Армия слуг должна была прочесывать Лондон в радиусе пятидесяти миль, хотя место самых настойчивых поисков ограничивалось тридцатью. Группы объезжали главные дороги, по которым проезжали почтовые кареты. Дейн, например, был на страже на Эксетерской и Саутгемптонской дорогах, которые сходились в сорока пяти милях от Лондона.

Вир и Марс пребывали в Мейденхеде, где встречались пути из Бата, Страуда и Глостера.

Вир и Дейн находились довольно близко друг от друга, чтобы постоянно обмениваться посланиями. Как и прошлым вечером, Дейн ничего не разузнал.

Вир с тем же послушанием отчитывался в собственных поисках за предыдущий день и о дневном маршруте следования.

«Придется, наверно, исключить Милли из этих замыслов, – продолжил Вир, ломая голову, что бы такое написать хоть сколько-нибудь обнадеживающее. – У нее появилась прискорбная привычка отклоняться от назначенных ей дорог и блуждать невесть где. Впрочем, она бродила в поисках местных слухов и находила таковых множество, правда, немногие из них имели отношение к делу. Простой люд не так смущается при ней, как при нас. Вчера мы раздобыли для нее повозку и отрядили одного из слуг Марса возить ее. Прошлым вечером Милли к нам не присоединилась. Однако ты заверила меня, что ей можно доверять, да и с ней крепкий выносливый парень. Я сказал себе, что она идет по следу своим собственным путем, и желаю всем сердцем, чтобы это могло оправдать себя».

Он нахмурился, перечитав то, что написал. Повествование получилось сухим и сообщало только о фактах. Вдобавок не обо всех фактах.

Вир встал, пометался по комнате, снова сел. Вытащил чистый лист бумаги и еще раз взялся за ручку.

Любовь моя.

Дважды в день я пишу тебе, и все, чего достигнуто: мы не обнаружили наших девочек. Я не упомянул, что же нашел я сам.

Их брат здесь повсюду. И нет от него избавления. Мы путешествовали по этой дороге, Робин и я. Куда не кинь взгляд, я вижу то, что когда-то мы видели с ним вместе. Из окна кареты. Со спины лошади. Пешком, и время от времени с ним у меня на плечах.

Я вычеркнул его из памяти выпивкой, шлюхами и драками, избегая всех и вся, всего, связанного с ним. С тех пор, как ты вошла в мою жизнь, прекратилось это мое трусливое бегство. Ты остановила последнее из них, когда попросила меня взять тебя в Бедфордшир. Я понял, что ты хотела. У меня на попечении две сиротки – журналисту ведь нетрудно докопаться до этих сведений – и ты захотела взять их под свое крыло, как предоставила приют мисс Прайс, Бесс и Милли. Я знал, что ты выбрала этих троих сама, и, должно быть, выбирала тщательно, иначе все бродяжки или сиротки в Лондоне набились бы под твою крышу на Сохо-сквер. Впрочем, я вспоминал, что сотворила леди Дейн, как она заставила Дейна взять к себе его ублюдка, потому что Дейн нес за него ответственность. Я сомневаюсь, что твое представление о долге было бы менее суровым, чем ее.

И, тем не менее, если джентльмен может распознать неизбежное, это не значит, что он примет его без борьбы. Особенно тот представитель этого племени, за которого ты вышла замуж.

И вот она, награда за мою глупость, и я теперь коротаю время, занимаясь самобичеванием и мучая себя всевозможными «если бы да кабы». Вспоминаю, например, свою трогательную речь о всех преимуществах для тебя брака со мной. Боже, что за идиот. Все, что мне нужно было сделать, это сказать тебе, что у меня две сиротки на попечении, и ты нужна мне, чтобы помочь присмотреть за ними. Но я никогда даже не думал о них. Вычеркнул из памяти, как Робина. Чарли оставил мне самые драгоценнейшие дары, своих детей, а я… а, ладно, я превратил все в дерьмо, любовь моя. И могу лишь молить, чтобы мне удалось все исправить.

Лидия сидела за туалетным столиком и перечитывала письмо Эйнсвуда по меньшей мере уже раз десятый. Его доставили поздним утром, она отдала первый листок Тамсин, которая отслеживала передвижения поисковых партий по карте, расстеленной в библиотеке. Вторую же часть письма Лидия перечитывала в одиночестве в кабинете во время слишком частых перерывов между докладами.

Сейчас уже было далеко за полночь, и у нее на руках имелось с тех пор второе письмо, но на сей раз вполне обычное, оповещающее ее о месторасположении мужа.

На это послание она ответила с легкостью. Ей самой нечем было похвастаться, кроме нескольких припасенных советов, основанных на сведениях, почерпнутых из истеричных писем Дороти, которые приходили по несколько раз на дню. Постепенно Лидия выяснила, что, например, взяли с собой девочки, и передала мужу эти мелкие подробности.

Вчера она наказала тем, кто занимался поисками, добавить к описанию беглянок очки. Ее люди могли бы попытаться поспрашивать о молодой вдове, путешествующей с горничной, или о молодой женщине, сказавшейся компаньонкой или гувернанткой. Возможно, кто-то увидел не двух сестер, а обманулся, думая, что девушки представляют собой что-то иное.

Лидия передала несколько посланий по своей сети осведомителей в Лондоне. Слова же, которые ей хотелось бы послать Эйнсвуду: «Я приеду к тебе». Впрочем, это невозможно. Она не могла оставить согласование действий полностью на Тамсин. Девушка славилась собранностью и уравновешенностью, но просто было слишком много работы: отслеживать пути, отвечать на послания, внушать спокойствие и следить, чтобы всем нашлось полезное дело.

И посему вместо этих слов Лидия написала мужу следующее:

Не ты единолично превратил все в дерьмо. Тебе великолепно в том помогли. Я считаю, что Чарли был последним из плеяды братьев и сестер, обладавшим крупицей разума. После чтения писем Дороти я ничуть уже не удивляюсь, что твои подопечные обвели ее вокруг пальца. Однако меня ставит в тупик, чем можно оправдать Марса – ведь его, заседающего в Парламенте по меньшей мере двадцать пять лет, одурачила парочка молоденьких школьниц. Во всяком случае, если девочки смогли обмануть его, то уж, без всякого сомнения, им под силу перехитрить бесчисленное множество возниц, трактирщиков и простодушных арендаторов. Мужайся, дорогой. Из тех сведений, что я собрала, совершенно ясно, что они пара отвратительных девчонок. Мне уже не терпится прибрать их к рукам.

Писать о Робине было куда труднее, но она пошла и на это.

Я прекрасно понимаю тебя, когда ты пишешь о маленьком привидении. Пятнадцать лет меня не оставляет Сара. Когда мы с тобой окажемся вместе, то поделимся ими. А сейчас я приказываю тебе отставить все эти «если бы да кабы», оглянись вокруг вместе с ним, как уже сделал однажды. Они сестры Робина. Возможно, если ты посмотришь вокруг сквозь призму его глаз, то сможешь точно также увидеть и их глазами. Ты жил с ним шесть месяцев, как просветила меня Дороти, а когда мальчик вернулся, она с трудом его узнала, так он изменился. Каким уловкам ты научил его, грешный ты человек? Попытайся вспомнить, какими знаниями он мог бы поделиться с сестрами. Как ты думаешь, может, они улыбались так, что окружающие верили, что черное – это белое?

Лидия волновалась из-за этого письма, даже отослав его. Она понимала, какой очевидной боли стоило ему написать о мальчике, и боль, должно быть, становилась все мучительней оттого, что держалась в душе столь долго. Муж полагался на Лидию, а по ее ответу могло бы показаться, что она не придавала значения его горю. Тем не менее, она не видела, чем могла бы помочь ему, ответь она в духе слезливых сантиментов, ежедневно получаемых от Дороти.

Прочтя письмо еще раз, Лидия сказала себе, что она поступила правильно, или это лучшее, что она могла сделать на сегодняшний день. Он, конечно же, горюет по мальчику, но больше всего его беспокоят девочки, Элизабет и Эмили, и Лидия поработала над тем, чтобы направить его думы о них в правильном направлении. Он бы хотел действия, а не бесплодного сочувствия. Сейчас важнее всего найти девочек. Все остальное должно отойти на второй план.