– Ежели мне захочется выслушать назидания о моих обязанностях перед титулом, то могу пойти домой и выслушать проповедь Джейнза, – отмахнулся он, все еще обозревая пробегавший мимо пейзаж. – Мы около Фрэнсис-стрит. Мне лучше выйти одному и осмотреть здание. Вы слишком бросаетесь в глаза.

Не дожидаясь ее согласия, он дал указания кучеру остановиться на безопасном расстоянии от дома.

Лишь Эйнсвуд взялся за дверь, чтобы открыть ее, как Лидия предупредила напоследок:

– Надеюсь, вам не придет на ум пытаться сделать что-то самому. Это дело нужно тщательно обдумать. Мы не знаем, сколько их там сегодня вечером, так что вам не стоит вламываться с какими-то наскоро состряпанными идеями…

– Поди уж, пора бы горшку перестать попрекать котелок сажей, – заметил он. – Я знаю, что делать, Гренвилл. Прекратите суетиться.

На том он толкнул дверцу и сошел.

В намеченный для преступных замыслов день Лидия проспала.

Отчасти потому, что накануне она вернулась домой запоздно. Она провела больше часа, споря с Эйнсвудом после его возвращения с предполагаемого места преступления. Ему в голову взбрела причудливая идея осуществить все вместе с его несведущим камердинером вместо нее, и ей пришлось приложить немало усилий, чтобы искоренить эту идиотскую точку зрения, прежде чем они приступили к решающему вопросу, а именно как осуществить ограбление.

В результате она не могла добраться до постели почти до трех часов ночи. Ей бы стоило быстро уснуть, на душе было легко, ибо замысел, на котором они, наконец, сошлись, был простым и незамысловатым, да и с Эйнсвудом риска предстояло явно меньше, чем вместе с Хеленой.

В равной степени и совесть Лидии успокоилась. Ей не пришлось просить Хелену подвергать угрозе все, чего та достигла (не говоря уже о риске жизнью, как таковой, и целостности конечностей) ради девушки, которую та даже не знала. Вместо нее участвовать будет Эйнсвуд, который постоянно навлекает на себя опасность и думает, что нет ничего такого особенного в том, чтобы на спор рисковать своей никчемной шеей.

Не совесть или беспокойство по поводу того, что лежало впереди, не давали спать Лидии, а все тот же ее личный чертенок.

Видения, заполнявшие ее разум, являлись не рисуемыми картинами опасности, с которой ей предстояло столкнуться предстоящим вечером, а теми, что она уже испытала: сильные руки, придавившие ее к твердокаменному телу, медленные основательные поцелуи, иссушавшие ее рассудок, и большие ладони, кравшие ее волю, скользившие по ней, и оставлявшие в ней страстное томление по чему-то большему.

Лидия спорила со своим чертенком. Желать связи с Эйнсвудом значило стремиться к собственной погибели. Он использовал и бросал женщин, и она потеряет все свое самоуважение, если угодит в постель к мужчине, который не уважает ее. В равной мере она потеряет расположение в глазах света, поскольку Эйнсвуд не преминет дать знать о них всему миру.

Она напомнила себе, как много ей тогда предстоит потерять. Даже самые передовые незакоснелые умы ее читателей станут сомневаться в ее суждениях, если не в морали, возьми она в любовники самого отъявленного распутника в Англии. Она говорила себе, что надо быть сумасшедшей, чтобы положить свое влияние, каким бы ограниченным оно ни было, на алтарь плотского желания.

Вдобавок она не могла унять своего чертенка, подзадоривавшего ее поступить согласно своим желаниям и послать к черту последствия.

В результате уже занимался рассвет, когда Лидию унесло в неспокойный сон, и был уже полдень, когда она спустилась к завтраку.

Тамсин, видевшая десятый сон, когда Лидия заявилась домой, поднялась несколько часов назад. Она вошла в столовую вскоре после того, как Лидия уселась, и начала допрос сразу же, как только Лидия сделала первый глоток кофе.

– Вам следовало разбудить меня, когда вы пришли, – принялась распекать Лидию девушка. – Я старалась не уснуть, но по ошибке взяла почитать на сон грядущий том «Комментариев к английским законам» Уильяма Блэкстона [5], что было подобно доброй порции лауданума. Так что такого неотложного хотела сообщить мадам Ифрита?

– Она нарыла кое-какую грязь на Беллуэдера, – ответила Лидия. – Если это является правдой, то у нас имеется восхитительный разоблачительный материал для следующего номера на нашего главного соперника. Прошлым вечером я проверяла, правда это или ложь.

А истина заключалась в том, что она не могла сказать правду Тамсин. Девочка поднимет немалый скандал, как это сделал Эйнсвуд прошлым вечером. И что еще хуже, Тамсин проведет всю ночь без сна, безумно переживая.

Засунув куда подальше эту большую ложь, Лидия перешла к отредактированной версии столкновения с Эйнсвудом.

Она пропустила все упоминания о преступном замысле, но включила в рассказ жаркие объятия в темном проходе рынка. Единственный способ спасти Тамсин от излишнего беспокойства. И в целом иной способ притязать на звание меньшей дурочки, чем уже есть.

– Только не спрашивай, где были мои мозги, – сказала Лидия в завершении истории, – потому что я задавала себе тот же вопрос сотни раз.

Она пыталась есть пищу, которую главным образом гоняла по тарелке, но, кажется, голод куда-то сгинул наряду с мозгами.

– Крайне неосмотрительно с его стороны, – заметила Тамсин, хмурясь при виде такого пренебрежения к завтраку, – дважды поступить благородно за один только день – сначала на Эксетер-стрит, затем с этой цветочницей – и оба раза у вас на глазах.

– Трижды, – строго поправила Лидия. – Он остановился, когда я попросила его, помнишь? Если бы он не остановился, я совсем не уверена, что сильно бы боролась за то, чтобы сохранить свою девственность.

– Видать, внутри него сидит порядочный человек, с боем рвущийся наружу, – предположила Тамсин.

– Если так, то этот порядочный парень ведет тяжелую битву. – Лидия налила себе еще чашку кофе и выпила. – Тебе удалось прошлым вечером просмотреть ту кучу книг и записей, что я оставила на моем столе?

– Да. Какое грустное чтение, особенно о последних похоронах, маленького мальчика, умершего от дифтерии – и лишь спустя полгода после его папы.

Отец мальчика, пятый герцог, умер от полученных при крушении кареты ран.

– Этот самый папа назначил Эйнсвуда опекуном троих детей, – напомнила Лидия. – Как ты считаешь, что нашло на пятого герцога, что он доверил детей первому распутнику Англии?

– Видать, пятый герцог был знаком с тем порядочным парнем.

Лидия поставила чашку.

– А может я только ищу предлог, пытаясь оправдать то, что поддалась на смазливую физиономию, статную фигуру и чары обольщения опытного повесы.

– Надеюсь, вы не выискиваете оправдания, принимая в расчет меня, – заверила Тамсин. – Лично я не буду думать о вас плохо, если вы пойдете с ним в постель. – Карие глаза за очками блеснули огоньком. – Наоборот, мне было бы чрезвычайно интересно послушать обо всем этом. Исключительно в познавательных целях, разумеется. И вам вовсе не нужно будет изображать это в лицах.

Лидия попыталась глянуть на нее свысока, но трясущиеся от смеха губы испортили все впечатление. Она сдалась и рассмеялась, Тамсин захихикала вместе с ней.

Какая она милая, подумала Лидия.

Несколькими словами Тамсин развеяла мрачное уныние Лидии, и уже не впервые. С Тамсин можно говорить о чем угодно. Она схватывала все налету, обладая при этом открытым сердечком и тонким чувством юмора.

Ее родители не ценили такое сокровище. Отец ее бросил, а мать вынудила уехать прочь, когда можно было с легкостью удержать дочь. Тамсин ведь ничего не просила. Она страстно желала быть полезной. Никогда не жаловалась на долгие часы, вынужденно проводимые в одиночестве, пока работала Лидия. Тамсин так воодушевилась, когда ее попросили помочь с документами. Самое нудное задание порыться в бумагах для нее являлось приключением. Горничные обожали ее. Как и Сьюзен.

И хотя давным-давно жизнь приучила Лидию не верить в помощь Провидения, она не могла не смотреть на свою компаньонку иначе, чем как на дар небес.