Причиной воспламенения подземного газа, возможно, послужила искра, образовавшаяся при ударе киркой о пласт угля. От последовавшего за этим взрыва обрушилась часть угольного забоя. Но «каковы масштабы обрушения и есть ли пострадавшие, на данный момент неизвестно». Объяснение, данное управляющим шахтой, прозвучало официально и почти безразлично. Только спустя годы Алиса поняла, что его спокойствие в ту минуту было необходимо, дабы предотвратить панику среди собравшихся у «Снежной» женщин. И паника не началась, все женщины и дети стояли молча, только в беззвучной молитве шевелились губы. Люди провели возле шахты всю ночь. В течение многих часов, до следующего утра, мать все твердила ей, что она должна будет заботиться о Tea, пока не закончатся спасательные работы и отец с братьями не вернутся домой.

И они вернулись.

Колесо шахты начало медленно вращаться. Точно так же оно вращалось и в тот страшный день.

Воспоминание было настолько ярким, что Алиса опять почувствовала страх, витавший в воздухе в те жуткие минуты ожидания, когда каждая из стоявших у шахты женщин гадала, увидит ли она снова своего мужа, отца, сына.

Колесо вращалось весь день, поднимая на поверхность горы угольных обломков, чтобы расчистить выход замурованным под землей людям. Потом стали подниматься шахтеры. Черные с головы до ног, в крови, перемешанной с угольной пылью, с поломанными руками и ногами, мужчины и мальчишки стояли в клети и невесело смотрели на встречающих их женщин. Ее отца и братьев подняли в последнюю очередь.

Они вернулись домой.

Наблюдая за неторопливым вращением огромного железного колеса, Алиса продолжала вспоминать.

Впереди был отец. Отправляясь с сыновьями на работу, он тоже всегда шел первым, только теперь все было по-другому. Ни добродушного подтрунивания, ни шуточек, отпускаемых в адрес друг друга, ни обсуждения любимого семейного блюда (запеченная рубленая печенка с горошком). Процессия двигалась молча. До самого дома никто не проронил ни слова. На дверях, поспешно сорванных с петель, шахтеры, все еще черные от угля, в изодранных робах, несли Томаса, отца, а также Марка, восемнадцатилетнего брата, Люка, которому исполнилось шестнадцать, Бенджамина, чье четырнадцатилетие только недавно отпраздновали, и, наконец, двадцатилетнего Джеймса, старшего из братьев. Девушка, на которой он хотел жениться, зарыдала, когда увидела изувеченное тело, но мать не издала ни звука. Соседи помогли ей обмыть изломанные конечности, стереть губкой засохшую кровь и грязь с каждого тела, переодеть их в воскресную одежду. Потом она каждому положила по пенни на закрытые глаза и по монетке в ладонь. Неделю пять тел пролежали в доме с закрытыми ставнями и незажженным камином, чтобы все друзья и знакомые могли прийти и отдать последний долг. И все это время мать оставалась замкнутой в своем темном мире тоски и горя. Только у края могилы она нарушила страшное молчание, издав вопль и бросившись на простые деревянные гробы, в которых была заключена вся ее жизнь. Эти крики до сих пор стояли в ушах Алисы, не давая ей спать по ночам… Но почему ей вспомнился смех? В день похорон не смеялся никто, откуда он взялся в ее воспоминаниях?

— Стоп…

Это она сказала? Неужели она так устала, что не способна отличить мысль от реальных звуков? Озадаченно нахмурившись, Алиса провела ладонью по лбу, а затем, посмотрев в сторону дома, медленно опустила руку.

Смех не пригрезился ей, испуганный крик не был плодом ее воображения, это кричал ребенок. Не в силах поверить в то, что происходило у нее на глазах, Алиса застыла на несколько секунд. Этого не может быть! Наверное, ей просто померещилось! Но когда умиротворенную утреннюю тишину снова прорезал детский крик, Алиса схватила тяпку и ринулась к дому.

— Пора уж греть воду. Томас с мальчиками, поди, проголодались у себя на шахте, придут домой голодные.

О, только не сейчас… Пожалуйста, только не сейчас!..

Алисе показалось, что ее нервы звенят от напряжения. Сумев наконец успокоить ребенка, она повернулась к матери:

— Все хорошо, мама. Все готово.

На самом деле в их семье никогда уже не будет хорошо. Однако нужно заставить себя не плакать! До боли сжав кулаки, Алиса сдержала слезы, подступившие к глазам. Если позволить себе плакать, можно и не остановиться.

— Прежде чем Томас закончит мыться, ты должна успеть накрыть стол.

Так продолжалось с тех пор, как взрыв на шахте унес жизни отца и братьев. Мать не смогла перенести страшного горя, и в результате ее мозг отказался смириться с суровой действительностью. Теперь Анна жила вчерашним днем, оставив дочь жить днем сегодняшним… со всеми его тяготами и болью.

Нельзя позволять себе задумываться… нельзя опускать руки!

— Ужин готов, мама. — Алиса быстро подошла к иссохшей сгорбленной фигуре и сняла с огня чайник. — Я сделала все, что ты просила: печенка с горошком и свежий домашний хлеб.

— Томас сейчас придет…

— Да, уже скоро, мама… Скоро он вернется. — Алиса старалась говорить как можно мягче, осознавая, что это единственный способ успокоить мать. Только от этой лжи ей не становилось легче, душу по-прежнему переполняла горечь. — Отдохни немного.

Она повела недовольную Анну наверх. Едва сдерживая слезы, Алиса раздела ее, натянула на худое тело ночную рубашку и уложила в постель, как ребенка. За что ей это наказание? Мать, чей разум не вынес горя, собственная жизнь, которая пошла наперекосяк…

Обратившись к тяжким воспоминаниям, она кое-как дошла до своей комнаты.

Дэвид… Это его крик она услышала, работая на огороде. Мальчик кричал, сжавшись в комок, а двое молодых мужчин верхом на лошадях щелкали у него над головой хлыстами. Они громко смеялись, и их смех вскоре превратился в непристойный гогот.

Подбежав к ребенку, Алиса одной рукой прижала его к своей юбке, а второй, в которой была зажата тяпка, стала отбиваться от хлыстов.

«Оставьте его в покое! — закричала она. — Что он вам сделал?»

Они осадили лошадей, но в тот же миг у самого уха Алисы просвистела полоска кожи.

«А ему и не надо ничего делать! — раздраженно выкрикнул один из всадников, снова взмахнув хлыстом над головой дрожащего Дэвида. — Достаточно того, что он вообще на свет появился. Таким, как он, нельзя жить в этом мире! Он — бельмо на глазу, выродок, от которого нужно избавиться».

«Так избавься от него, — холодно улыбнувшись, сказал второй мужчина. — Зачем мириться с тем, что тебя раздражает? Надо просто прикончить его, как мы убиваем вредных насекомых, а заодно и девчонку. Этот мир станет только лучше, если очистить его от шлюх».

«Я не шлюха!»

В ответ они только презрительно рассмеялись.

«Не шлюха… К твоей юбке ребенок липнет, а кольца на пальце что-то не видать! Ты самая настоящая шлюха, а этот сопляк — твой ублюдок».

«Шлюха! — Каштановые волосы первого всадника блестели в лучах бледного мартовского солнца. Он опустил рукоятку хлыста на луку седла и, сузив глаза, окинул взглядом фигуру Алисы. — Хотя ею еще можно попользоваться».

«Хочешь — пользуйся. — Второй мужчина продолжал ухмыляться. — Она тебе не откажет. Ты ведь будешь у нее не первый. Шлюха, которая ложится с кем попало, всегда рада удовлетворить настоящего мужчину».

«Так что, не откажем себе в удовольствии, а?..»

Алиса попыталась заставить себя думать о чем-то другом, отогнать эти страшные и такие яркие воспоминания, ноне смогла. Те двое уже не смеялись. Теперь в их жестоких глазах горела только животная похоть. Они спрыгнули с коней… Спрыгнули и…

Зажав рукой рот, чтобы не закричать, она бросилась из спальни, стуча голыми ступнями по деревянным ступенькам узкой лестницы, а в голове роились мысли о кошмаре, который ей довелось пережить.

Один из всадников — он был повыше своего спутника, отбросив в сторону короткий хлыст, протянул руку к ребенку, в ужасе жавшемуся к ногам Алисы.