Большим почетом было окружено 7. Это было в полной мере число священное. Священное и магическое! Почему? А потому, что в нем древние видели как бы отражение многих явлений мира. Неделя делилась на семь дней. На небе было известно в те времена семь планет, а на земле было семь чудес света. Большое место занимает эта цифра в мифологии древнего мира. У Атланта, подпиравшего плечами небесный свод, было семь дочерей — плеяд, которых Зевс превратил затем в созвездия; Одиссей семь лет был в плену у нимфы Калипсо с острова Огигия. Подземная река Стикс семь раз обтекает ад, разделенный в свою очередь на семь областей. У вавилонян царство окружено семью стенами. По исламу над нами находится семь небес, и все угодные богу попадают на седьмое небо блаженства, а земля держится на семи волах. От индусов пошел обычай дарить на счастье семь слоников. Великий пост у христиан длится семь недель. В Библии повествуется о семи светильниках, семи ангелах, семи печатях, о семи годах изобилия и семи — голода… В средние века в игральных картах была «семерка-дьявол», которая била все другие карты.

«Семеричность» мира проявлялась, как думали, в семи возрастах человеческой жизни: младенчество — до 7Х1=7 лет; отрочество — до 7X2=14 лет; юношество — до 7X3=21 года; молодой человек — до 7X4=28 лет; мужчина — до 7X7=49 лет; пожилой мужчина — до 7X8=56 лет. Отголоски почитания семерки дошли до наших времен. Вспомните, мы говорим: «семеро одного не ждут», «семь раз отмерь, один — отрежь», «семь бед — один ответ», «за семью морями», «семи пядей во лбу»… У казахов есть поговорка: «Зарыто в седьмой глубине земли», употребляемая, когда речь идет о слишком засекреченном, недоступном (в том смысле, что недокопаешься).

Невольно возникает вопрос: чем объяснить столь давнее и повсеместное почитание этого числа? Исследователи народных поверий выдвигали несколько предположений. Но, пожалуй, наиболее убедительное объяснение принадлежит психологу Д. Миллеру. Свои выводы он обосновывает данными инженерной психологии, науки, изучающей возможности нашей психики в процессе взаимодействия с разного рода техническими средствами. Исследователи проводили такие опыты. Человеку с завязанными глазами предлагали определить на слух, какой высоты звук он слышит из динамика. Экспериментатор нажимал на звуковом пульте разные кнопки, а испытуемый оценивал каждый звук цифрой, скажем единицей или тройкой. Когда он слышал снова тот же звук, то называл ту же цифру. Звучал другой тон — требовалось оценить его другой цифрой. Когда человек слышал два или три различных звука, он никогда их не путал. Когда испытуемым предлагали оценить четыре звука разных тонов, они уже иногда ошибались. А при пяти и шести ошибки становились частыми. Неоднократные эксперименты показали: человек способен различать не более шести — семи разных тонов. Аналогичные опыты ставились и с оценкой громкости звука. Был получен такой же результат.

Другой эксперимент. Человеку показывали листки бумаги с нанесенными на них точками. Если на бумаге не больше семи точек, он сразу, не считая, называл верное число. Когда точек больше, начинались ошибки. Число 7 психологи назвали «объемом внимания». За ним «мгновенного схватывания» уже не происходит.

Что тут ответить?

«По-видимому, — полагает Миллер, — наш организм имеет какой-то предел, ограничивающий наши способности и обусловленный в свою очередь либо процессом научения, либо самим строением нашей нервной системы…»

О. Шестихин, рассказавший в журнале «Наука и религия» об этих опытах, пишет: «Еще задолго до того, как древние обожествили семь дней недели, это число было хорошо известно людям. Оно отражало свойство их мозга, его «пропускную способность». И сколько бы древний человек ни наблюдал связей одного порядка, связей одномерных, самых простых и непосредственных, он не мог их разделить более чем на семь категорий (речь идет именно об одномерных связях типа положения точек на плоскости). Эти семь категорий постоянно встречались, с ними имели — да и сегодня имеют — дело все органы чувств: зрение, слух, осязание, обоняние, вкусовые способности. Естественный же отбор выделил число семь как отражающее действительную закономерность природы. Путем абстракции, которой люди постепенно научились, число семь оторвалось от конкретного содержания и вошло во множество выражений, пословиц, примет, представляющих собой обобщение целого круга явлений».

… Обратимся теперь к другому, старому-престарому поверью о числе 13 — «чертовой дюжине». Происхождение его ничем особенным не отличается от многих других, ему подобных, рожденных неведением и фантазией наших далеких предшественников на пути человеческого прогресса.

Мы пользуемся сейчас десятичной системой счисления. В древности у китайцев, римлян и некоторых других народов за основу счисления принимали не 10, а 12. Позднее такой счет — дюжинами был принят во многих европейских странах, в том числе и на Руси. Таким образом, число 12 как бы замыкало известную группу чисел. А что было дальше? Когда-то люди еще не могли дать на это ответа: дальше ведь шло неизвестное. И оно могло сулить или плохое, или хорошее. Скорее всего плохое — ведь неизвестное тогда означало и опасное.

Так родилась легенда о «несчастливом» числе, которое следует за 12 (12 считалось «счастливым»). Позднее, когда 13 уже появилось в системе счисления, за ним так и осталась «дурная слава». «Подтверждением» этой славы послужило еще одно обстоятельство. У многих народов древности цифры обозначались буквами. 13 у древних евреев изображалось буквой М. Но с этой буквы в древнееврейском языке начиналось слово «смерть» — «мем». Подобное совпадение, по убеждению суеверного человека, не могло быть случайным.

Такова немудреная биография «чертовой дюжины». Ну, а сегодня? В век величайших достижений науки, когда наши знания уже не оставляют камня на камне от суеверий прошлого, во многих домах Лондона, например, вы не найдете квартиры под № 13, в кинотеатре не увидите 13-го ряда или места. И поныне бытует поверье: «Если за столом сидят тринадцать человек, то в течение года кто-то из них уйдет в мир иной». При этом особой опасности подвергает себя тот, кто встает из-за стола первым или последним. Поэтому на званых обедах для тринадцатого накрывают отдельный маленький столик.

Такая «арифметика» заслуживала бы лишь улыбки, если бы за ней не стояло суеверие, утверждающее древний взгляд на мир, не только чуждый научной картине мироздания, но и неизбежно возрождающий тени давно ушедших представлений о сущности окружающего. Эти тени тащат с собой в наш век (как не к месту здесь выглядят его современные характеристики — век завоевания космоса, век овладения силами природы, век созидающей химии и кибернетики!) верования, давность коих почти равнозначна всем тысячелетиям истории человеческого общества.

О том, до чего может доводить суеверный страх, ярко свидетельствует одна прелюбопытная история. В жизни знаменитого итальянского певца Энрико Карузо был такой случай. 13 октября 1894 года еще никому в то время неизвестный певец пришел к директору неаполитанского театра «Меркаданте» на испытание в присутствии великого Пуччини. Карузо шел на это свидание с тяжелым сердцем. Он боялся тринадцатого числа. Отказаться от такой блестящей возможности не могло быть и речи, но… 13-е число!

Чтобы как-то успокоить себя, придать уверенности, суеверный молодой человек взял с собой талисман, еще с вечера он положил его в карман. Проклятое число не давало покоя. «Может быть, стоит вынуть из кармана талисман и держать его в руках во время пения? Но что это?! «Карузо лихорадочно роется в карманах… Талисмана нет. Надо вернуться домой, поискать. Однако времени уже не осталось. Половина десятого, пора быть в театре.

Певец не может справиться с волнением. Ведь сегодня все решается. Понравится пение директору театра — будет подписан выгодный контракт. Надо петь! Петь, даже если потерян талисман. Но Карузо наверняка знает: провалится. И он совсем растерялся.

Вот и театр. «Ну, что же вы нам споете?» Карузо называет (он никогда не мог объяснить этого): «Каватину из «Фауста» Гуно». А ведь именно это ему запретил петь учитель, так как голосу певца тогда еще не хватало высоты и уверенности. Впрочем, зачем обманывать себя. Главной причиной полного провала был страх: не помог и стакан воды — голос отказывался повиноваться.