Лидии показалось, что только Эйнсвуд вышел вальяжно из кабинета, как туда торопливо вошла Тамсин со следовавшей за ней по пятам Сьюзен.
При виде брюк Лидии у девушки поползли вверх брови. Затем пытливый взгляд метнулся к куче на столе.
– Боже правый, что это? – Она наклонилась, поправила на носу очки и присмотрелась. – Пиратские сокровища? Что за причудливый… О, вот это да! – Она удивленно замигала, обратив взгляд на Лидию. На лице сменялись выражения. – О, д-дорогая.
Тамсин сглотнула и прикусила губу, но не удержалась и всхлипнула разок, другой. Потом бросилась к Лидии и крепко-крепко обняла.
Лидия обняла ее в ответ. У нее перехватило горло.
– Ради Бога. Не устраивай суеты, – приказала она, когда девушка принялась рыдать. – Всегда мечтала стать воровкой драгоценностей. Это был единственный способ провернуть дело более или менее законно. – Она погладила Тамсин по спине. – Своровать украденное – это не преступление.
Тамсин отстранилась и уставилась на Лидию, ее полные слез глаза стали большими, как у совы.
– Вы хотели стать воровкой драгоценностей?
– Я думала, это так захватывающе. Так и оказалось. Пойдем, и я расскажу, как все было. – Она поманила сбитую с толку девушку. – Ты захочешь чаю, а я ужасно голодна. Эти сногсшибательные затянутые перебранки с тупоголовыми аристократами возбуждают аппетит.
Ахая и охая от изумления, Тамсин слушала историю. Она кивала и качала головой, улыбалась в нужных местах, но Лидия была уверена, что ее компаньонка не совсем в себе.
– Надеюсь, я не потрясла тебя до одури, – с тревогой высказалась Лидия, когда они взбирались по лестнице, покинув кухню.
– Нет. Это сэр Бертрам заговорил меня до одури, – призналась Тамсин. – Он взбаламутил мои мозги Карлом Вторым. Этот король вечно всплывал в разговоре по пути в театр, во время антрактов и всю дорогу домой. Уверена, что я упомянула все значительные события царствования его величества, но бесполезно. Мы не нашли связь, и теперь я не могу заставить свой ум заняться чем-нибудь еще. Пожалуйста, простите меня, Лидия.
Они достигли коридора.
Там она снова поблагодарила Лидию за вновь обретенные памятные подарки, еще раз обняла и поцеловала ее на сон грядущий, потом отправилась в свою комнату, что-то бормоча под нос.
Корали отнюдь не была счастлива, когда Джосия и Билл приволокли в дом избитого Фрэнсиса Боумонта, которого незадолго до рассвета они обнаружили валяющимся рядом с уборной.
Когда-то давным-давно она работала на него в Париже, управляла борделем, являвшимся частью его дворца изощренных наслаждений «Двадцать восемь». Весной их вынудили спешно бежать из Парижа, и переезд в Англию значил для нее понижение статуса. Боумонт был мозгом, стоявшим за всеми деяниями в «Двадцать восемь». И нынче сей мозг гнил от непомерного потребления опиума и выпивки, и, похоже, от сифилиса тоже.
Посему эта гнилушка не интересовала Корали. Она учитывала только итог, а итогом для нее служил не великий дворец наслаждений в Лондоне, а более работящая и менее оплачиваемая юная плоть, торгующая собой на улицах города.
У самой Корали не хватало ума построить великое предприятие по своему почину. Ее умишко был невелик и прост. Не испорченный учением, не расширенный опытом, не способный к усвоению знаний на примерах, он был слишком бесплоден, чтобы поддержать чужеродные ей формы жизни, такие, как совесть и сострадание.
Она бы с радостью прикончила Фрэнсиса Боумонта, приносившего нынче одни неприятности, если была бы уверена, что ей это сойдет с рук. Неоднократно она вершила казнь непокорных служащих – но то были обычные шлюхи, по коим никто не будет скучать или скорбеть. В глазах властей они все являлись неопознанными трупами, выловленными в Темзе, служили поводом для большой бумажной работы и лишними хлопотами в виде нищих похорон, тратой времени и трудов без возмещения убытков хлопочущим.
С другой стороны, у Боумонта имелась знаменитая жена-художница, вращавшаяся в аристократических кругах. Ежели его обнаружат мертвым, тотчас же назначат расследование и назначат награду за сведения.
А Корали не верила, что кто-то из работающих на нее устоит перед соблазном вознаграждения.
Вот почему она не встала позади сидевшего, развалившись, в кресле Боумонта и не затянула на его шее свой особый шнурок.
Оставить его в живых было ошибкой. К сожалению, ошибкой совершенной другими людьми, и на сей раз, как в предыдущих случаях, эта оплошность имела трагичные последствия.
К тому времени, как Боумонт не без помощи бутылки джина восстановил свои способности к злодеяниям, Корали пребывала в дурном настроении, ей хотелось визжать. Она обнаружила своего домашнего слугу, Мика, бесчувственным на полу в кухне, ее спальню обыскали, а Аннет вместе с коробкой денег и драгоценностями сбежала.
Она послала в погоню Джосию и Билла, приказав поймать и привести ее живой, с тем, чтобы Корали сама имела удовольствие медленно прикончить мерзавку.
Лишь мальчики удалились, как от Боумонта последовала ремарка, что, дескать, это напрасная трата времени, поскольку Аннет исчезла несколько часов назад – с собственным сутенером, который легко сотворит из Джосии и Билла начинку для пирога.
– И ты только сейчас об этом подумал? – пронзительно визжала Корали. – Ты не мог открыть свою пасть пораньше, пока они были здесь? Но нет, тебе же требовалось присосаться к бутылке, верно?
– Вот уже второй раз за полгода я вынужден был отведать хорошего тумака, – поморщился от боли Боумонт. – То же самое проделал со мной в Париже Дейн, помнишь? Не знай я, что он в Девоне, мог бы поклясться, что меня поприветствовал он. Крупный парнище, – пояснил он. – Бесспорно больше шести футов росту.
Его затуманенный взор устремился к жадеитовой булавке, прикрепленной к корсажу сводни.
Безотчетно Корали прикрыла ее рукой.
– Французская проститутка украла мою булавку вместе с остальным твоим сорочьим гнездом, – соврал он. – Я заберу твое новое приобретение в счет возмещения убытков. Это довольно маленькая плата в свете того, что меня чуть не убили, когда я пытался остановить эту сучку и не дать ограбить тебя. Ты украла мою булавку. И из-за тебя пропала та цветочница. В какой бордель ты ее сдала? Или малышка-калека отбилась от твоих бандитов своим костылем и сбежала от их нежного внимания?
– Я и близко не подходила к этой маленькой горбунье, – завопила Корали. – Разве тебе никто не рассказал, что случилось прошлой ночью? Да все потаскушки Ковент-Гарден обсуждают эту новость – как Эйнсвуд раскидывался деньгами и гонялся за какой-то долговязой шлюхой-цыганкой…
– Эйнсвуд? – переспросил Боумонт. – С высокой особой женского пола?
– Разве я не так сказала? Это он дал мне булавку. – Она шлепнула по украшению. – В плату за то, что она толкнула меня на опорную колонну.
Расквашенный рот Боумонта скривился в безобразной улыбке.
– Так это же та дылда, за которой он гоняется несколько недель кряду. С тех пор, как она его сбила с ног на Винегар-Ярде. Разве ты не помнишь, как она украла маленькую чернявую цыпочку у тебя из-под носа?
– Век ту суку не забуду, – произнесла Корали. – Но ведь она-то была во вдовьем наряде. А вчерашняя из тех грязных цыганок-воровок – родственница тем жирным свиньям, которые притворяются, что могут предсказать судьбу.
Боумонт сначала пялился на нее, затем потряс головой, подобрал бутылку джина и приложил к распухшим губам. Когда бутылка опустела, он поставил ее.
– Должен признать, что глупее тебя нет женщины во всем христианском мире, воистину так.
– Однако ж хватило мне ума, чтобы не дать расквасить мою физиономию, ведь так?
– Но не хватило ума увидеть, что именно Эйнсвуд помог твоей маленькой французской шлюхе ограбить тебя, слепоту эдакую, прошлой ночью.
– Герцох-то? Да чтоб обчистил? Когда у него деньжищ столько, что он не знает, куда их девать, и бегает по Лондону, и раздает кошельки, полные монет, словно они сожгут его, ежели он подержит их слишком долго в кармане?