— Сын мистера Ричардсона попросил меня занести вам письмо. А стоит ли в письме подпись Илии Ричардсона или нет, подтвердить можете только вы. Я выполнила просьбу хорошего друга семьи, а вы…

— Подожди!

Вздрогнув от резкого окрика, Алиса увидела, что мужчина посмотрел сначала на ребенка, заснувшего у нее на руках, потом на пожилую женщину, талия которой была обвязана шнурком, а его конец тянулся к запястью самой Алисы.

— Подожди, — повторил мужчина, снова переведя взгляд на нее. — Илия — мой брат. Он пишет, что дружил с твоим отцом и что тебе, возможно, нужно будет помочь с ночлегом.

Не в силах более переносить нервное напряжение и усталость, Алиса глубоко вдохнула и повернулась к матери, опасаясь, что та может забеспокоиться. Как долго они могут оставаться связанными? Алиса посмотрела на начинающее багроветь вечернее небо. Вряд ли кто-нибудь, увидев двух связанных веревкой, как бычки, женщин, согласится сдать им жилье. Если мистер Ричардсон действительно написал то, что говорит этот человек, он прав на все сто процентов. Им действительно очень нужна помощь.

— Да, сегодня вечером найти жилье будет непросто. — Мужчина тоже поднял глаза на небо. — Еще полчаса — и станет темно. Если вы впервые в этом городе, то вряд ли успеете подыскать что-нибудь подходящее. Вам останется только идти в ночлежку, а ночлежка — не место для женщин.

«Особенно для тех, кто путешествует с больной матерью и маленьким ребенком», — добавила про себя Алиса, понимая, что именно об этом подумал разглядывающий ее мужчина, но по какой-то причине не стал говорить вслух. Однако ни его догадки, ни сочувствие не помогут им найти крышу над головой, как, впрочем, и их бессмысленный разговор, ведь этого человека она видела впервые в жизни.

— Поставь ведро на огонь, наши мужчины захотят помыться, когда придут. Tea, дорогуша, накрой на стол, у тебя так красиво получается расставлять тарелки.

— Не надо ничего объяснять, — мягко произнес мужчина, посмотрев на немощную фигуру, дергающую за шнурок. — Я видел подобное слишком часто. Наш город такой же, как Дарластон, и здесь тоже есть угольная шахта, на которой время от времени происходят несчастные случаи. В Вензбери многие матери теряют мужей и сыновей, а после — и разум. Не сердитесь на меня за то, что я говорю об этом… Илия рассказывал мне, что ваш отец и братья погибли под землей во время взрыва на «Снежной».

А рассказал ли ему брат о том, что одна из дочерей прижила ребенка, не имея мужа?.. Упомянул ли Илия Ричардсон, что видел, как другая дочь лежала под одним мужчиной, в то время как второй, стоя рядом, застегивал брюки? Называл ли ее шлюхой?

— Ты, девочка, меня извини, конечно, — продолжил мужчина, — но только сдается мне, твоя мать и малыш далеко не уйдут. Да и ты тоже. Если ты доверяешь брату Илии Ричардсона, можешь переночевать под его крышей.

Разумеется, от такого предложения Алиса не смогла отказаться, вот только ночь, проведенная на стуле у камина, даже хорошо растопленного, не принесла ей желанного отдыха.

Положив ткань, которую она зашивала, на колени, Алиса посмотрела в маленькое окно. За ним виднелся холм, а на нем — старая, почерневшая от времени церковь Святого Варфоломея.

Дэвид никак не унимался, поэтому, чтобы его плач не разбудил хозяина дома, благодаря которому они ночевали не на улице, а под крышей, ей пришлось взять его на руки и качать всю ночь до самого утра. Но и утром расслабиться не удалось, потому что Дэвид начал метаться и снова заплакал, а потом, и это было страшнее всего, вдруг затих, провалился в глубокий сон без сновидений. Казалось бы, теперь и она могла хоть ненадолго вздремнуть, но опять не получилось: на сердце было неспокойно от страха и волнения. Может быть, мальчика продуло, когда они шли через поле? Или он простудился, когда пил из ручья? Вот такие мысли, одна страшнее другой, крутились в голове Алисы, когда она прижимала к своей груди обмякшее тельце ребенка. Лишь крики матери заставляли ее время от времени отвлекаться и ненадолго выпускать его из рук.

— Нельзя же искать по всему городу жилье с больным ребенком на руках, — сказал брат Илии, когда они собрались уходить.

Алиса понимала, что тех денег, которые удалось выручить от продажи материных домашних вещей, скорее всего, хватит, чтобы снять комнатенку на постоялом дворе, только это не то место, где есть условия для лечения малыша.

Может, не надо было его слушаться, может, она поступила неправильно, поддавшись на уговоры? Алиса откинула голову на спинку кресла и позволила мыслям унести себя в прошлое, на несколько месяцев назад.

Она осталась в доме Иосифа, с благодарностью приняв его помощь. Он принес воду и тряпки, чтобы вытирать разгоряченного малыша, приготовил еду и сумел уговорить Анну поесть. Алиса крепко прижимала Дэвида к груди, боясь, что если хоть на секунду отпустит мальчика, то он уже никогда не проснется. Но прошли долгие часы, и сколько она ни шептала ему о тележке, о коровах, которых они встретили по дороге из Дарластона и которых ему так нравилось гладить, бледные, плотно сомкнутые веки так ни разу и не дрогнули. Вечером, когда небо начало темнеть, Иосиф отправился за врачом.

«Ребенок давно болеет?» — осведомился врач.

Алиса сидела, повторяя про себя слова, которые каждую ночь всплывали в памяти, не давая ей уснуть.

«Он вчера начал капризничать. Я подумала, что у него зубы мудрости режутся».

Врач, склонившийся над Дэвидом, поднял на нее глаза.

«Вчера! Почему же вы сразу меня не позвали?»

Молча, ни разу не перебив ее, он выслушал объяснение, а потом спросил, не страдал ли мальчик ранее от подобных приступов.

«Да, такое иногда случалось…» — ответила она, наблюдая, как руки врача осторожно ощупывают тельце.

«Когда у него резались зубки, он всегда капризничал, плакал, — рассказывала она врачу. — Но все женщины на Бут-стрит говорили, что для ребенка это нормально. Только никогда не было, чтобы после этого он так крепко засыпал».

Выслушав объяснения Алисы, врач ничего не сказал. Аккуратно приподняв бледные, в прожилках веки Дэвида, он посмотрел на его глаза, такого же насыщенно-голубого оттенка, как у Tea.

«Как давно он не видит?»

Вопрос, заданный таким спокойным голосом, застал Алису врасплох. Как он догадался о слепоте Дэвида? Не понимая, какое это имеет отношение к простуде или странному глубокому сну малыша, Алиса, нахмурившись, ответила, что он родился слепым. Когда же она с тревогой в голосе спросила, не корь ли это, врач лишь покачал головой, спрятал деревянную трубочку, через которую выслушивал грудь Дэвида, и защелкнул черный кожаный саквояж.

Он долго молчал. Затем посмотрел на Анну, которая, не обращая никакого внимания на врача, взывала к сыновьям, поторапливая их поскорее собираться, чтобы они не опоздали на шахту, и, наконец, бросив полный сочувствия взгляд на Алису, сказал:

«У мальчика не корь».

Сначала Алиса ощутила облегчение, как будто у нее с плеч свалился неимоверный груз. Весь вчерашний день и всю ночь напролет ей не давала покоя мысль, что Дэвид простудился. Сегодня на ум пришло еще более страшное предположение: корь. Она знала, что маленькие дети очень часто умирают от этой ужасной болезни. Несмотря на то что ни за ушами, ни где-либо в другом месте на теле ребенка никаких характерных пятен она не нашла, страх продолжал точить ее сердце. Но теперь можно было вздохнуть спокойно: любимому племяннику ничего не угрожало. Выходит, она была права, причиной его мучений действительно были режущиеся зубы мудрости. Застегнув на Дэвиде сорочку, Алиса закутала его в шаль, бережно прижала к себе и с улыбкой посмотрела на врача, который стоял рядом и наблюдал за ними.

«Это не корь…» — повторил он и жестом заставил Алису замолчать, когда она принялась благодарить его.

«Боюсь, это что-то намного хуже».

Не отрывая глаз от лица врача, Алиса изо всех сил сжала в руках мягкую ткань, как будто стараясь сдержать крик, но, как всегда, воспоминание всплыло в памяти потихоньку; острая как игла боль начала медленно, но неотвратимо впиваться в сердце.