, занялся Гошкой. Гошка понес к тазу второй сухарь. Но таза на месте теперь уже не было (я передвинул его далеко в сторону). Грач озадаченно покрутился и с сухарем в клюве пошел разыскивать воду. И нашел. Я заменил тазик противнем. Потом налил воду в собачью миску. Сделал лужицу на дорожке. Результат был всегда одинаков — Гошка находил воду и «доводил сухарь до съедобных кондиций…» Свидетелем находчивости других птиц — ворон — оказался Я. Балодис. В своем сообщении он рассказывает. На берегу Балтийского моря лежали огромные бетонные плиты — остатки развалин берегового укрепления. Летавшие тут вороны что-то выхватывали в мелководье, взлетали на высоту 30–40 метров, бросали это «что-то» на плиты и быстро спускались к земле. Оказалось, что вороны в мелководье подбирали устриц, но так как добыть их из раковин клювом нельзя, птицы догадались, что надо делать: бросали раковины с большой высоты на бетон и затем поедали устриц.

В Африке, в заповеднике Серенгети, два биолога наблюдали, как добывали себе пищу стервятники. На этот раз пищей были яйца страуса. Чтобы добраться до лакомства, птица брала клювом камень и с силой бросала его на яйцо. Крепкая скорлупа, выдерживающая удары клюва даже таких больших птиц, как грифы, от камня трескалась и яйцом можно было полакомиться. Правда, тут же стервятника оттесняли от пиршества грифы, а тот принимался за новое яйцо.

Это интереснейшее наблюдение потом отмечали неоднократно уже в эксперименте. Стервятникам подбрасывали яйца и ожидали, что произойдет. Заметив лакомство, птица тут же начинала искать подходящий камень. Таким мог быть даже весящий 300–400 граммов. Стервятник тащил его в своем клюве за десятки метров и бросал на яйцо до тех пор, пока оно не трескалось. Большие нахлебники — черные грифы снова принимали участие в трапезе…

Другое применение камню нашел осьминог. Устрицы для этих головоногих — любимая пища. Но как их достать из раковины? Осьминог захватывает одним из щупалец маленький камешек, другим держит раковину с устрицей и терпеливо ждет, когда устрица, не чувствуя опасности, начнет открываться. Тут же, стремительно он всовывает свой камешек между створками раковины и затем, уже не торопясь, высасывает ее содержимое. Шведский ученый Эрик Лундквист долгое время изучал жизнь ос. И вот однажды он оказался свидетелем такой картины. Оса убила очень крупную гусеницу. Обхватив добычу лапками, она, сколько ни напрягалась, никак не могла оторвать ее от земли. Тогда она соскочила с гусеницы, несколько раз обежала вокруг, лихорадочно ощупывая ее усиками, а потом вонзила челюсти примерно посередине и начала рвать жертву. Усиленно работая, оса разделила гусеницу на две части, схватила одну половину и уже легко подняла ее в воздух. «Я ждал около оставшейся половины. Вернется ли разбойница! Она вернулась очень скоро. Уверенно подлетела ко второй половине и забрала ее тоже».

М. Ф. Пакшин и Н. И. Кузьмин наблюдали в Керчи редкую картину. Воробей обосновался в ласточкином гнезде, построенном под карнизом дома. Ласточки пытались выгнать захватчика, но он не улетал. Тогда они начали издавать характерные для них призывные звуки. К гнезду слетелось много ласточек. Часть из них дежурила у гнезда, другие же непрестанно улетали и вновь возвращались. Оказалось, что они летают за строительным материалом, которым и замуровали воробья в гнезде. После этого большинство ласточек улетело, но некоторые продолжали возвращаться к гнезду, как бы желая проверить, достаточно ли крепка их тюрьма.

Около трех лет назад в Альпах был пробит новый туннель, соединяющий Италию и Францию. Прошло совсем немного времени, и этим транспортным сооружением стали пользоваться перелетные птицы. Сокращая себе путь, летят через туннель ласточки, дикие голуби, малиновки.

Известный натуралист Дж. Даррел в книге «Под пологом пьяного леса» рассказывает о хитреце еноте-крабоеде: «Я решил выяснить, каким способом этот взломщик выбрался из своей клетки, поскольку мне не приходило в голову ни одного мало-мальски правдоподобного объяснения. Я посадил его обратно в клетку, запер дверцу на крючок и издали стал наблюдать за ним. Прошло немало времени, прежде чем я увидел, как Пу высунул свой черный нос наружу и повел им в воздухе. Не обнаружив ничего подозрительного, Пу убрал нос обратно, а вместо него высунулась лапа с розовой ладонью и длинными тонкими пальцами, совсем по-человечески эта лапа потянулась к крючку. Нащупав крючок, Пу одним из своих артистических пальцев поддел и ловко откинул его. Затем он с виноватым видом толкнул дверь, и на пороге медленно показалась его задумчивая морда. В течение четверти часа я устанавливал на двери второй запор и укреплял крючок, но через три дня, изучив все хитрости этих механизмов, Пу снова удрал. К концу недели дверца его клетки ощетинилась всевозможными задвижками, защелками и крючками… но это привело лишь к тому, что нам самим приходилось тратить больше времени на открывание дверцы, чем еноту. В конце концов я навесил на дверцу висячий замок, и это решило дело. Но Пу и после этого часами сидел около двери клетки, просунув лапы за решетку и ощупывая замок своими чувствительными пальцами, а иногда даже не без надежды на успех, вставлял палец в замочную скважину».

Палатки лесозаготовителей стояли на обрывистом берегу Бирюсы, что в Красноярском крае. Неподалеку лежали большие штабеля сосновых и еловых бревен. От каждого штабеля к обрыву были проложены накатники — гладкие стволы лиственниц, по которым сбрасывали в воду тяжелые лесины. Бирюса принимала их и несла дальше, к Устюг-Текему, где бригада рабочих вылавливала бревна и составляла плоты, чтобы буксировать лес по Енисею. Однажды утром тайга приготовила сюрприз. Как обычно, рабочие вышли всей бригадой к штабелям и… дружно отпрянули назад. Громадный медведь стоял на обрыве и заглядывал в воду. Рабочих он, видимо, не заметил. Потоптавшись на крутояре, медведь подошел к ближайшему штабелю, облапал увесистое бревно и, кряхтя, поволок его к Бирюсе.

Около часа зверь с чисто медвежьим упорством носил и швырял в реку бревна, затем стал расшатывать целый штабель. Бревна закувыркались вниз, гулко шлепались в воду. Медведь посмотрел на реку, рявкнул и галопом умчался по берегу в ту сторону, куда поплыли кряжи.