— Ты совершенно прав, Исаак Комнин, — наконец произнес Ричард. — Для императора я велю выковать цепи из серебра. Но этой участи тебе не избежать, мой император.

Исаак пожал плечами, как будто ожидал худшего, но неожиданно вперед шагнула его дочь и плюнула Ричарду в лицо.

— Ты — чудовище! — зло бросила Роксана. Она, казалось, так и дышала ядом.

Телохранители Ричарда кинулись к ней, выхватив мечи, чтобы ответить на оскорбление, но король поднял руку, останавливая их порыв. Ричард вытер слюну со своего лица.

— Скажи своей дочери, что ей очень повезло. — Тихий голос Ричарда звучал угрожающе. — И пусть не забывает о почтительности, иначе ее полоса везения закончится.

Исаак, побледнев, положил руку на плечо девушки. Она отступила, лицо ее продолжало пылать яростью. Ричард кивнул охране. Крепкие воины окружили и взяли под стражу свергнутого правителя Кипра. Комнин не сопротивлялся, когда они выводили его из шатра, он лишь низко склонил голову, чтобы не смотреть на своих воинов, которые сопровождали его в этот последний путь еще императором. Заплаканная и проигравшая Роксана смерила всех находящихся в зале злобным взглядом, задержалась на Ричарде, а потом повернулась и последовала за отцом.

Когда Роксана пронеслась мимо Уильяма, тот опустил глаза. Сражение на Кипре закончилось. За это он был благодарен Ричарду. Но праздновать победу настроения не было, в отличие от рыцарей, которые не преминут повеселиться, когда весть о низвержении Исаака облетит лагерь крестоносцев.

— Сир, прошу прощения… — Уильям удивился, услышав странные нотки в своем обычно твердом голосе, и понял, что едва сдерживает слезы.

Ричард не сводил с него взгляда, и на мгновение рыцарь вместо жестокого короля увидел своего друга детства.

— Разумеется, сэр Уильям, — ответил Ричард, поворачиваясь к греческому священнику и оставшимся киприотам. — Мне многое еще нужно обсудить с этими прекрасными мужами Кипра, чтобы обеспечить быструю и бесповоротную передачу власти. Как только мы вернем мир на этот красивый остров, мы займемся делом, объединяющим всех христиан…

Уильям вышел в лунную, заполненную дымом ночь, не дослушав усталую речь короля.

Глава 20

КОШМАРЫ ПРОШЛОГО

Маймонид стоял на стенах Иерусалима, пристально вглядываясь в пылающее на западе зарево, которое охватило небосклон. Солнце село уже несколько часов назад, и сейчас небо озарялось не последними лучами заходящей звезды, а другим источником света, в котором не было ничего небесного. Глядя, как на горизонте все ярче и ярче разгорается мерцающий огонь, Маймонид понял, что конец близок.

Он вспомнил одну историю, которую ему еще в детстве поведал старый раввин. В легенде говорилось, что конец света ознаменует восход солнца на западе. Раньше Маймонид отмахивался от таких пророчеств, считая их выдумками, сказками, сочиненными для того, чтобы напугать непослушных детей, упорно отказывающихся молиться. Теперь он понял, что в пророчествах его народа, которыми полнилась земля, содержится сермяжная правда. Они на самом деле предсказывают конец света.

Прибыли крестоносцы. Он издалека почувствовал запах их смрадных, изъеденных болезнями тел — «аромат» варваров легко переносился по ветру. Сейчас горизонт был охвачен огнем, а звезды померкли от света десяти тысяч факелов, как будто созвездия сами решили исчезнуть, встретившись с таким беспощадным противником.

Маймонид вглядывался с покинутой вышки на бушующий внизу хаос. Сотни мужчин с поднятыми в дрожащих руках саблями собрались внутри городских стен, чтобы охранять забаррикадированные ворота. Пройдет совсем немного времени, прежде чем орды франков прорвут этот последний городской оплот и окажутся лицом к лицу с горсткой выживших мусульман, на чьи усталые, сгорбленные плечи легла вся тяжесть истории.

На противоположной стене в бойницах раввин видел рассеянных лучников, готовых выпустить свои ограниченные запасы стрел в целое море крестоносцев, заполонивших, словно наводнение, долину у городских стен. Старик наблюдал, как лучники в тюрбанах опускали стрелы в керосин, поджигали их в отчаянной попытке нанести как можно более весомый ущерб закованным в латы захватчикам. Пророк строго-настрого запрещал использовать огонь в качестве оружия — один Аллах вправе наказывать адским огнем. Но главный муфтий[54]в последнюю минуту издал для воинов фетву[55], в которой разрешил защищать Священный город всеми доступными средствами. Потом старик заперся в мечети «Купол скалы», готовясь к неизбежной резне.

Сейчас Маймонид уже мог разглядеть крестоносцев, их авангард находился всего в пятидесяти шагах от городских стен. На них были белые с алым хламиды, украшенные крестом, многие восседали на храпящих жеребцах, которые казались даже злее своих наездников. Начищенные шлемы тускло поблескивали в мерцающем свете факелов, когда крестоносцы, чьи сердца почернели от ненависти и безумия, приближались к Иерусалиму. Маймонид вздрогнул, почувствовав, как бездумная ярость рыцарей тысячами кинжалов пронизывает наполненный дымом воздух. Эти скоты были хуже зверей, потому что даже зверь нападает лишь для того, чтобы утолить голод. Однако франки все никак не могли насытиться, их голод проистекал из бездонной пустоты, где раньше были их души. Для них не имеет значения, скольких они убьют и уничтожат, — им всегда будет мало.

Мусульманские лучники выпустили свои огненные стрелы — искры от них, подобные разъяренным светлячкам, прожгли ночное небо. Стрелы пронзили тела людей и животных, внизу раздались предсмертные крики и ржание. Маймонид знал: стоило начаться воплям, как не будет им конца и никакой другой звук не достигнет уха, не проникнет в сердце.

Но огненный дождь не смог сдержать армию неверных. Когда их передовая линия пала от отчаянного обстрела, место погибших тут же заняли новые ряды закованных в латы воинов. Словно нашествие паразитов, франки двигались вперед и вперед — бездумные ночные создания, нацеленные на одно: на ворота Иерусалима. Более четырехсот пятидесяти лет сыновья Христа несли печать позора — Священным городом, видавшим страсти Господни и воскрешение, правили мусульмане. Сегодня они наконец выхватят священные камни из рук безбожников и омоют улицы их кровью. Маймонид понимал, что такие люди с пути не свернут. В их уши вложены пустые обещания рая, эти воины Христовы будут решительно идти навстречу своей смерти во имя великой цели. Под безжалостным натиском таких фанатиков истощенные силы мусульман вынуждены будут сдаться и проиграют. Тогда все будет потеряно.

Безумство в городских стенах утихло, и в небе над Иерусалимом в ожидании ужасной трагедии повисла гнетущая тишина — затишье перед бурей. Женщины и дети покинули улицы, скрывшись в сделанных под каменными домами, церквями и мечетями временных убежищах. Несколько сотен оставшихся в Иерусалиме евреев нашли пристанище в главной синагоге к западу от стены Ирода, молясь о спасении, которое, как обычно, не придет.

Время замерло, когда мир у городских стен окунулся в устойчивый ритм войны и смерти. Потом Маймонид увидел таран и понял, что война проиграна, вот-вот начнется обычная резня.

Огромный ствол черного дуба был обмотан хомутами со стальными шипами. Таран взгромоздили на высокую платформу, медленно двигающуюся вперед по бесконечному ряду массивных колес, — этакая гигантская многоножка, порожденная изобретательностью дьявола. Крестоносцы быстро подожгли передний спил тарана, залитый смолой, и к небу вызывающе взметнулись столбы серого дыма. Маймонид почувствовал, как нестерпимый жар от горящей далеко внизу древесины опаляет его усы.

Бум. Стены задрожали, когда в железные ворота ударил таран. Бум. Снова и снова, как поступь дракона, явившегося из древних мифов. Размеренная. Решительная. Неторопливая. Уверенная в исходе. Бум.