Прибытие Конрада в Тир знаменовало начало долгой болезненной кампании по восполнению разрушительных потерь, которые познал его народ от рук язычников. Маркграф отказался признавать поражение и изгнание. Возмущенный жестоким убийством своего друга Рено, маркграф поклялся отомстить Саладину. Но обессиленные военачальники в Тире пали духом и начали готовиться к сдаче города на милость мусульман. Конрад понял, что его народу необходим новый вдохновитель, новый монарх, который бы вселил в них веру, поэтому он насильно женил на себе Изабеллу, сестру Сибиллы — жены свергнутого короля Ги. Конрад, обеспечив кровными узами трон, объявил себя новым королем Иерусалима и стал для своего народа отчаянно необходимым символом, знаменующим перелом в противостоянии.

И на какое-то время это сработало. Конрад вселил надежду в оставшихся в живых крестоносцев, и они довольно успешно выдерживали длительную осаду Тира, которую организовал Саладин. Когда пришла суровая зима и Саладин был вынужден снять осаду, Конрад предпринял дерзкую попытку отвоевать Акру. И там он оказался в ловушке между безжалостной армией племянника султана Таки-ад-дина и бескрайним морем.

Сражение за сражением, поражение за поражением — и силы его армии истощились. Конрад понял, что в рядах солдат возникло недовольство и что он просто обязан восстановить утраченный войском боевой дух, пока его номинальное царствование не закончилось кровавым переворотом.

Поэтому прибытие армады крестоносцев должно было стать именно тем бальзамом, который излечил бы израненные души обессилевшего войска. Но когда сегодня утром маркграфа разбудил встревоженный, что-то бормочущий паж, его вдруг охватил страх. Он вышел на пляж, чтобы самолично лицезреть огромное количество военных кораблей, которые набились в гавань, и почувствовал, как по телу побежали мурашки. Как ни старался Конрад, он не мог отделаться от ощущения, что эта новая армия крестоносцев никакие не спасители и не союзники. Они — настоящие завоеватели, для которых законные притязания какого-то дворянина не значат ничего в сравнении с амбициями их собственного полководца.

Тогда, покинув лагерь и шагнув на серый прибрежный песок, король Иерусалима наконец увидел полководца этой армады. Шлюпка Ричарда только-только пришвартовалась, в ней сидели король Анжуйский, его полководец Уильям Тюдор, с которым Конрад уже встречался сегодня утром, ибо тот был членом разведывательного отряда. Высокий юноша с медными кудрями уверенно ступил на Святую землю. Конрад лет десять не видел Ричарда, со времен своего последнего визита в Лондонский дворец, куда отправился по поручению отца. Тогда Ричард был импульсивным юношей, едва ли подходившим для того, чтобы унаследовать трон неторопливого короля Генриха. По правде сказать, насколько Конрад помнил, старик нередко весьма открыто жаловался, что устал от юношеских выходок своего сына. Маркграфу было интересно, изменился ли за эти годы — если такое вообще могло произойти — молодой король, на чьи плечи теперь легла и судьба маркграфа.

Что ж, тяга юноши к драматическим эффектам очевидна. Ричард быстро преклонил колени, зачерпнул горсть песка, театрально его поцеловал. Придворные последовали его примеру. «Ах, какая помпезность и церемонность!» — мрачно подумал Конрад. Такое почитание Святой земли, обетованного дома всех христиан, выглядело нарочитым, ибо сыны Европы знали о ней лишь по легендам. Интересно, как быстро этот юнец поймет суровую правду о том, что эта земля не святая и не обетованная — уж во всяком случае для христиан.

Конрад гордо вскинул голову и, пытаясь держаться с достоинством, зашагал навстречу вновь прибывшим. Он мучительно осознавал: на нем грязный, порванный плащ — разительный контраст с безупречной шелковой мантией, украшавшей плечи Ричарда. Маркграф увидел, что Ричард тоже заметил этот контраст, и усмехнулся. Ублюдок.

Паж Конрада, тощий Жан Кудэр, сделал шаг вперед, как того требовал протокол, и низко поклонился английскому королю. Конрад понимал, что в аристократической иерархии Ричард ему ровня, но всем присутствующим на деле было ясно, кто из этих двоих значительнее. Ричард. Пока.

— Сир, позвольте представить Конрада, короля Иерусалима, маркграфа Монферрата, наместника Христа на Святой земле. — Кудэр, как обычно, изъяснялся на витиеватом французском, и в его дрожащем голосе слышалось привычное смирение. Но Ричард не удостоил ни пажа, ни его господина даже взглядом. Он повернул голову налево, потом направо, следя за взволнованной беготней солдат Конрада, которые выбежали из палаток, чтобы хоть мельком увидеть своего золотоволосого спасителя.

Пристальный взгляд Ричарда ощупал неряшливых солдат в грязных кольчугах, ряд военных палаток, расположенных на берегу и протянувшихся на полтысячи шагов вглубь побережья, скалистые холмы, которые фактически служили границей между территориями франков и язычников. Вдалеке в лучах полуденного солнца виднелись каменные башни Акры. На орудийных башенках трепетали зеленые флаги с ненавистным золотым полумесяцем — знамена мусульманской армии. Эти развевающиеся стяги для Конрада и его воинов являлись постоянным напоминанием об их неудачной попытке отвоевать крепость у сарацин и унизительном положении беженцев на собственной земле.

Этот символ тоже не ускользнул от внимания недавно прибывшего короля. Ричард покачал головой и вздохнул, словно отец, выражающий свое разочарование неумелым сыном. Завуалированное презрение разозлило Конрада. Маркграф почувствовал, как его ладонь непроизвольно накрывает рукоять меча, но он сумел сохранить хладнокровие и ослабил хватку. Встретившись взглядом с Ричардом, он понял, что молодой человек смотрит на него с особенным выражением, в котором угадывалась этакая смесь веселья и презрения. После небольшой паузы король Англии протянул руку королю Иерусалима.

— Я поражен твоим лагерем, маркграф, но еще больше я поражен тем, что павшее Иерусалимское королевство не оставляет свои притязания на трон, — сказал Ричард, крепко хватая Конрада за запястье, когда тот неохотно протянул руку. — Как долго вы сдерживаете осаду сарацин?

По его насмешливому тону было ясно, что он удивлен, что этому сброду вообще удалось устоять против армии Саладина, особенно под предводительством Конрада.

Прежде чем отвечать этому высокомерному юнцу, Конрад глубоко вдохнул, заставив себя успокоиться. Маркграф понимал, что его солдаты наблюдают на ним в надежде, что он официально подтвердит их союз с вновь прибывшими. Конрад также понимал, что ему придется попридержать свой пыл, иначе он, разозлив Ричарда, скорее всего умрет. Слухи о жестокости молодого монарха пересекли океан намного раньше, чем прибыл он сам.

— Восемнадцать месяцев, — ответил Конрад, гордо выпячивая грудь. Да, это было настоящим чудом, что они продержались так долго на клочке земли в окружении орд сарацин с одной стороны и морем с другой. И все благодаря мужеству и упорству его воинов, поэтому Конраду хотелось, чтобы этот заезжий король понял, что перед ним стоят самые храбрые в христианском мире солдаты. — Язычники правят городом, но мы контролируем побережье. Моя армия насчитывает всего десять тысяч солдат, однако мы оттеснили армию сарацин, несмотря на их значительное численное превосходство.

Ричард не мигая взглянул прямо в глаза Конраду, словно орел, издалека следящий за добычей. Потом громко произнес, явно стараясь, чтобы его слова достигли ушей собравшихся неподалеку солдат Конрада:

— Впечатляет. Эти солдаты — настоящие львы! Они станут гордостью моей армии.

Конрад услышал, как за спиной раздался довольный ропот возбужденных солдат, и с возрастающим раздражением понял, что Ричард заигрывает с толпой, сладкими речами стремится обеспечить себе поддержку в рядах его армии. Старый трюк.

— Они на самом деле отважные воины, и я горд тем, что такие люди служат под моим началом подобно героям, которые защищали Карла Мартелла в битве при Пуатье[58], — ответил Конрад так же громко, как говорил Ричард. Он понимал, что мало походил на Божий Молот, который остановил мусульманское вторжение во Францию четыреста лет назад. Но будь он проклят, если позволит этому мальчишке хитрыми речами перетянуть на себя командование его войском.