«Воздух!» — опять дико заорали сзади, уже снова на русском. Алексей повалился в снег как бежал: лицом вперед. Через секунду его нагнали топочущие шаги — Муса с корейцем и оглядывающимся пленным промчались мимо. Пришлось вскакивать, шипя от приступа головокружения и злобы на себя: выходит, опять спраздновал труса! Понятно, что если падать так на каждое появление в воздухе вражеского самолета, то никуда не добежишь. Значит — это в последний раз.

— Давай, Лешка…

Это оказался Борис, старший из двух братьев. Он помог подняться, но тут же, как только Алексей твердо утвердился на ногах, отпустил руку. Потом вдруг рядом оказался «сапер», потом — корейский ефрейтор, за ним еще кто-то. Следующие пять или шесть минут почему-то полностью выпали из памяти, и только позже Алексей сумел с большим трудом вспомнить, что куда-то бежал за опять качающимися впереди спинами, причем так, что не отстал ни на метр. Потом — тоже неожиданно, без всякого перехода — они все оказались лежащими на земле, развернутыми даже не в цепь, а в какой-то неправильный клин, обращенной тупым углом к северу.

— Пулеметчик крайний слева! — кричал незнакомый голос. — Леня, руби его!.. Руби, он нас всех убьет!

Стучали автоматы, громко и резко хлопали винтовки. Очнувшись, Алексей, в очередной раз до крови укусив себя за губу, извернулся всем телом, вытянув «ППШ» из-за спины. Есть ли в магазине патроны, он не знал, поскольку автомат был чужой, попавший к нему в тот момент, когда он, не слишком соображая, волок на себе куда-то потом девшегося парня-корейца. Возможно, уже убитого, но от этого было не легче. Мучаясь и мысленно вопя от вновь пришедшей боли и страха, изо всех сил прижимая тяжелый автомат к земле пальцами раненой руки, он взвел затвор, дослав патрон. На предохранитель Алексею пришлось наваливаться уже всем телом, и как раз в этот момент прямо в снег перед его лицом глухо стукнула пуля. Брызгами ледяной крошки его ударило так, что Алексей не удержался и вскрикнул, и следующие секунды потратил не на то, чтобы стрелять, а чтобы попытаться протереть лицо той же раненой рукой. Впрочем, криков вокруг хватало и так: да и стрельбы тоже. Одна из винтовок била над самым ухом, но справа: повернуться туда сразу он просто не сумел — да и незачем было, в общем-то.

— Хорошо! — неожиданно твердым, командирским голосом сказали слева и спереди ненормальное в творящемся вокруг хаосе слово. Все еще плохо соображая, Алексей помотал головой, выдувая пузыри изо рта, как делают дети и собаки, когда пытаются вытряхнуть залившуюся в уши воду. Это помогло, он стал видеть.

— Отходим. Пока не очухались… Минута у нас есть…

Вперед! Перебежками!

Так ничего и не поняв, но не забыв подобрать автомат, Алексей сделал то же самое, что и другие: то есть вскочил на ноги и побежал вперед. По ним, кажется, стреляли, потому что один раз пуля с громким звоном ударила в ствол дерева, мимо которого он пробегал. Через три десятка шагов он сообразил, что по крайней мере один человек остался, и хотел вернуться, но оказавшийся рядом инженер—старший лейтенант с силой ухватил его за здоровое плечо.

— Не глупи, капитан, — грубо потребовал он. Алексей отметил про себя, что на общевойсковой эквивалент его флотского звания разведчик сбился впервые, но и понимание этого пришло будто со стороны, как чужое.

— Там уже не поможешь, а нам его не утащить: ни тебе, ни мне. У нас другое дело. Вперед!

Их снова захватило движение, и они, разведчик и строевой офицер ВМФ, побежали рядом — так, как могли. В стороне, почти в полусотне метров справа, встало несколько некрупных разрывов, и Петров выругался, но ни одному не пришло в голову укрыться. Два, три буйных белых куста расцвело уже ближе, но они продолжали бежать, и все сместилось назад.

— Шестидесятимиллиметровки, — крикнул разведчик на ходу: то ли Алексею, то ли, скорее, кому-то другому, поскольку для него это не имело никакого значения. — Дальше двухкилометров они не бьют, значит…

Он кричал что-то еще, но уже совсем чужое, и Алексей окончательно перестал понимать слова странного военинженера. Несколько позже, где-то через минуту, до него дошло, что тот кричит по-корейски, и это его здорово успокоило. Он, похоже, оставался единственным среди всех, кто не знал чужого языка, но теперь жалеть о таком было не просто поздно, но уже и бессмысленно. Раньше надо было думать — хотя куда там…

Второй раз их нагнали на подходе к какому-то оврагу, сверху донизу заваленному нарубленными в виде длинных жердей тонкими стволами деревьев. На засеке опять не было ни одного человека, что Алексей воспринял уже совершенно равнодушно. Еще более спокойно он отметил, что и Петров, и шатающийся корейский старший капитан явно испугались. Или не испугались, а… Что-то в этом роде. Подбирать слова ему было неудобно, поэтому Алексей остановился на этом. В несколько пар рук все начали срывать колючую проволоку, закрывающую проход, и как раз в этот момент их достали огнем. Пули с глухим стуком ложились вокруг, пели и выли на однообразные голоса. Молодой парень-азиат, который был, кажется, десантником с самоходки Бориса, вдруг покачнулся и упал, не издав ни единого звука, кроме стука падающего тела. Стрельба позади была уже настолько громкой, что и это осталось почти неслышным.

— Муса! — скомандовал разведчик. Одного слова хватило, татарин коротким движением перевернул убитого, снял с него винтовку и подсумок и в несколько прыжков взбежал на какой-то микроскопический холмик в десятке метров. Оттуда, наверное, был лучший обзор, и вскоре с вершины послышались редкие, раздельные выстрелы. «Паршиво», — сказал про себя Петров, когда проволоку, раздирая руки, развели в разные стороны. Слова были тихие, но Алексей услышал — он был рядом.

— Здесь должен был находиться хотя бы взвод, — объяснил «сапер» на его такое же негромкое «Что?». — Их за нами не так много, отбились бы, может… Паршиво…

Один за другим люди начали протискиваться в проход. За какие-то секунды обмундирование, а за ним и кожа, были исполосованы в клочья торчащими с разных сторон обрывками, но Алексей пытался разве что прикрыть раненую руку и не вскрикнул, даже когда ему располосовало колючкой подбородок.

— Ибрагимов! Муса!

Винтовка молчала, и отходивший последним Борис круто развернулся. Алексей рванулся было за ним, но тот уже выскочил обратно, а сам он запутался и буквально зарычал от злобы, понимая, что не успевает. С трудом выставив перед собой автомат и закрываясь им, как щитом, он все же двинулся за майором. Весь завал был не шире трех—четырех метров, но все это заняло столько времени, что Борис уже вернулся. Увидев, что тот тащит второй автомат, Алексей сразу понял все: для этого ему даже не понадобилось глядеть на помертвевшее лицо самоходчика. Они не обменялись ни единым словом, для этого уже не было времени — не сдерживаемые уже ничем враги должны были покрыть разделяющее их расстояние за минуты. Потом в образованной сложным переплетением составляющих завал жердей нише они увидели старшего капитана Ю, тоже двигающегося навстречу. Оба разведчика обменялись короткими взглядами, и, похоже, вполне друг друга поняли. Кореец принял переданный ему «ППШ», зацепил скобой за пояс полный магазин и улыбнулся Алексею одними глазами, спокойными и ледяными. Тот даже не нашелся, что сказать, потому что ни одно из знакомых ему корейских слов вроде бы не подходило, но потом вспомнил: «Гамса…хамнида…»[114].

Они выдрались наружу — там их уже ждали, помогли вскарабкаться по крутому склону — под конец уже совсем за руки.

— Ибрагимов? — коротко спросил Петров. Борис отрицательно покачал головой и только увидев взгляд Алексея добавил:

— Наповал. Точно в глаз, одной пулей. Он и не почувствовал…

— Муса спас нам с Лешкой жизнь в сорок четвертом, — добавил он, когда услышал морской загиб, которым Алексей попытался выразить себя, облегчить свою боль. Они снова уже бежали. — Да и потом пару раз тоже. Я расплатился как мог, но… Мы через такие… прошли… Мирное время, мать его… Господи, как же хочется мира…