На лице Луизы отразилось облегчение, но слова короля, кажется, не убедили принцессу. Уильям мягко подтолкнул Роксану к выходу, и она наконец повиновалась. Ричард заметил, что Уильям, уводя принцессу из шатра, избегает смотреть на служанку.

Луиза пала ниц перед королем и стала целовать его руку.

— Благодарю, ваше величество, — залепетала она высоким дрожащим голосом. — Я расскажу императору о вашем милосердии.

Ричард проигнорировал ее слова и, повернувшись к Болдуину, низким бесстрастным голосом произнес:

— Можешь до заката наслаждаться компанией этой малышки. Когда насытишься, отошлешь ее голову Исааку со словами: если к рассвету он не сдастся, та же участь ожидает его Роксану.

Болдуин кивнул и бросил взгляд на лежавшую на полу девушку. Лицо Луизы побелело, она не могла поверить услышанному. Не глядя на несчастную пленницу, Ричард неспешно покинул шатер, но ее крики преследовали его, перекрывая даже какофонию предсмертной агонии на поле брани.

Глава 19

ИМПЕРАТОР КАПИТУЛИРУЕТ

Сэр Уильям стоял на окраине главного лагеря крестоносцев, наблюдая, как месяц, на мгновение показавшийся из-за облака тумана и дыма, окутавшего долину, вновь исчез из виду. У него было такое чувство, что грудь его как будто сдавило в печально известных тисках, которые использовали мучители-итальянцы. В то же время плечи его согнулись под гнетом вины и стыда. Казалось, все его тело вот-вот взорвется — уж лучше умереть, чем столкнуться с жестокими последствиями своей оплошности.

Он, конечно, изначально понимал, что Ричард непременно использует бедную девушку, чтобы заставить Исаака плясать под свою дудку. С одной стороны, он был даже благодарен, что господин отослал его прочь, приказав сопровождать гордую Роксану и оставив всю грязную работу более подходящим для этого людям. И он понимал причины, стоящие за безжалостным решением короля. Сражение уже длится довольно долго — и никакого результата. Сотни христиан погибли от рук своих же собратьев. Сколько еще их погибнет, пока численное превосходство армии Ричарда окончательно решит исход в пользу крестоносцев, неизвестно. Исаак Комнин — гордый человек, он скорее будет наблюдать, как его остров пылает в огне, чем пойдет на сделку с врагом. Ричард должен действовать решительно и немедленно положить конец противостоянию с киприотами, чтобы его солдаты переключились на свою истинную цель — освобождение Святой земли.

Роксану захватили в плен случайно, но Исаак наверняка дрогнет, поскольку освобождение его дочери означает защиту королевской чести. Лишь решительный поступок — такой, как казнь Луизы, — недвусмысленно даст понять, что Ричард не погнушается ничем, дабы заставить непокорных киприотов опуститься на колени. Это был отвратительный, бесчеловечный поступок, больше подходящий палачу, а не королю, но Уильям понимал: смерть одной женщины ничто в сравнении с жизнями тысяч мужчин.

Несмотря на все оправдания, внутри у него все переворачивалось, когда он думал о последних мгновениях жизни служанки: раздавленная грузным, жирным боровом Болдуином, она будет понимать, что каждое мгновение этой пытки продлевает ей жизнь. Для себя Уильям решил, что в скором будущем с Болдуином произойдет несчастный случай. Его смерть Луизу не воскресит, но, возможно, снимет часть ужасного груза с души Уильяма.

Из-за туч вновь показался месяц, на этот раз он светил достаточно долго, и Уильям разглядел неспешную процессию, приближающуюся к лагерю крестоносцев. В окружении нескольких телохранителей и священника Восточной церкви, облаченного в черную рясу, ехал мрачный как туча Исаак Комнин. Их приезд не был неожиданностью. Час назад от киприотов прибыл гонец, сообщивший, что Комнин готов встретиться с Ричардом и заключить перемирие. Уильям про себя помолился о вечной любви и мире, которые дарует Господь Луизе в обмен на трагическую роль, которую девушке суждено было исполнить в игре королей.

Когда Комнин подскакал к Уильяму, тот поднял забрало и низко поклонился.

— Император решил удостоить нас своим присутствием, — приветствовал Уильям. Он чувствовал себя смешным, поддерживая видимость приличий после событий сегодняшнего дня, но выбора у него не было.

— Отведи меня к дочери, — сдержанно, но твердо произнес Исаак. Однако Уильям все же заметил, как подрагивает щека гордого императора, который старается за показным спокойствием обуздать бушующие внутри него чувства. Коротко кивнув, Уильям развернул коня и повел императора со свитой к командному шатру. Уильям чувствовал пронзительный взгляд седобородого священника, но не решался посмотреть тому в глаза.

Уильям, спешившись, предложил руку Комнину, и тот, железной хваткой вцепившись в протянутую руку, спустился со своего арабского скакуна. Спешились и остальные. У входа в королевский шатер Ричарда выстроился почетный караул: рыцари в своих парадных доспехах высоко подняли украшенные драгоценными камнями мечи и создали импровизированный коридор, по которому стремительно двинулась процессия.

Вскоре Уильям увидел Ричарда, откинувшегося на бархатную подушку и потягивавшего вино из сверкающего кубка. Вокруг него почтительно сгрудилась толпа самых близких советников в цветных парадных одеяниях. В центре шатра жарко пылал огонь, дым клубился и выходил в отверстие, проделанное высоко в потолке. На огне на вертеле жарилась свинья, вкусный запах жареного мяса плыл по палатке. Напротив Ричарда с заплаканными глазами сидела Роксана, сейчас ее величественные черты были искажены ненавистью. Она увидела отца, но даже не пошевелилась, только из глаз покатились слезы. Уильям понимал, что Роксана винит себя за то, что отец вынужден был капитулировать, но на лице Исаака не было и тени упрека. Лишь глубокое облегчение при виде своего дитя, целого и невредимого. И смирение.

Ричард поймал взгляд, которым обменялись отец и дочь. Улыбнувшись, он встал и вежливо поклонился своему противнику. Человеку, который всего несколько часов назад хотел его отравить.

— Император решил удостоить нас своим присутствием, — произнес Ричард, и на его губах заиграла насмешка.

Исаак, гордо подняв голову и выпрямив плечи, смерил его взглядом. В своем королевском одеянии он на секунду напомнил Уильяму короля Генриха, и у рыцаря тут же засосало под ложечкой. Он не желал становиться свидетелем унижения этого благородного правителя, но бежать было некуда.

— Отпусти мою дочь, — просто сказал Исаак. — Ты получишь все. Мое королевство. Только не трогай ее.

Ричард рассмеялся от всей души.

— Плох тот переговорщик, который предлагает все и сразу, — ответил король. Он повернулся спиной к Исааку и сделал еще глоток из своего кубка. Ричард, словно актер, с преувеличенной манерностью вновь откинулся на свою подушку и небрежно положил ноги на резной дубовый стол. — Но я пойду тебе навстречу. Ты отдаешь Кипр на милость моей армии, я же отпускаю твою дочь.

Император ни секунды не колебался.

— Договорились.

Ричард смерил Комнина долгим взглядом. Уильям не мог сказать по необычному выражению лица своего короля, то ли он презирает, то ли восхищается императором. Скорее всего, и то и другое, решил рыцарь.

— Но император пошел войной против Плантагенетов. Император останется. — Ричард пристально смотрел на противника, ожидая реакции, но Исаак Комнин и бровью не повел, как будто ожидал чего-то подобного.

— Я останусь с вами, — заверил он без тени намека на сожаление или стыд в голосе. Уильям надеялся, что он сам поведет себя так же достойно, если ему суждено будет оказаться во власти сарацин.

— Нет! — Роксана бросилась к отцу. Он медленно обнял дочь, крепко прижал к себе, потом вытер ей слезы и повернулся к Ричарду.

— У меня только одна просьба, с которой я обращаюсь как король к королю, — сказал Исаак. — Сохраните мое достоинство. Народ не должен видеть своего правителя в железных цепях.

Ричард не сводил с него взгляда. От Уильяма не укрылось, как на мгновение в глазах Ричарда мелькнуло сострадание. Но затем король заметил усмешки на лицах своих высокомерных советников. Эти люди давно считали Исаака Комнина предателем за его мирные инициативы с мусульманами и теперь злорадно наблюдали, как он выпрашивает толику снисхождения. При виде безжалостных лиц своих придворных, молча подстрекавших его, Ричард посуровел. Уильям отвернулся, прекрасно понимая, что его господин не чувствует себя надежно на королевском троне, чтобы одаривать своего врага — их врага — своей милостью.